Прежде чем перейти к следующему основному фрагменту моих размышлений о решающем сдвиге бытия и сознания человека XX века, отмечу еще один момент, существенный для связи двух начальных фрагментов.
В первом фрагменте речь шла о тех сдвигах в бытии (во вседневном бытии) людей XX века - войны, социальные потрясения, тоталитарные режимы, - в которых смещались и взаимодействовали различные смыслы сознания, вступая в сложное сопряжение друг с другом. Во втором фрагменте были очерчены сдвиги в сознании (точнее, в напряжениях мышления - в теории, в искусстве, в философии...) - сдвиги, которые самостийно возникали на предельных точках развития разума Нового времени и которые сами были определяющими импульсами в изменении бытия, в формировании иных смыслов человеческого общения. Поэтому здесь существует не линейная схема действия "на...", но сложное сопряжение "бытийного генезиса" и "разумного переосмысления" ("человек растет корнями вверх" - Жюль Ренар) начал человеческого разумения.
Следующий фрагмент наметит живую феноменологию такого единства встречных сдвигов в бытии и в сознании людей XX века.
5. ...Во второй половине XX века возникает новое напряжение, новое основание бытийного и духовного сдвига в жизни людей нашего времени. Речь идет о научно-технической революции, правда понятой в несколько необычном повороте.
В процессе (и особенно - в перспективах) так называемой "научно-технической революции" основной формой деятельности людей, выталкиваемых из самоуправляемых и - в идеале - замкнутых на замок структур автоматического производства, все более становится ("улита едет, когда-то будет...") не деятельность в мегаколлективах, жестко регулируемая мануфактурным и машинным разделением и соединением функций, но деятельность в малых творческих группах - лабораториях, экспериментальных цехах, поисковых коллективах, динамично меняющих задачи и смысл своей цельности и замкнутости108. Исчезает (это - цель всех современных технических новаций) насильное и жестокое распределение работников в различных точках "системы машин и механизмов". Решающей (опять-таки в перспективе, в потенциях) сферой деятельности человека оказывается деятельность, на возможность деятельности направленная, - работа самоизменения.
Такое "на-себя-действие" становится средоточием новых форм социальности, в которых общение людей - причем ключевое в процессе общественного и производственного развития - осуществляется не в рабочее время, не внутри машинных сращений, но во время свободное (свободно определяемое и направляемое моей волей) - с одиночеством, как его скрытым оборотом. Свободное время (его увеличение и его "свобода для...") становится в ходе научно-технической революции основным временем общественного бытия и основной детерминантой общественного сознания - сперва в форме досуга, затем - и форме всеобщего труда (см. Маркс - III том Капитала и Подготовительные работы к Капиталу).
То, что я сейчас сказал, не исключает, а предполагает, что существенный рост свободного времени (и тягу к нему) сначала проявляется в катастрофических судорогах бескультурья, поскольку бытие в условиях свободного времени для большинства людей дело непривычное, поскольку свобода самоопределения человеческих поступков труднопереносима, поскольку свободное время пока что растет лишь в пустотах времени рабочего, как вздох освобождения от дьявольской принудительности исполнительского труда.
И все же рост свободного времени - с нарастающей атомизацией человеческого общения - становится все более серьезным социальным феноменом. Решающее - в тенденции - влияние свободного времени на все сферы социального и производственного развития означает коренной и неотвратимый сдвиг в бытии и сознании людей. Вместе с тем это общение в "режиме" свободного времени реальное или предвкушаемое, - общение через лакуны, через стены домов, через границы и континенты и главное - через исторические эпохи, - общение людей с наиболее близкими или наиболее остро противостоящими друг другу творческими замыслами и идеями, - это общение сейчас, в XX веке, входит в безвыходный и остро ощущаемый конфликт с жесткой кооперацией и жестким разделением частичных исполнительских (дающих полуфабрикаты) функций "под одной крышей", как бы протяженна эта "одна крыша" ни была.
Еще раз поверну и немного заострю мою мысль.
В XX веке возрастает социальное значение и катализирующая роль (в целостном производственном процессе) таких извечных, но ранее маргинальных форм деятельности, в которых основным производителем (?) общения является не "совокупный работник" - цех, завод, предприятие или, наконец, - "все общество", как единое целое, с едиными всеобъемлющими целями, но - просто индивид (центр везде, окружность нигде...), свободно сосредоточивающий в своем разуме (хорошо, если так...) всеобщие (это - существенно!) знания, умения, стремления человечества, - творчески преобразующий эти знания и стремления в своих произведениях, - собеседник, излучающий новые и актуализирующий старые - вечные - формы личностного общения. Общения, к примеру, Эйнштейна и Галилея, Гейзенберга и Платона или Пикассо и Овидия. Это, конечно, предельные, идеализованные, случаи. В миллионах судеб наших современников есть "вершки" (отъединенность индивидов, их ориентация на свободное время) без "корешков" (творческое - через века - общение). Но существенно, что в напряжениях научно-технической революции такое предельное общение (Эйнштейн - Бор) оказывается моделью для общения основной массы работников вне (рядом с... в целях изменения...) автоматизированных производственных структур. И все же, несмотря на всю свою насущность, такая деятельность и такое общение есть - пока что - процесс атомарный, разорванный, - да другим он и не может быть, - и этот процесс постоянно подавляется все еще всемогущими и все еще раздувающими свое могущество силами Ordnung'а, мегаколлективами труда "совместного"...
Но сказка про белого бычка начинается вновь...
Слабое взаимодействие в социуме свободного времени снова берет свое. Оно все более проникает в самые поры всемогущего Ordnung'а, обесценивает его сцепления, превращает почти ничтожные, свободно возникающие, исчезающие, переливающиеся "малые группы" в средоточие современного бытия...
Однако проблема не только во внешнем противоборстве двух социумов (совместного и всеобщего труда). Может быть, еще более острая проблема внутренняя неоднородность и антиномичность мучительно назревающего нового "социума".
Два "магдебургских полушария" этого нового социума, нового типа общения далеко раздвинуты, и встреча их страшно затруднена. Я имею в виду, прежде всего, следующее:
Одно "полушарие" - это выброшенные из социальных матриц одиночки, изгои, - осколки мировых войн, концлагерей, беженцы, бездомные, безработные, потерянные, современные люмпены. Это - жертвы свободного времени, и несть им числа... Это - свободное, слабое, одинокое общение ("малые группы"), объединяющее и разъединяющее вырванных из почвы аутсайдеров.
"Второе полушарие" - это формирующийся в самом эпицентре современного производства (автоматизация, компьютерная революция) социум индивидуально-всеобщих работников, в одиночку сосредоточивающих в своей деятельности свободное общение между странами и веками и - всеобщую информацию. Здесь опять-таки складываются "малые группы" "слабого взаимодействия" - взаимодействия индивидов, работающих в контексте культуры. "Взбудораженное", отчаянное общение в "первом полушарии" и "охлажденное", чисто (даже - очищенно...) творческое общение во "втором полушарии" притягиваются и отталкиваются друг от друга и никак не могут соединиться в новый тип социальной "формации": в новый всеобщий "социум" (сообщество)109 культуры. Это слияние особенно трудно, поскольку "вышибание из социальных матриц" - это в основном плод первой половины века, а формирование социальности "всеобщего труда" - итог второй его половины. Впрочем, к концу века - в атмосфере нависающей вселенской военной катастрофы и экологического кризиса - эти два полушария стягиваются все ближе и не могут не свестись воедино. Но асе же это только благое пожелание!
