И можно ли их за это винить? Спорить с такими людьми бесполезно, потому что из-за опыта, который лишил их каких-то человеческих качеств, они начинают отрицать другие человеческие качества в других, а ведь правда в том, что люди различны — это противоположная сторона нашего сходства… Да, ей не позавидуешь.

— Возможно, у нее была самая несчастливая жизнь на свете, — сказал бы Айова Боб.

И в самом деле, у этой женщины была самая несчастливая жизнь на свете. Экспертом по изнасилованию оказалась медведица Сюзи.

— Что это за бред — «маленькое событие среди множества других»? — спрашивала Сюзи у Фрэнни. — Что за бред — «самый счастливый день в моей жизни»? — спрашивала ее Сюзи. — Эти ублюдки хотели не просто тебя трахнуть, они хотели забрать твою силу, и ты им это позволила. Любая женщина, которая так пассивно относится к насилию над собой… да как ты можешь такое говорить, мол, ты откуда-то знала, что Чип Доув будет «первым». Радость моя! Ты просто пытаешься преуменьшить то огромное и страшное, что с тобой случилось, для того, чтобы легче это воспринять.

— Так кого же в данном случае насиловали? — спрашивала Фрэнни медведицу Сюзи. — Я хочу сказать, что у тебя было твое изнасилование, а у меня — мое. Если я говорю, что внутри я осталась такая же, какая была, значит, осталась. Ты думаешь, что они могут сделать это каждый раз?

— А здесь и к бабке не ходи, — отвечала Сюзи, — насильник использует свой член как оружие. С таким оружием он всяко доберется до тебя. К примеру, — говорила медведица Сюзи, — как нынче твоя половая жизнь?

— Ей всего лишь шестнадцать, — сказал я. — Нельзя ожидать слишком активной половой жизни в шестнадцать лет.

— Это меня не смущает, — сказала Фрэнни, — но есть половая жизнь, а есть изнасилование, — сказала она. — Это день и ночь.

— Тогда как же ты продолжаешь уверять, что Чиппер Доув был «первым»? — тихо спросил я.

— Вот тут и к бабке не ходи, это-то и главное, — подхватила медведица Сюзи.

— Смотрите, — сказала нам Фрэнни; Фрэнк в это время неловко раскладывал пасьянс, делая вид, что вообще нас не слушает, а Лилли следила за нашим разговором, как за теннисным матчем, не упуская ни единой реплики. — Смотрите, — сказала Фрэнни, — весь смысл в том, что у меня есть мое собственное изнасилование. Оно — мое. Мое собственное. И я справляюсь с ним на свой манер.

— Ты не справляешься с ним, — сказала Сюзи. — Ты так и не разозлилась достаточно. Ты должна разозлиться. Ты должна от всего этого прийти в ярость.

— Ты должна стать одержимой и не растерять одержимости, — закатив глаза, процитировал Фрэнк Айову Боба.

— Я серьезно, — сказала медведица Сюзи.

Она, конечно, была слишком серьезна — но более привлекательна, чем показалась с первого взгляда. Спустя какое-то время Сюзи-медведица наконец поняла изнасилование правильно. В конце концов она возглавила кризисный центр по изнасилованию, и в самой первой строчке своих «Советов жертвам изнасилования» она подчеркивает, что вопрос «чье это изнасилование?» — самый важный. Она в конце концов поймет, что хотя ее выздоровлению способствовал в первую очередь гнев, но в случае с Фрэнни он может и не оказаться таким целительным. «Позвольте жертве высказаться, — мудро пишет она в своем бюллетене для специалистов по изнасилованию, — отделите свои собственные проблемы от проблем жертвы». В один прекрасный день Сюзи-медведица стала настоящим консультантом по изнасилованиям, ведь это ей принадлежит знаменитое высказывание: «Будьте внимательны: каждая жертва изнасилования может видеть существо вопроса совсем иначе, чем вы; ваш взгляд — не единственный». И всем консультантам в своем центре она дает следующий совет: «Очень важно понимать, что каждая жертва будет пытаться осмыслить происшедшее по-своему, найти собственный выход из кризиса. Речь может идти обо всех обычных симптомах — вина, отрицание, ярость, смущение, страх — в том или ином сочетании или же о чем-то совершенно другом. И проблемы могут возникнуть в течение недели, года, десяти лет, а могут так никогда и не возникнуть».

Очень верно; Айова Боб полюбил бы этого медведя так же, как любил Эрла. Но когда мы только встретились, Сюзи во многом вела себя совершенно по-медвежьи, в том числе в вопросе об изнасиловании.

Мы вынуждены были пойти к ней с нашим сокровенным — это было неестественно, но у нас внезапно возникла потребность обратиться к ней как к матери (в отсутствие нашей собственной матери); впоследствии мы обращались к ней и с другими проблемами. Почти сразу же эта умная (хотя и грубоватая) медведица оказалась более всевидящей, чем слепой Фрейд, и с самых первых дней и ночей в нашем новом отеле мы шли со всеми нашими вопросами к Сюзи.

— Что это за люди с пишущими машинками? — спрашивал я ее.

— Сколько берут проститутки? — спрашивала Лилли.

— Где можно купить хорошую карту? — спрашивал Фрэнк. — Лучше бы такую, на которой отмечены пешие маршруты.

— Какие маршруты, Фрэнк? — спрашивала Фрэнни.

— Покажи детям их комнаты, — наказал Фрейд своему умному медведю.

Почему-то мы все сначала пошли в комнату Эгга, которая оказалась самой худшей — куб с двумя дверьми и без единого окна; одна дверь вела в комнату Лилли (которая была на одно окно лучше), другая — в фойе на первом этаже.

— Эггу она не понравится, — сказала Лилли; она предвидела, что Эггу ничего не понравится — ни переезд, ни вся затея в целом.

Подозреваю, она была права, и теперь, когда я думаю об Эгге, я вынужден представлять его в комнате в «Гастхаузе Фрейд», которой он так и не увидел. Эгг в коробке без воздуха и окон, крошечном отгороженном пространстве в самом сердце иностранного отеля, в номере, не подходящем для постояльцев.

Типичная семейная тирания: самому младшему достается худшая комната. Эгг не был бы счастлив в «Гастхаузе Фрейд», а теперь я задумываюсь о том, мог ли бы вообще кто-то из нас быть там счастлив. Конечно, начало получилось неудачным. У нас были всего день и ночь, прежде чем на нас обрушилась новость о матери и Эгге, прежде чем Сюзи превратилась и в нашего медведя-поводыря тоже, а отец с Фрейдом затянули на два голоса арию о великом отеле — по крайней мере, успешном отеле, надеялись они; ну если не великом, то хотя бы хорошем.

Уже в день прибытия отец и Фрейд начали строить планы. Отец хотел переселить проституток на пятый этаж, а Симпозиум по восточно-западным отношениям — на четвертый и таким образом очистить второй и третий этажи для постояльцев.

— Почему постояльцы, которые платят, должны забираться на четвертый и пятый этажи? — спрашивал отец Фрейда.

— Проститутки, — напоминал отцу Фрейд, — те же постояльцы, они тоже платят. — (Ему не надо было добавлять, что к тому же проститутки делают за ночь несколько заходов.) — А некоторые из их клиентов слишком стары, чтобы карабкаться по всем этим лестницам, — добавил Фрейд.

— Если они стары для всех этих лестниц, — заметила Сюзи, — то они стары и для своего грязного дела тоже. Лучше пусть кто-нибудь загнется на лестнице, чем отбросит коньки в кровати, лежа на маленькой девочке.

— Господи Иисусе! — сказал отец. — Тогда, может быть, отдадим проституткам второй этаж? А этих чертовых радикалов выселим на самый верх.

— Интеллектуалы, — возразил Фрейд, — всегда хлюпики.

— Не все эти радикалы — интеллектуалы, — заметила Сюзи. — И нам определенно нужен лифт, — добавила она. — Я склонна оставить проституток ближе к земле, а этих мыслителей заставить карабкаться по лестнице.

— Да, а постояльцев поселим между ними, — согласился отец.

— Каких постояльцев? — спросила Фрэнни. Они с Фрэнком проверили регистрационную книгу; в «Гастхаузе Фрейд» постояльцев не было.

— Это просто из-за пожара в кондитерском магазине, — пояснил Фрейд. — Он выкурил всех постояльцев. Как только мы устроим настоящее фойе, постояльцы валом повалят!

— И траханье не даст им всю ночь спать, а утром их разбудит стук пишущих машинок, — сказала медведица Сюзи.