— Именно так.

— И кто же преступник?

— Кто? — с искренним изумлением посмотрела на меня Мэри. — Откуда я знаю? Да кто угодно.

— В качестве обвинителя вы были бы находкой. Если не можете ответить кто, скажите, почему он это делает. Помолчав, Мэри отвернулась.

— Почему, я не знаю.

— Изучите факты и убедитесь, насколько смехотворна ваша гипотеза.

Отравились семь человек, не имеющих между собой ничего общего. Объясните мне причину, по которой стали жертвами режиссер, гример, ассистент кинооператора, штурман, боцман и два стюарда. Почему одни остались живы, а другие погибли? Почему двое получили отравления во время ужина в столовой, двое — съев пищу, оставленную на камбузе, а один, Герцог, мог получить пищевое отравление не то в столовой, не то на камбузе? Вы можете это объяснить, Мэри?

Девушка покачала головой, и соломенные волосы упали ей на глаза. Но она не стала их убирать, по-видимому не желая, чтобы я видел ее лицо.

— Сегодня мне стало ясно, — продолжал я, — клянусь своей пошатнувшейся репутацией или чем угодно, — эти отравления абсолютно случайны, никто из находившихся на борту судна не имел намерений отравить этих семерых. — Мысль была понятна: это не означает, что никто не несет ответственности за случившееся. — Если только на судне не появился маньяк. Однако, что бы мы ни говорили о крайнем эгоизме наших попутчиков, ни одного неуравновешенного среди них нет. Вернее, преступно неуравновешенного.

Во время этой тирады Мэри ни разу не посмотрела на меня. Я встал и, подойдя к креслу, в котором она сидела, пальцем приподнял ее подбородок.

Девушка выпрямилась, откинула назад волосы, и я увидел, что в ее карих глазах застыл страх. Я улыбнулся. Мэри улыбнулась в ответ, но глаза ее не смеялись. Повернувшись, я вышел из салона.

На встречу с Хэггерти я опоздал на целых десять минут и, поскольку тот недвусмысленно дал понять, насколько он пунктуален, был готов к любой реакции с его стороны. Однако выяснилось, что кок занят более насущными проблемами. Он очень громко и сердито с кем-то ругался. Вернее сказать, это был монолог. С багровым лицом, выпучив голубые глаза, кок распекал нашего заведующего реквизитом Сэнди, схватив его за лацканы. Поскольку Сэнди был вдвое меньше кока, он и не думал сопротивляться.

— Вы задушите этого человека, — вежливо проговорил я, похлопывая Хэггерти по плечу. Кок едва взглянул на меня, продолжая сдавливать горло бедняги. Все так же спокойно я продолжал:

— Здесь не военный корабль, я не старшина корабельной полиции и не вправе вам что-то приказывать. Однако на суде я выступлю в качестве свидетеля-эксперта, когда вас станут судить за нападение и побои, и мои показания будут иметь особый вес. Это может стоить всех ваших сбережений.

Хэггерти снова посмотрел на меня, но на этот раз взгляда не отвел.

Пересилив себя, он отпустил воротник несчастного Сэнди и, сверкая глазами, лишь тяжело дышал.

О Сэнди этого сказать было нельзя. Потирая горло и убедившись, что голосовые связки не повреждены, он обрушил на Хэггерти град непечатных ругательств,а потом воскликнул:

— Слышал? Понял, образина ты этакая? Тебя притянут к ответу. Судить будут за нападение и побои, корешок. Это тебе даром не пройдет...

— Заткнись, — вяло произнес я. — Я ничего не видел, а он тебя и пальцем не тронул. Скажи спасибо, что еще дышишь.

Я изучающе взглянул на Сэнди. Почти ничего не зная о нем, я даже не мог определить, нравится он мне или нет. Если у Сэнди и была фамилия, то ее никто не знал. Сэнди утверждал, будто он шотландец, хотя говорил с заметным ливерпульским акцентом. Низкорослый, со сморщенным смуглым лицом и лысиной, окаймленной седыми волосами, спадающими на тощие плечи, он напоминал гнома.

Живые, как у ласки, глаза увеличены стеклами очков без оправы. Во время частых возлияний он заявлял, будто не знает не только дня, но даже года своего рождения.

Лишь сейчас я заметил на палубе стопку из нескольких банок сардин и банку побольше — мясных консервов.

— Ага! — произнес я. — Еще один ночной тать пойман с поличным!

— Что вы имеете в виду? — подозрительно спросил Хэггерти.

— У нашего приятеля недурной аппетит, — заметил я.

— Я не для себя, — пропищал Сэнди. — Клянусь. Понимаете...

— За борт надо этого недомерка выбросить. Вора этого. Стоит отвернуться, он тут как тут. А кому отвечать, а, скажи ты мне? Кому перед капитаном отчитываться? Кому платить из своего кармана за пропажу? Что же мне, камбуз запирать? — кипятился Хэггерти. — Подумать только, — произнес он с горечью, — я-то всегда доверял ближнему. Свернуть этому гаду шею, и все дела.

Я спросил:

— Где он был и что делал, когда вы вошли?

— Лез вон в тот большой холодильник, вот что он делал. Я его с поличным поймал.

Я открыл дверцу холодильника. Ассортимент продуктов был довольно однообразен: масло, сыр, консервированное молоко, ветчина и мясные консервы.

И только.

— Подойди-ка сюда, — сказал я Сэнди. — Хочу осмотреть твою одежду.

— Ты хочешь обыскать меня? — возмутился Сэнди, поняв, что физическая расправа ему больше не грозит. — А кто ты такой? Легавый? Или сыскарь?

— Я всего лишь врач. Врач, который желает выяснить, почему сегодня вечером погибли три человека. — Сэнди уставился на меня сквозь линзы очков.

Нижняя челюсть у него отвисла. — Разве ты не знал, что оба стюарда, Моксен и Скотт, мертвы?

— Да нет, слышал, — облизнул сухие губы Сэнди. — Но я-то тут при чем?

— А мы это выясним.

— Ну, вы мне убийство не пришьете. — Сэнди утратил всю свою воинственность. — Я не имею к этому никакого отношения.

— Три человека умерло, а еще четыре едва не погибли. И все это вследствие пищевого отравления. Продукты поступают с камбуза. Меня интересуют лица, которые, не имея на то права, проникают на камбуз. Посмотрев на Хэггерти, я добавил:

— Пожалуй, все-таки надо доложить капитану.

— Нет, ради Бога, не надо! — взмолился Сэнди. — Мистер Джерран убьет меня...

— Подойди-ка сюда. — Старик покорно приблизился. Я осмотрел его карманы, но не нашел никаких следов инструмента, с помощью которого он мог внести инфекцию в продукты, хранящиеся в холодильнике, то есть шприца. — Что вы собирались делать с этими банками?

— Я же вам говорил, я не для себя старался. Зачем мне столько? Я и ем-то меньше мыши. Спросите кого угодно.

Мне незачем было кого-то спрашивать. Как и Лонни Гилберт, Сэнди получал свои калории почти исключительно в виде продукции винокуренных заводов.

— Так для кого же предназначались консервы?

— Для Герцога, Сесила. Я только что от него. Он сказал, что голоден.

Вернее, не так. Сказал, будто ему придется голодать, потому что вы на трое суток посадили его на чай и сухари.

Я вспомнил свой разговор с Герцогом. Пригрозил посадить его на диету я лишь затем, чтобы вытянуть из него нужные сведения, но забыл сказать, что поститься ему не обязательно. Выходит, Сэнди не лгал.

— Герцог просил вас принести ему снеди?

— Да нет же. Хотел сюрприз ему приготовить. Хотел увидеть его физиономию, когда жратву ему притащу.

Ничего не поделаешь. Вполне возможно, Сэнди говорил правду. Но не исключено, что история эта послужила ему как прикрытие для иной, гораздо более зловещей роли.

— Ступайте к своему Герцогу и скажите, что с завтрака диета отменяется.

— Хотите сказать, что я могу идти?

— Если мистер Хэггерти не предъявит вам иск.

— Буду я пачкаться, — произнес кок, схватив Сэнди за шею так, что тот запищал от боли. — Если хоть раз появишься у камбуза, я тебе шею сверну к чертовой бабушке. -Хэггерти подтащил Сэнди к двери и вышвырнул вон.

— Дешево отделался, я считаю, — произнес кок, возвращаясь.

— Он не стоит того, чтобы из-за него так расстраиваться, мистер Хэггерти. Возможно, старикашка не лжет, хотя это и не оправдание для воровства. Скажите, Моксен и Скотт сегодня ели после того, как поужинали пассажиры?