Зато они добрались до Родиона.

После несостоявшегося завтрака он отправился прямым ходом в отрядное общежитие. Похерил развод на работы. Там его и взяли тепленьким. Сам майор Калугин пришел по его душу. Дежурный помощник с двумя прапорами по сравнению с ним бесплатное приложение.

– Я не понял, почему вы здесь, гражданин Космачев? – пытаясь разжечь в себе праведный гнев, спросил майор.

– А где я должен быть?

– В промышленной зоне, где ж еще?

– Я вам не конь, чтобы на мне пахать.

Родион сказал это без вызова, но с таким видом, что майор побагровел от злости.

– Это вам не малина, гражданин Космачев, – он с трудом удерживал себя на тонкой проволоке сугубо официального тона. – Вы находитесь в исправительно-трудовом учреждении. Трудовом! И порядок здесь для всех один...

– Никто не спорит, гражданин начальник. Только работать я не буду. И вы меня не заставите. Это мое последнее слово. И не стоит разводить демагогию. Я со своего слова не сойду...

– Ну, ну... А как насчет десяти суток штрафного изолятора?

– Ваше право, гражданин начальник.

Родион улыбнулся так, как будто только что выиграл ценный приз на миллион долларов. И сложил руки за спиной.

Он нисколько не сомневался, что его ожидает ШИЗО. Нарушение режима – раз. Инцидент в пищеблоке – два. И, конечно же, влияние Грибка. Этот беспредельщик не допустит, чтобы Родион оставался среди основной массы зэков. И хозяин с кумом также заинтересованы в его изоляции. Только ничего у них не выйдет. Поздно пить боржоми, когда печень отпала. Родион уже бросил в массы семена недовольства и возмущения. Почва благодатная, и в самом скором времени можно будет собирать урожай.

В изоляторе Родиона поместили в общую хату. Это не карцер, и нары на ночь здесь не запираются. Жара, духота – это плохо. Дощатые нары в три яруса, ни матрацев, ни тем более белья. Кроме рыльно-мыльных принадлежностей, никаких других вещей не полагается. Без этого можно обойтись. Людей не так уж и много – кроме Родиона, всего пять человек. Свободных мест хоть отбавляй.

Сокамерники – люди простые. Блатных нет, одни мужики. Пока не заговоришь с ними, ни слова не услышишь. Тихо сидят, как мыши. Но Родиона не обманешь. Соседние хаты переполнены, а здесь свободно. Нарочно все подстроено. Сидельцы спокойны, как сонные мухи. Но, как известно, в тихом омуте черти водятся. Не к добру эта тишь да гладь, не к добру.

Родион устроился в блатном углу. Вежливо, но твердо попросил мужиков перебраться поближе к выходу. Кураж здесь ни при чем. Он заботился о собственной безопасности. Сокамерники не внушали ему доверия. И он должен держать их подальше от себя. Чтобы успеть среагировать, если вдруг кто дернется в его сторону.

По этой же причине за весь день он не сомкнул глаз. И ночью не позволял себе спать. Не хватало еще, чтобы застали его врасплох.

Весь следующий день невыносимо хотелось спать. А тут еще один постоялец нарисовался. Среднего роста жилистый крепыш с татуировками. На груди сразу две наколки. Обнаженная женщина на крылатом колесе и одномачтовая яхта с черным парусом. На правом предплечье – кинжал с розой на фоне решетки. На левом – опять кинжал и роза, но вместо решетки – женщина.

К татуировкам Родион относился с пониманием. И хотя сам не торопился разукрашивать себя, кое-что в них соображал.

Новый постоялец сразу понял, кто в доме хозяин. Подошел к Родиону, вежливо поздоровался с ним. Родион ответил ему тем же.

– Зовут тебя как?

– Патент моя кликуха... А тебя я знаю. Космач ты. В законе...

– Одна мачта у тебя на паруснике, – рассматривая наколки, сказал Родион. – Первая ходка за тобой?

– Ага, первая, – кивнул зэк. – Уже девять лет мотаю. Одна ходка за три...

– Парус черный. В гопниках числишься?

– А что тут такого? – пожал плечами Патент. – У каждого свой хлеб...

– Кинжал с решеткой, – продолжал Родион. – Не можешь ты за хулиганку столько лет сидеть.

– А мне хулиганку тоже шили. Козлу одному репу начистил, чтобы не возникал...

– Кинжал и баба – это что, за измену месть?

– Точно! – Патент с большим уважением посмотрел на Родиона.

Если в татуировках сечет, значит, вор правильный, не какой-то там апельсин.

– Маруха у меня была. С фраером дешевым закуролесила. Пришлось поучить. Вместе с козлом этим в больничку загремела. А я на кичу впарился. А это коза меня еще и сдала. На всю катушку меня менты раскатали...

– А вот насчет бабы на колесах, извини, не въехал...

– Так это ж колесо фортуны!.. Это, удачу должно принести... Только нет удачи. Непруха по жизни...

– Чего так?

– А чего хорошего? Через год звонок. А куда идти? Ни кола ни двора и на кармане ноль-зеро... Ты это, не думай, я не жалюсь. Мне в зоне кайф. А там что будет, то и будет... Меня когда сюда впаривали, я базар слышал, что в одной хате с Космачом буду. А еще говорю, что непруха у меня. С таким человеком судьба свела... Мы, это, слышали, что ты стряпилу в котле пропарил. Правильно это. Давить этих козлов надо. Мы, это, за тебя!

– Мы – это кто?

– Ну, мы, это, братва. Ну, это, которые по понятиям, короче...

– В том-то и дело, что короче. Давно бы Грибка с его шушерой прижали. Да руки коротки...

– Прижмешь его, как же, – потускнел Патент. – За ним хозяин и кум. Весь расклад под себя подмял...

– Можешь не объяснять, и без того все ясно.

– Была тут одна мысль. Зону типа разморозить...

С каждым словом голос Патента звучал все тише.

– А как тут что разморозишь, когда мужичье поленом пришибленное? А-а... Ты вот толпу вроде бы всколыхнул. Базары пошли, что скоро все по-другому будет. Толпа за тебя. Только чтобы тебя поддержали, мужиков поднять надо. А как?

– Клин клином вышибают, – усмехнулся Родион. – Есть у меня варианты. Если первый вариант не прокатит, будет второй...

– Что за вариант? – оживился Патент.

– Секрет.

– Понял... Ты это, не подумай, я не от кума. Но все равно молчу...

Он в самом деле сунул язык за щеку. И начал обустраиваться на новом месте.

Заговорил он во время ужина.

– Ну и фуфло, – поморщился он, отхлебывая из кружки едва теплый и почти пустой чай. – Ты вчера в котел поварка бросил. Поумнели козлы. Обед вчера ништяк был. И ужин тоже нехило. А завтрак сегодня опять гнилье. Недолго клоуны кривлялись...

Родион пожевал резинового хлеба из спецвыпечки. Хлебнул чаю. Ничего страшного – пить можно. Сахару, правда, не наблюдается. Но это ерунда. И привкус какой-то странноватый. Но терпимый. На обед сегодня давали пустой суп с рыбьим глазом и ржаво-пересоленную гидрокурицу – так в зоне обзывали селедку. Пить после такой бодяги хотелось невыносимо.

Он выпил чаю и сел на спину. Спать хотелось невыносимо. Но надо бороться со сном. Иначе может случиться беда. Тот же Патент может быть подсадной уткой с выкидным пером. Или ножичком по горлышку полоснет, или полотенчиком удушит. Или кто-то из мужичья постарается. На этой сучьей зоне никому нельзя доверять. Никому. Даже самому себе. В голове зароились предательские мысли. Ничего страшного, убаюкивали они Родиона. Ничего страшного не случится. Все будет хорошо. Поэтому можно спать... Но нет, не должен он себе верить. Нельзя расслабляться. Нельзя...

Он сопротивлялся как мог. Но глаза закрывались сами по себе. Тяжелая теплая вата накрывала мозги, блокировала мысли. Никаким усилием воли невозможно выйти из этой всепоглощающей дремы... Родион засыпал. Медленно, но неудержимо опускался на дно сонного царства. Пытался барахтаться, чтобы выплыть на поверхность. Но все бесполезно. Как будто в чай что-то подмешали...

Почему как будто? Это же снотворное!.. В голове просветлело. Неяркая вспышка осветила ее. Отсыревшие охотничьи спички зажглись. Дыму много – огня мало. За спиной как бы ранец подводника образовался. Только движок заработал на самых малых оборотах. Еле-еле душа в теле. И все же Родион приободрился, медленно-медленно пошел вверх, кое-как выбрался из болотной дремы.