Не следует думать, что феодализм и рабство — взаимоисключающие понятия. Мы еще раз подчеркиваем, что рабство — такой тип отношений между людьми, когда труд (результаты труда) одного человека присваивается другим человеком. То есть рабство — это отношения эксплуатации одного человека (группы людей) другим человеком (другой группой людей). Таким образом, общество, которое существовало в Средние века, было далеко не совершенным, имела место эксплуатация одного человека другим человеком. Более того, такие отношения явно противоречили христианским идеалам и христианским заповедям. Ведь если все называть своими именами, то присвоение труда (продукта труда) одного человека другим — это кража. Нарушалась важнейшая заповедь «Не укради!». Нарушение этой (и многих других заповедей) ослабляло общественный организм того времени.
Следует обратить внимание на те «передержки», которые допускали и допускают многие историки и социологи при описании Средних веков. Причем как марксистские, так и буржуазные. И те, и другие рассматривали и рассматривают Средние века как «мрачную эпоху» мировой истории. А для этого постоянно напоминают о проклятом «крепостническом рабстве». Тем самым осознанно или неосознанно намекая, что христианство и рабство неотделимы друг от друга (или, по крайней мере, не исключают друг друга). Данная тема очень серьезна и выходит за рамки данной работы. Между тем, объективные исследователи отмечают, что в первой половине эпохи Средних веков в Западной Европе преобладал свободный труд. Вот, например, в учебниках В.П. Будановой, С.Д. Сказкина, В.Ф. Семенова говорится, что во многих крупных европейских государствах (Англия, Франция, Западная Германия) крепостная зависимость появляется лишь в IX—X веках. Стало быть, в период раннего Средневековья (а это без малого полтысячи лет) на значительной территории Европы в сельском хозяйстве использовался труд свободного земледельца. В Северной Европе (Дания, Швеция, Норвегия) было много свободных крестьян-собственников земли. Лишь в конце XV — начале XVI вв. там начинается насильственное превращение крестьян — собственников во временных арендаторов[119]. Позднее появилось крепостное право и в ряде других европейских стран. В их числе — Россия. Лишь при царе Алексее Михайловиче Соборное уложение 1649 года установило бессрочное прикрепление крестьянина к земле. Однако при этом владелец поместья не мог посягать на жизнь крестьянина, лишать его земельного участка. Хотя Соборное установление уже разрешало передачу крестьянина от одного владельца к другому, но лишь при условии, что он будет «посажен» на землю и наделен необходимым личным имуществом.
По настоящему крепостное закабаление крестьян в России происходило в XVIII веке, когда оно стало действительно напоминать рабство. Например, в 1747 году помещику было предоставлено право продавать своих крестьян в рекруты любому лицу. В 1760 году помещик получил право ссылать своих крестьян в Сибирь, а в 1765 году — не только в Сибирь, но и на каторжные работы. В 1767 году крестьянам было запрещено подавать жалобы (челобитные) на своих помещиков. Таким образом, крестьяне были действительно превращены в «живое имущество». Это было уже близко к настоящему рабству. Такое порабощение произошло после того, как Петр I прорубил «окно в Европу». А Европа (и особенно Англия) на полных парах уже двигалась к капитализму, развивались товарно-денежные отношения. Англия произвела «зачистку» земель от крестьян, превратила эти земли в пастбища и активно стала закупать зерно на мировом рынке. В том числе — в России. Помещики стали получать деньги от вывоза зерна, у них все больше разгорался «аппетит» на деньги и роскошную жизнь, а «аппетит» можно было удовлетворить только за счет усиления эксплуатации крестьян. Это и явилось причиной того, что крепостничество в России стало расцветать пышным цветом лишь тогда, когда в Европе стал расцветать пышным цветом капитализм.
Надо сказать, что даже в эпоху расцвета крепостничества в России далеко не все крестьяне находились в крепостной зависимости от помещиков. Крепостное право не получило распространения на значительной части территории Российской империи: на русском Севере, на большей части Уральского региона, в Сибири (где основную часть сельского населения составляли черносотенные, затем государственные крестьяне), в южных казачьих областях. Также свободные крестьяне существовали наряду с крепостными и в других странах Европы. Например, в скандинавских странах во все века существовали так называемые «бонды» — свободные крестьяне (хотя они не всегда имели собственную землю, подвергаясь эксплуатации со стороны крупных землевладельцев или государства)[120].
У большинства наших школьников, студентов (да и взрослых людей с высшим образованием) понятия «феодализм», «Средние века», «крепостничество» воспринимаются как однопорядковые, почти как ряд синонимов. Понятно, каковы причины такого «оптического обмана»: сохраняющееся марксистское искаженное восприятие истории через призму «общественно-экономической формации». К сожалению, авторов, которые толково разъясняют, что между указанными понятиями нельзя ставить знаки равенства, не так уж и много. Один из них — наш современный русский философ Ю. Бородай. Он, в частности, пишет: «Факт: европейское крепостничество — явление относительно позднее (курсив мой. — В.К). В своей классической форме первоначально оно устанавливается в Германии под воздействием мощного спроса на хлеб в переживающей «чистку земли» Англии (…) В Россию крепостничество пришло позже: и хронологически, и стадиально его ужесточение совпадает с этапами расширении «окна в Европу» (…) Во времена своей молодости западный капитализм одарил нас помещичьим крепостничеством, которое продержалось в России до 1861 года»[121].
Даже классики марксизма с их «железной» схемой истории как смены общественно-экономических формаций не могли не признать того, что «настоящее» крепостничество в Западной Европе появилось не в первой, а во второй половине эпохи Средних веков. Вот, например, в «Капитале» читаем: «В
XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти всюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был, про крайней мере фактически, свободным человеком (курсив мой. — В.К.)… но уже с половины XVI века свободные крестьяне Восточной Пруссии, Макленбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг-Гольштейна были низведены до положения крепостных»[122].
Мы уже неоднократно подчеркивали: Маркс многие события европейской истории просто констатировал, не находя (в силу своего материалистического взгляда на историю) вразумительного их объяснения. И в данном случае он просто вынужден признать очевидный факт: крепостное рабовладение — особенность позднего Средневековья (что входило в противоречие с его схемой исторического процесса как смены общественно-экономических формаций). А причинно-следственная связь между кризисом европейского христианства в виде Реформации и крепостным закабалением свободного крестьянина для Маркса-материалиста остается непостижимой.
2.3. Патриархальное рабство в Средние века
Наряду с феодальным рабством в Средние века существовало также прямое рабство (право собственности на человека). Вместе с тем это было не классическое, а патриархальное рабство. Вот выдержка из энциклопедии, показывающая, где, в каких формах и в каких масштабах прямое рабство сосуществовало с феодальными отношениями:
«В период раннего Средневековья в возникших на территории Римской империи «варварских» государствах, особенно в государстве остготов в Италии и вестготов в Испании, рабство как таковое играло заметную, но уже не ведущую роль в хозяйстве. Значительная часть рабов сидела на земле, платя господину оброк, и постепенно сливалась с обедневшим слоем крестьян-общинников в группу феодально-зависимого крестьянства. К 13 веку рабство фактически исчезает, однако в городах Средиземноморья широкая торговля рабами (перепродажа их из Турции в Северную Африку) продолжалась до
119
Об этом можно прочитать, в частности, в книге Гуревича А.Я. «Свободное крестьянство Норвегии» (М., 1967).
120
См.: Гуревич А.Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. — М., 1967.
121
Бородай Ю. Третий путь // Наш современник, 1991, №10.
122
К.Маркс, Ф. Энгельс. Собр. соч., 2-е изд. — Т.23, с.248.