Некоторые другие — один из них был заводилой в той группе, которую наняли в Бостоне для тренера Боба, — были не столь приятны. Рядом с квотербеком этой команды Ральф Де Мео выглядел святым. Имя его было Стерлинг Доув, хотя все его звали Чип или Чиппер; это был жесткий угловатый парень из дорогой школы в пригороде Бостона.

— Он прирожденный лидер, этот Чип Доув, — говорил тренер Боб.

Он прирожденный начальник какой-нибудь секретной полиции, думал я. Чиппер Доув был симпатичным блондином, в безупречном и, наверно, даже красивом стиле; мы были темноволосой семьей, за исключением Лилли, которая была не столько блондинкой, сколько выцветшей, с головы до пят; даже волосы у нее были бледными.

Я наслаждался, наблюдая за игрой Чипа Доува, когда он выходил один на один с противником, не защищенный сильной цепочкой лайменов, но администрация сделала для тренера Боба хороший подарок: футбольной команде школы Дейри не приходилось вести игру на своей половине поля. Когда она получала мяч, она удерживала его, и Доуву редко выпадала возможность показать себя. Хотя это был первый победный сезон, который мы, ребята, могли припомнить, он оказался скучным: совсем не интересно наблюдать, как они уверенно бегают по полю и тянут время. Они не были броскими, они были сильной, точной и хорошо натренированной командой; в обороне они были не так уж сильны, некоторые команды прорывались в их зону, но не так часто: другие команды редко получали мяч.

— Они держат мяч, — кричал Айова Боб. — Впервые после войны у меня команда, которая может держать мяч.

В отношениях Фрэнни и Чипа Доува меня успокаивало только то, что Доув был таким приверженцем своей команды, что редко появлялся без сопровождения остальных дейрийских беков 7, а то и одного-двух лайменов. Они терроризировали в том году школьный двор, как орда кочевников, и Фрэнни иногда можно было увидеть в их лагере. Доуву она нравилась; она нравилась, похоже, всем мальчишкам, за исключением Фрэнка. Девочки в ее компании были осторожны; она просто затмевала их и, возможно, она была для них не очень хорошей подругой. Фрэнни постоянно встречалась с новыми и новыми людьми; она, может быть, была слишком любопытна до незнакомцев, чтобы хранить ту верность, которую ожидают девочки от подруг.

Не знаю, меня в эти вопросы не посвящали. Иногда Фрэнни устраивала для меня свидания, но девочки обычно были старше меня, и из этого ничего не получалось.

— Все считают тебя симпатичным, — говорила Фрэнни, — но тебе надо немного побольше разговаривать с людьми; знаешь, нельзя просто так сразу начинать обниматься.

— Я не начинаю обниматься, — говорил я ей. — Я никогда не дохожу до того, чтобы обниматься.

— Ну, — говорила она, — это из-за того, что ты просто сидишь и ждешь, что что-то произойдет. Все знают, о чем ты думаешь.

— Ты не знаешь, — ответил я. — Не всегда знаешь.

— Ты имеешь в виду — обо мне? — спросила она, но я ничего не ответил. — Слушай, мальчик, — сказала Фрэнни, — я знаю, что ты слишком много думаешь обо мне, если ты это имеешь в виду.

Это именно тогда, в Дейри, она стала называть меня мальчиком, хотя между нами был всего лишь год разницы. И как бы я ни обижался, прозвище ко мне прилипло.

— Слушай, мальчик, — сказал мне как-то в душевой спортзала Чип Доув. — У твоей сестренки самая лучшая задница в школе. Она перепихивается с кем-нибудь?

— Со Стратерсом, — сказал я, хотя надеялся, что это не так; но Стратерс был, по крайней мере, лучше, чем Доув.

— Стратерс! — удивился Доув. — Этот чертов гребец? Этот дурень, который гребет?

— Он очень сильный, — сказал я; это было чистейшей правдой, гребцы все сильные, а Стратерс был самым сильным из них.

— Да, но он дурень, — ответил Доув.

— Только и знает, что целыми днями таскать весла! — сказал Пенни Метц, хафбек, который всегда — даже в душевой — дежурил справа от Доува, как будто и здесь ожидая передачи мяча. Он был молчаливый, как цемент, и такой же крепкий.

— Ну, мальчик, — произнес Чиппер Доув, — ты передай Фрэнни, что я думаю, что у нее самый лучший задок в этой школе.

— И титьки тоже, — воскликнул Ленни Метц.

— Ну, они хороши, — согласился Доув, — но задница — это действительно что-то.

— У нее и улыбка приятная тоже, — сказал Метц. Чип Доув повернулся ко мне и заговорщицки закатил глаза, как будто хотел показать мне, что он знает, насколько глуповат Метц и что сам он намного, намного круче.

— Не забудь помылиться, а, Ленни? — сказал Доув и передал ему скользкий кусок мыла, который тот инстинктивно, не мешкая, схватил в свой медвежий захват и прижал к животу.

Я выключил свой душ, так как кто-то большой влез вместе со мной под поток воды. Он вовсе отодвинул меня со своего пути и снова включил воду.

— Пошевеливайся, мужик, — мягко сказал он. Это был один из тех лайменов, что не давали другим футболистам напасть на Чипа Доува. Его звали Самуель Джонс-младший, но все его звали Младший Джонс. Младший Джонс был таким же черным, как те ночи, которые вдохновляли моего отца; потом он играл в футбольной команде Пенсильванского колледжа и профессиональной команде в Кливленде, пока ему не повредили колено.

В 1956 году мне было четырнадцать лет, и Младший Джонс был самым большим сгустком человеческой плоти, который я когда-либо видел. Я отступил с его дороги, но Чиппер Доув сказал:

— Эй, Младший, ты что, не знаешь этого мальчика?

— Нет, мы с ним еще не встречались, — сказал Младший Джонс.

— Так это же брат Фрэнни Берри, — заметил Чип Доув.

— Ну, здравствуй, — сказал Младший Джонс.

— Привет, — ответил я.

— Слушай, Младший, старый тренер Боб — дед этого мальчика.

— Очень мило, — сказал Младший Джонс.

Он наполнил свой рот мыльной пеной от небольшого куска мыла, который держал в руке, закинул голову и открыл рот, подставив его под струю воды. Я подумал, что, возможно, он это делает вместо того, чтобы чистить зубы.

— Мы тут обсуждали, — сказал Доув, — что нам нравится во Фрэнни.

— Ее улыбка, — сказал Метц.

— Ты говорил, что титьки тоже, — напомнил Чиппер Доув. — А я сказал, что у нее самый лучший в школе зад. Мы не спрашивали еще мальчика, что ему нравится в его сестре, но, думаю, мы сначала спросим тебя, Младший, что тебе в ней нравится.

Младший Джонс до конца смылил свой кусок мыла; когда он встал под душ, его огромная голова была вся покрыта пеной, а над коленями вспухли бугры мышц. Я посмотрел на свои ноги и почувствовал близкое присутствие еще парочки из команды Айовы Боба. Парня с обожженным лицом звали Честер Пуласки, он без конца торчал под лампой в солярии, и все равно его шея была усеяна угрями, а на лбу так и вообще места живого не было. Он играл первым блокирующим беком, не по выбору, а просто он не мог так быстро бегать, как Ленни Метц. Честер Пуласки был прирожденным блокирующим: вместо того чтобы бежать от противника, он предпочитал бежать на него. Вместе с ним, будто назойливый слепень вокруг лошади, рядом со мной крутился парень, такой же черный, как и Младший Джонс, но цветом кожи все сходство между ними и ограничивалось. Он иногда играл ресивером 8 и выбегал из задней части поля, только чтобы догнать Чипа Доува и сделать пас. Звали его Гарольд Своллоу, и он был не больше меня, но Гарольд Своллоу мог летать. Он не зря носил фамилию «Своллоу» — ласточка: он двигался, как эта птица; если кто-то его блокировал, он мог сложиться пополам, но если он не перехватывал пас и не мчался вперед, то обычно прятался сзади, чаще всего за спиной Младшего Джонса или Честера Пуласки.

Они все обступили меня плотным кругом, и я думаю, если бы бомба упала в одну точку душевой, то с победным сезоном тренера Боба было бы покончено одним махом. С точки зрения спорта, не хватились бы только меня. Я просто относился к другой категории, нежели нанятая для Айовы Боба команда беков или гигантский лаймен Младший Джонс; конечно, были и другие лаймены, но именно он помогал Чипперу Доуву играть столь успешно. Именно благодаря ему для Честера Пуласки находилась дыра, через которую тот мог провести Ленни Метца; Джонс делал дыру, через которую они оба могли пробежать плечом к плечу.