Несколько месяцев спустя после урагана, который был ее тезкой, Дорис Уэльс впервые услышала песню Элвиса Пресли «Отель разбитых сердец»; в этот момент она сама находилась в отеле. Она сказала нам с Сабриной, что это было религиозное откровение.

— Вы понимаете? — сказала Дорис — У меня было свидание с тем парнем, и в самом деле — в отеле, когда по радио прозвучала эта песня. Она рассказала мне, как надо чувствовать, — объясняла Дорис — Это было где-то полгода назад, — сказала она. — С тех пор я уже никогда больше не была прежней.

Мне стало интересно узнать о парне, который встречался с Дорис Уэльс, когда она получила свое откровение; где он теперь? Остался ли он таким же, как и раньше, или тоже изменился?

Дорис Уэльс пела песни только Элвиса Пресли; там, где это было возможно, она меняла «он» на «она» (и наоборот); из-за этой импровизации и того факта, что, как заметил Младший Джонс, «она не черная», слушать ее было почти невозможно.

Делая жест примирения со своей сестрой, Младший Джонс пригласил Сабрину на первый танец; песня, насколько я помню, была «Крошка, давай построим дом», во время которой Слизи Уэльс несколько раз заглушал голос матери своей гитарой.

— Господи Иисусе, — сказал отец. — И сколько же мы им платим?

— Какая разница, — сказала мать. — Зато все смогут как следует повеселиться.

Это казалось сомнительным, хотя Эгг, кажется, веселился вовсю; на нем были тога и мамины солнечные очки, он старался держаться подальше от Фрэнка, который прятался на границе света и тени среди пустых столов и стульев и наверняка бурчал себе под нос что-то недовольное.

Я извинился перед Малюткой Так за то, что назвал ее Грудкой, — просто, мол, с языка сорвалось.

— Все нормально, Джон-Джон, — сказала она, изображая равнодушие (или хуже — действительно с полным равнодушием).

Лилли пригласила меня на танец, но я постеснялся танцевать; затем Ронда пригласила меня на танец, и я постеснялся отказаться. Лилли выглядела обиженной и отказалась от галантного папиного приглашения. Ронда Рей яростно крутила меня перед эстрадой.

— Я знаю, я тебя теряю, — сказала она мне. — Мой совет: когда ты собираешься уходить, сначала скажи об этом тому, от кого уходишь.

Я надеялся, что вмешается Фрэнни, но Ронда вывела нас прямо на Младшего и Сабрину, которые явно спорили.

— Замена! — выкрикнула Ронда и утащила Младшего.

«Ураган Дорис» — никогда не забуду, как этот шквал нестройного скрежета вдруг схлынул, — переключил скорость, и Дорис своим резким голосом выдала нам «Я люблю, потому что», медленный парный танец, во время которого я дрожал в твердых руках Сабрины Джонс.

— У тебя неплохо получается, — сказала она. — Почему бы тебе не поухаживать за этой подругой твоей сестры, Так? — спросила она меня. — Она примерно твоего же возраста.

— Ей восемнадцать, — ответил я, — и я не знаю, как это — ухаживать.

Мне хотелось сказать Сабрине, что хотя наши отношения с Рондой и носят плотский характер, это вряд ли можно назвать каким бы то ни было опытом. С Рондой обходилось без какого-либо вступления, секс был немедленным и чисто генитальным, но целовать себя в рот она мне не позволяла.

— Вот так самые страшные микробы и распространяются, — заверяла она меня. — Через рот.

— Я даже целоваться не умею, — сказал я Сабрине Джонс, которую эта реплика, никак вроде бы не связанная с предыдущей, явно озадачила.

Фрэнни было наплевать, что Ронда с Младшим танцуют, она разбила их, и я затаил дыхание, надеясь, что Ронда не устремится ко мне.

— Расслабься, — сказала Сабрина Джонс, — ты прямо как моток проволоки.

— Извини, — сказал я.

— Если ты хочешь чего-то добиться, никогда не извиняйся перед противоположным полом, — сказала она, — ни в коем случае.

— Чего-то добиться? — переспросил я.

— Кроме поцелуев, — сказала Сабрина.

— Я не могу дойти и до поцелуев, — объяснил ей я.

— Это просто, — сказала Сабрина. — Чтобы целоваться, нужно сделать вид, будто знаешь, как это делается; наверняка найдется кто-нибудь, кто поможет тебе начать.

— Но я не знаю как, — сказал я.

— Это просто, — сказала Сабрина. — Дело практики.

— Мне не с кем практиковаться, — сказал я, на мгновение я подумал о Фрэнни.

— Попробуй с Малюткой Так, — хохотнула мне в ухо Сабрина.

— Но мне надо делать вид, будто я знаю, как это делают, — сказал я, — а я даже не знаю, как делать вид.

— Ну вот, опять, — сказала Сабрина. — Я слишком стара, чтобы ты практиковался на мне. От этого никому ничего хорошего не будет.

Ронда Рей, кружа по танцевальному залу, заметила Фрэнка, но тот сумел сбежать раньше, чем она попыталась пригласить его на танец. Эгг ушел, так что Фрэнк, скорее всего, ждал предлога, чтобы тоже уйти и, пока никто не видит, припереть братца к стенке. Лилли стоически танцевала с одним из родительских друзей; к несчастью, мистер Метсон был высоким мужчиной, да будь он даже коротышкой, он все равно был бы слишком высок для Лилли. Их танец выглядел как цирковой номер неуклюжих животных, для которого, может, и слова-то приличного не найдешь.

Отец танцевал с мисс Метсон, а мать стояла за стойкой бара, разговаривая со старым знакомым, который бывал в отеле «Нью-Гэмпшир» почти каждый вечер, — с одним из собутыльников Айовы Боба; его звали Мертон, он был мастером на лесопилке. Мертон, грузный широкий мужчина с медлительными сильными распухшими руками, слушал мать вполуха, на его лице отражалась печаль, что нет здесь Айовы Боба; его глаза с удовольствием скользили по Дорис Уэльс, но, похоже, он считал, что не стоило устраивать здесь танцев так скоро после окончательной отставки Боба.

— Разнообразие, — шептала мне в ухо Сабрина Джонс. — В этом весь секрет поцелуев.

— «Я люблю тебя по сотне тысяч причин», — проникновенно ворковала Дорис Уэльс.

Вернулся Эгг — в костюме большого цыпленка; затем снова исчез. Малютка Так явно заскучала и, кажется, сомневалась, стоит ли ей разбивать танец Джонса и Фрэнни. Она была девицей настолько искушенной, как выражалась Фрэнни, что не знала, о чем говорить с Рондой Рей, которая смешивала себе коктейль у стойки. Я видел, как из дверей кухни таращится Макс Урик.

— Легкие покусывания и шевеленье языком, — сказала Сабрина Джонс, — но главное — не лениться двигать губами.

— Хочешь выпить? — спросил я ее. — Ну то есть ты же достаточно взрослая. Для нас, детей, отец поставил коробку с пивом в снег, на улице у черного хода. Он сказал, что не может позволить нам пить в баре, а ты можешь.

— Покажи мне черный ход, — сказала Сабрина Джонс, — и я выпью с тобой пива. Только не наглей.

Мы покинули танцевальную площадку — к счастью, как раз вовремя, чтобы пропустить забойный номер «Мне наплевать, если солнце не будет сиять», воодушевивший Малютку Так разбить Фрэнни и Младшего и пуститься с ним в пляс. Ронда с грустью проводила меня взглядом.

Мы с Сабриной спугнули Фрэнка, который мочился на мусорные баки у черного хода. Он, как всегда неуклюже, сделал вид, что просто хочет показать нам, где находится пиво.

— У тебя есть открывашка, Фрэнк? — спросил я, но он уже исчез в тумане Элиот-парка — вечно грустный туман, наша обычная зимняя погода…

Мы с Сабриной открыли наше пиво у регистрационной стойки, где Фрэнк повесил на гвоздь открывашку, намертво привязав ее на длинный шнурок; он припас ее, чтобы открывать пепси-колу, дежуря у телефона. Неловко попытавшись присесть рядом с Сабриной на чемодан с зимней одеждой Младшего Джонса, я пролил немного пива на багаж Малютки Так.

— Ты можешь заслужить ее благосклонность, — посоветовала Сабрина, — если предложишь ей отнести все эти сумки в ее комнату.

— А где твоя сумка? — спросил я Сабрину.

— На одну ночь я не пакую сумку, — ответила Сабрина. — И не надо предлагать проводить меня до моей комнаты. Сама как-нибудь справлюсь.

— Я все равно могу ее тебе показать, — сказал я.

— Ну что ж, покажи, — сказала она. — У меня есть с собой книжка. Эта вечеринка мне ни к чему. — Потом добавила: — Я уж лучше подготовлюсь к долгой дороге обратно в Филадельфию.