Монарх, трепеща от нетерпения, хочет выйти, но министр наседает на него все сильнее.

— Ах, сир! — восклицает он. — Едва вы поддадитесь этой слабости, как умрете, не вы неся позора и отчаяния.

И он добился второго обещания никогда не объявлять публично о браке с мадам де Ментенон».

Униженная и опечаленная, Франсуаза закрылась в своей комнате с прялкой, к великой радости мадам де Монтеспан, которая с вполне понятным злорадством подсчитывала небольшие поражения соперницы.

В самом деле, маркиза и не думала покидать двор после женитьбы короля. Она занимала все же апартаменты в Версале. Именно ей по-прежнему принадлежала основная роль в организации праздников, балов и прочих увеселений. А король, не умевший менять привычек, продолжал навещать ее дважды в день, как в прежние времена. Нужно признать, что мадам де Ментенон обладала столь унылым характером, что Людовик XIV, почти забыв о деле отравительниц, находил отдохновение в обществе остроумной и веселой мадам де Монтеспан.

Изучив распорядок дня Его величества, можно даже задаться вопросом, которая из двоих была истинной супругой. Вот что сообщает Данжо:

«С девяти до половины первого король запирался и работал со своими министрами. После мессы, которая заканчивалась в два часа, он шел к мадам де Монтеспан и оставался у нее до обеда, затем входил на минутку к Мадам Дофине, работал один или же выходил гулять. Вечером, в семь или в восемь часов, он шел к мадам де Ментенон, выходил от нее в десять, чтобы поужинать, возвращался к мадам де Монтеспан и оставался там до полуночи, играл со своими собаками, давая им пирожные, и ложился обычно в промежутке от полуночи до часа ночи».

Порой он поднимался, чтобы навестить супругу. И несчастной приходилось четверть часа выносить его присутствие. Это было так тяжело, что однажды она сказала сенсирским барышням, опровергнув своими словами все клеветнические измышления: «Невозможно представить, до какой степени простирается власть мужей. Мы вынуждены покоряться им вплоть до почти немыслимых вещей…» Бедняжка!

В одно мартовское воскресенье 1685 года король, пребывая в игривом настроении после завтрака, зашел в комнату мадам де Меитенон и стал жестами показывать, что хотел бы почтить ее своим вниманием.

Она улыбнулась и отступила на шаг назад, а затем подошла поцеловать его.

— Я знаю, что вы хотите, — сказала она. — Пойдемте, это принесет пользу нам обоим. И повела его на мессу.

Король был несколько удивлен.

Однако он без возражений последовал за женой в церковь, где вежливо проскучал все то время, что Франсуаза, со времен гугенотского детства сохранившая любовь к церковным гимнам, провела за пением псалмов….

Через неделю, в присутствии изумленного двора, она увлекла его к вечерне, которую он некогда именовал «литургией для старых дев». Затем это вошло в привычку…

Каждое воскресенье они посещали службу, после чего Людовик XIV в парике, пропахшем елеем, отправлялся в покои мадам де Ментенон: здесь оба долго беседовали о спасении души.

Франсуаза убеждала супруга, что прошлая его жизнь была бесчестной и позорной и что теперь он должен «искупить перед небом свои скандальные любовные связи».

Будучи женщиной умной и ловкой, она умела облечь увещевания в убедительную форму:

— В течение многих лет, — говорила она, вы умножали блудный грех своими изменами. Святой же Фома говорит, что вторжение или посягновение на чужое брачное ложе есть злокозненное деяние. Следовательно, вы оскорбили Господа. Сверх того, вы подали пагубный пример своему народу. Вы должны исправить ущерб…

В конце концов эти речи лишили покоя Людовика XIV, который все больше и больше терзался, ища способ вернуть себе милость небес. Под влиянием мадам де Ментенон, которую нельзя было испугать ни трудностями, ни насмешками, он издал указ, поставивший адюльтер вне закона во всем французском королевстве.

Даже рогоносцы встретили громовым хохотом это потрясающее распоряжение. Послушаем мадам де Монморанси:

«В один из таких моментов религиозного рвения фаворитке пришла в голову мысль, что король должен предписать непостоянным мужьям и неверным женам: одним жить в согласии с женами, а другим — в согласии с мужьями. Не смейтесь, прошу вас, и не думайте, что это выдумка, которой я хочу вас позабавить; клянусь вам, это истинная правда, и мадам де Ментенон в самом деле вообразила, что подобными указами можно заставить жен и мужей не изменять друг другу».

Добрая женщина добавляет не без коварства: «Это решение короля доказывает, что все совершается пожеланию мадам де Ментенон, которая, видимо, еще не забыла время, когда подобное распоряжение могло и к ней самой относиться…»

Надо ли говорить, что этот призыв к добродетели не произвел никакого впечатления на бравых подданных французского короля, которые продолжали с прежний усердием награждать «высокими и красивыми рогами» ближних своих. Людовик XIV был крайне раздражен этим обстоятельством.

Убедившись, что искоренить разврат в собственном народе невозможно, он стал искать другие пути примирения с небом и обратил взор на протестантов.

Кальвинисты, главным образом в южных провинциях и в Секеннах, уже давно волновались и, судя по полицейским донесениям, желали найти союзников за рубежами государства, дабы вступить в борьбу с королем. Как писал Мишле: «Франция, чьим успехам положила предел Голландия, чувствовала в чреве своем еще одну Голландию, которая радовалась успехам первой». Людовик XIV решил, что, принудив их отречься от своей веры и возвратиться в лоно католической церкви, он одним ударом поразит две цели: восстановит религиозное единство, без которого не может быть единой страны, и обретет прощение за прошлые грехи…

Тогда началось широкое движение по обращению гугенотов. Самые знатные дамы Версаля сочли своим долгом принять в этом участие, и стало очень модным иметь собственных «обращенных». Легко догадаться, что мадам де Ментенон не была в числе последних из тех, кто побуждал протестантов вернуться к мессе.

Эта внучка Агриппы д'Обинье, сама отрекшаяся от веры отцов, теперь желала привести к отречению всех бывших братьев по вере — начала же она с обращения многих членов своей семьи.

Затем она организовала еженедельные моления дам в версальской церкви. Здесь возносились молитвы о примирении реформатов с истинной религией и собирались денежные взносы в пользу бедных.

Славный аббат Юшон каждый раз обращался с увещеванием к дарительницам, дабы побудить их к большей щедрости. Однажды он превзошел самого себя, сказав им;

— Милые дамы, я знаю, что у вас понизу дырка на дырке (просторечное выражение, означавшее прохудившийся кошелек), но ведь и нам многого недостает! Умилитесь же сердцем, откройтесь навстречу членам, оцепеневшим в холоде и лишениях.

Эти простодушные слова были встречены безумным хохотом: дамы, задыхаясь от смеха, принуждены были покинуть церковь. На следующее моление никто не посмел явиться, и затея мадам де Ментенон провалилась.

Между тем анти протестантская кампания приняла ошеломительные масштабы. Наставляемые Лувуа и Боссюэ миссионеры при содействии вооруженных до зубов драгун обращали в католичество гугенотское население Лангедока. В средствах, естественно, не стеснялись.

От протестантской веры отрекались целые города:

Алее, Юзес, Вильнев, Монпелье перешли в католичество всего за несколько дней. Узнавая об этих успехах, король потирал руки и всерьез начинал верить, что искупил былые грехи.

Он не подозревал, что все шло не так уж гладко, как ему докладывали, и что многие кальвинисты наотрез отказывались переходить в католичество. Эти несчастные оказывались в полной власти разъяренных драгун и испытывали «притеснения» — такое удачное определение нашел один из мемуаристов. Иными же словами, им вспарывали животы, вешали их или в лучшем случае отправляли на галеры…