— Все нормально, — сказала она ему. — Это просто чья-то грязная выходка. Нас выпустят.
— Гигантские пауки! — кричал мальчишка, хлопая себя по всем местам и выворачиваясь из рук Фрэнни.
— Нет, нет, — сказала Фрэнни. — Никакие не пауки. Это просто люди.
«Но я знаю, что это за люди, — подумал я, — и я бы предпочел пауков».
— Заберите всех четверых, — сказал знакомый по раздевалке голос — Вытащите сейчас же всю эту сраную четверку!
— Попались малыш и трое большеньких, — сказал знакомый голос, но не вспомнить чей — то ли блокирующего бека, то ли одного из линейных игроков.
Нас окружили карманные фонари, похожие на слепящие глаза каких-то механических пауков.
— Ба, кого мы видим, — сказал командный голос; это был квотербек по имени Чиппер Доув.
— Попались хорошенькие маленькие ножки, — сказал Гарольд Своллоу.
— Попалась нежная кожа, — сказал Честер Пуласки.
— И улыбка у нее хорошенькая тоже, — сказал Ленни Метц.
— И самая лучшая задница во всей школе, — сказал Чиппер Доув.
Фрэнни стояла на коленях.
— У Говарда Така сердечный приступ! — сказал я. — Нам надо срочно вызвать «скорую»!
— Отпустите эту долбаную обезьяну, — сказал Чип Доув.
Сетка зашевелилась. Тонкая черная рука Гарольда Своллоу извлекла мальчишку в костюме гориллы из паучьей сети и выпустила его в ночь.
— Хэллоуин! — крикнул Гарольд, и маленькая горилла исчезла.
— Это ты, что ли, Файерстоун? — спросил Доув, и луч карманного фонаря осветил блондина по имени Файерстоун, который выглядел так, будто собирался уснуть на дне сетки: колени, как у зародыша, плотно поджаты к груди, глаза закрыты, руки зажимают рот.
— Салага Файерстоун, — сказал Ленни Метц. — А ты что тут делаешь?
— Сосет свой палец, — сказал Гарольд Своллоу.
— Отпустите его, — сказал квотербек, и Честер Пуласки на какой-то момент сверкнул в свете фонаря своими угрями.
Он вытащил Файерстоуна из сети. Послышался слабый звук удара, хлопок плоти о плоть, и мы услышали, как Файерстоун засеменил по тропинке.
— А теперь посмотрим, кто у нас остался, — сказал Чиппер Доув.
— У человека сердечный приступ, — сказала Фрэнни. — Мы в самом деле шли вызывать «скорую».
— Ну а теперь не идете, — сказал Доув. — Эй, мальчик, — сказал он мне, держа фонарь перед моим лицом. — Знаешь, что я хочу, чтоб ты для меня сделал?
— Нет, — сказал я, и кто-то пнул меня через сетку.
— Чего я хочу, — сказал Чиппер Доув, — так это чтобы ты остался вот здесь, в нашей гигантской паутине, пока кто-нибудь из пауков не разрешит тебе уйти. Понятно?
— Нет, — сказал я, и кто-то снова пнул меня, на этот раз уже сильнее.
— Будь умницей, — сказала мне Фрэнни.
— Вот именно, — сказал Ленни Метц. — Будь умницей.
— А ты знаешь, что я хочу, чтобы сделала ты, Фрэнни? — сказал Чиппер Доув, но Фрэнни ничего не ответила. — Я хочу, чтобы ты снова показала мне то место, — сказал он, — то место, где мы можем побыть одни. Помнишь?
Я попробовал подобраться поближе к Фрэнни, но кто-то натянул сетку.
— Она останется со мной! — заголосил я. — Фрэнни останется со мной!
Я упал на четвереньки, и кто-то уперся мне в спину коленями.
— Оставьте его, — сказала Фрэнни. — Я покажу место.
— Просто оставайся здесь и не двигайся, Фрэнни, — сказал я, но она уже позволила Ленни Метцу вытащить себя из сети. — Вспомни, что ты сама говорила, Фрэнни! — крикнул я ей. — Помнишь… про первый раз?
— Может, это и не так, — грустно сказала она. — Это, может быть, ничего и не значит.
Затем я услышал звуки возни, она, должно быть, попыталась убежать, и Ленни Метц воскликнул:
— Уф! Мать твою, ну и сука!
И опять послышался знакомый звук удара, хлопок плоти о плоть, и я услышал, как Фрэнни сказала:
— Хорошо! Хорошо! Сволочь!
— Ленни и Честер пойдут с нами, чтобы помочь тебе показать мне то место, Фрэнни, — сказал Чиппер Доув. — Договорились?
— Да обосрись, ты, — сказала Фрэнни. — Крысиная жопа, — сказала она, а я опять услышал хлопок плоти о плоть, и Фрэнни сказала: — Ладно! Ладно!
На моей спине сидел Гарольд Своллоу. Если бы меня всего не опутывала сеть, я бы мог потягаться с ним, но я был скован в движениях.
— Мы вернемся за тобой, Гарольд, — сказал Чиппер Доув.
— Подожди здесь, — сказал Честер Пуласки.
— Твоя очередь от тебя не уйдет, Гарольд, — сказал Ленни Метц, и они все рассмеялись.
— Мне не нужна очередь, — сказал Гарольд Своллоу. — Мне неприятности ни к чему, — сказал он.
Но они уже ушли, Фрэнни время от времени ругалась, но все дальше и дальше от меня.
— А у тебя так и так будут большие неприятности, Гарольд, — сказал я. — Ты знаешь, что они собираются с ней сделать.
— И знать не хочу, — сказал он. — Ни в какие неприятности я не собираюсь вляпываться. Я пришел в эту сраную школу, чтобы уйти от неприятностей.
— Ну, ты уже вляпался в неприятности, Гарольд, — сказал я. — Они собираются изнасиловать ее, Гарольд.
— Случается, — сказал Гарольд Своллоу. — Только не со мной.
Я несколько раз дернулся под сеткой, но ему было очень просто удержать меня.
— Драться я тоже не люблю, — добавил он.
— Они думают, что ты чокнутый черномазый, — сказал я ему. — Вот что они о тебе думают. Именно поэтому они с ней, Гарольд, а ты здесь. Но это не играет роли, — сказал я. — Тебя ждут те же самые неприятности.
— У них никаких неприятностей не будет, — сказал Гарольд. — Никто никогда ничего не скажет.
— Фрэнни расскажет, — сказал я.
Я почувствовал, как мое лицо прижалось к сладкой воздушной кукурузе, втиснулось во влажную землю. Вот и очередной Хэллоуин, который я запомню, это уж без вопросов, и я почувствовал себя таким же маленьким и слабым, как всегда в этот день — в каждый Хэллоуин, напуганный большими, всегда большими ребятами, запихивающими мою голову в пакет с гостинцами, пока в ушах не оставался только шелест целлофана, а потом вокруг моей головы лопался пакет.
— Как они выглядели? — всегда спрашивал нас отец.
Но каждый год они выглядели как призраки, гориллы, скелеты — бывало, конечно, и хуже. Это была ночь переодеваний, и никто никогда ни за что не отвечал. Никто не ответил и за те три фунта холодных мокрых макарон, которые кто-то высыпал на нас с Фрэнни, закричав:
— Живые угри! Спасайся, кто может!
А мы прыгали на тротуаре, пытаясь отлепить от лиц макароны, толкая друг друга и крича.
— Они собираются изнасиловать мою сестру, Гарольд, — сказал я. — Ты должен помочь ей.
— Я никому не могу помочь, — сказал Гарольд.
— Кто-нибудь может помочь, — сказал я. — Мы можем сбегать и позвать кого-нибудь. Ты ведь можешь бегать, Гарольд.
— Ага, — сказал он. — Но кто поможет тебе против этих парней?
Только не Говард Так, подумал я, и по звукам сирен, которые я теперь слышал, я понял, что отец достаточно освоился с полицейской машиной, чтобы вызвать помощь. Так что, во всяком случае, законных властей, которые могли бы помочь Фрэнни, не было. Я начал плакать, и Гарольд Своллоу переместил свой вес мне на плечо.
На секунду я затих, во время перерыва между двумя сиренами мы услышали Фрэнни. Хлопки плоти о плоть, подумал я, но на этот раз совсем другие. Фрэнни издала звук, который помог Гарольду Своллоу вспомнить, кто может помочь ей.
— Младший Джонс может справиться с этими парнями, — сказал Гарольд. — Младшему Джонсу насрать на кого угодно.
— Точно! — сказал я. — Он ведь твой друг, правда? Он тебя любит больше, чем их, правда?
— Он никого не любит, — сказал Гарольд Своллоу с восхищением.
Однако внезапно я перестал ощущать на себе его вес, а он начал сворачивать сетку, убирая ее с меня.
— Поднимай свою задницу, — сказал он. — Кое-кого Младший все-таки любит.
— Кого же это? — спросил я.
— Он любит сестер — чьих угодно, — сказал Гарольд Своллоу, но эта мысль меня не убедила.
— Вставай, живо! — сказал Гарольд Своллоу. — Младший Джонс любит всех чьих-нибудь сестер, он сам мне это говорил, парень. Он сказал: «Каждая сестра хорошая девочка», — вот что он сказал.