— И лицемер почище любого капиталиста! — добавил Фрейд.

— Но прежде всего, Арбайтер, ты придурок, — сказала медведица Сюзи. — Просто элементарно придурок.

— Из медведя получится хороший водитель, — сказал Шраубеншлюссель.

— Иди ты в жопу, — сказала медведица Сюзи.

— Медведица слишком враждебно настроена, чтобы ей можно было доверять, — логично возразил Эрнст.

— Да уж, к бабке не ходи, — согласилась медведица Сюзи.

— Я могу водить машину, — сказала Фрэнни Эрнсту.

— Нет, не можешь, — возразил я. — Ты так и не получила прав, Фрэнни.

— Но я умею водить, — сказала Фрэнни. — Фрэнк меня научил.

— Я лучше справлюсь, Фрэнни, — сказал Фрэнк. — Если один из нас должен вести машину, то я вожу лучше.

— Нет, я, — возразила Фрэнни.

— Фрэнни, ты меня удивила, — сказал Эрнст. — Ты подчинялась командам лучше, чем я ожидал, ты очень хорошо следовала всем инструкциям.

— Не двигайся, дорогой, — сказала мне Швангер, когда мои руки дернулись, так же, как они дергаются, если я переусердствую со штангой.

— Что это значит? — спросил отец Эрнста; его немецкий был очень плох. — Какие еще команды, какие инструкции? — спрашивал отец.

— Он меня трахал, — сказала Фрэнни отцу.

— Просто сиди тихо, — сказал Ключ, подступая к отцу со своим инструментом.

Но Фрэнку пришлось перевести это для отца.

Фрейд размахивал своей бейсбольной битой так, будто он был кошкой, а бита — его хвостом, и он легонько постучал моего отца по ноге — раз, другой, третий. Я знал, что отцу хотелось бы заполучить биту. Он очень хорошо умел обращаться с «луисвильским слаггером».

Иногда, когда Фрейд дремал, отец уводил нас в центральный парк и играл с нами в бейсбол. Мы все любили ловить мячи. Старый добрый американский бейсбол в центральном парке Вены. Отец стоял на подаче. Даже Лилли любила с нами играть. Чтобы ловить мячи, не надо большого умения. У Фрэнка получалось хуже всего, а у нас с Фрэнни лучше всех, во многих отношениях мы с ней были на равных. Отец подавал нам с ней самые крутые подачи.

Но сейчас бита была в руках у Фрейда, и он использовал ее для того, чтобы успокоить отца.

— Ты спала с Эрнстом, Фрэнни? — тихо спросил ее отец.

— Да, — прошептала она. — Извини.

— Ты трахал мою дочь? — обратился отец к Эрнсту.

Эрнст воспринял этот вопрос как метафизический.

— Это была необходимая фаза, — сказал он, и я знал, что в этот момент я бы смог сделать то, что делал Младший Джонс: выжать штангу в два раза тяжелее моего собственного веса, причем раза три-четыре, и быстро; я бы смог, не моргнув глазом, выжать ее на всю длину рук.

— Моя дочь была необходимой фазой? — спросил отец Эрнста.

— Эмоции тут ни при чем, — сказал Эрнст. — Это вопрос техники, — сказал он, не обращая внимания на моего отца. — Я уверен, Фрэнни, ты хорошо бы справилась с машиной. Но Швангер просила, чтобы мы никого из вас, детей, не трогали.

— Даже штангиста? — спросил Арбайтер.

— Да, он тоже мне дорог, — улыбнулась мне Швангер, не сводя с меня своего пистолета.

— Если вы посадите за руль папу, я тебя убью! — внезапно завопила Фрэнни Эрнсту.

И Ключ со своим инструментом подступил к ней; если бы он к ней притронулся, что-нибудь случилось бы, но он только встал рядом. Бейсбольная бита Фрейда выдерживала свой ритм. Отец сидел, зажмурившись; ему было слишком трудно следить за разговором на немецком. Он, должно быть, мечтал о том, как запустить мяч через все поле.

— Швангер просила нас, Фрэнни, — терпеливо сказал Эрнст, — не оставлять вас, детей, не только без матери, но и без отца тоже. Мы не хотим вреда твоему отцу, Фрэнни. И мы не причиним ему вреда, — сказал Эрнст, — если найдется кто-то другой, кто сможет сесть за руль.

В фойе отеля «Нью-Гэмпшир» повисла озадаченная тишина. Если мы, дети, исключались, если отца тоже следовало пощадить, а медведице Сюзи нельзя было доверять, то, похоже, Эрнст рассчитывал, что машину поведет одна из проституток. Но им-то уж точно нельзя доверять. Они заботятся только о себе. Пока порнограф Эрнст разжевывал, нам свою диалектику, проститутки просачивались мимо нас в фойе и на улицу; проститутки выписывались из отеля «Нью-Гэмпшир». Бессловесная команда, друзья в беде, сплоченные, как воры, они помогали Старине Биллиг вынести ее фарфоровых медведей. Они уносили ноги и свое барахло — зубные щетки, таблетки, духи и презервативы, уносили подальше.

— Как крысы с тонущего корабля, — говорил потом об этом Фрэнк.

В отличие от Фельгебурт смертельная зараза романтизма им не угрожала; они всегда оставались проститутками, и только. Они покинули нас, даже не попрощавшись.

— Так кто же поведет это твое супердерьмо? — поинтересовалась медведица Сюзи у Эрнста. — Кто же, черт побери, остался?

Эрнст улыбался; это была улыбка, полная отвращения, и он улыбался Фрейду. Хотя Фрейд и не мог этого видеть, до него все же дошло.

— Это я! — воскликнул он так, будто выиграл приз; он был так взволнован, что его бейсбольная бита заходила в два раза быстрее. — Я — водитель! — воскликнул Фрейд.

— Да, ты, — подтвердил ужасно довольный Эрнст.

— Блестяще! — воскликнул Фрейд. — Работенка в аккурат для слепого! — воскликнул он, размахивая бейсбольной битой, словно дирижерской палочкой перед оркестром Фрейдовской венской государственной оперы!

— Ты ведь любишь Вина Берри, правда, Фрейд? — ласково спросила старика Швангер.

— Конечно люблю! — воскликнул Фрейд, обхватив руками моего отца; бейсбольная бита застыла у него между ног.

— Так вот, если ты хорошо справишься с машиной, — сказал Эрнст Фрейду, — мы не причиним никакого вреда Вину Берри.

— А если ты просрёшь это дело, — воскликнул Арбайтер, — мы убьем их всех!

— По одному, — добавил Шраубеншлюссель.

— Слушайте, вы, придурки, как слепой может вести машину? — завизжала медведица Сюзи.

— Объясни, как она работает, Шраубеншлюссель, — спокойно сказал Эрнст.

И вот пробил долгожданный час Ключа, тот час, ради которого он жил: ему предстояло описать каждую деталь его любимого детища. У Арбайтера был такой вид, словно он несколько ревнует. Швангер и Эрнст слушали с умиленным видом учителей, которые гордятся своим учеником-медалистом. Мой отец, конечно, не понимал язык настолько, чтобы уловить все нюансы.

— Я назвал ее отзывчивой бомбой, — начал Ключ.

— О, это великолепно! — захихикал Фрейд. — Отзывчивая бомба! Господи Иисусе!

— Заткнись, — оборвал его Арбайтер.

— На самом деле это две бомбы, — сказал Шраубеншлюссель. — Первая бомба — это машина. Вся машина, — сказал он, стеснительно улыбаясь. — Машина должна взорваться на определенном расстоянии от оперы, довольно близко. Если машина взорвется на достаточно близком расстоянии, то бомба в опере взорвется тоже, можно сказать, «отозвавшись» на первый взрыв. Вот поэтому я и назвал ее отзывчивой бомбой, — придурковато добавил Ключ. Эту часть даже отец понял. — Сначала взрывается машина, и если она взорвется достаточно близко от оперы, тогда большая бомба, та, что находится в опере, тоже взорвется. Бомба в машине — это то, что я бы назвал контактной бомбой. Контакт находится в переднем номере автомобиля. Когда нажимаешь на передний номер машины, она вся взлетает на воздух. Несколько человек, находящихся поблизости, взорвутся тоже, — добавил Шраубеншлюссель.

— Это неизбежно, — сказал Арбайтер.

— Бомба в опере, — с любовью сказал Шраубеншлюссель, — намного сложнее контактной бомбы. Бомба в опере химическая, но к ней подключено очень тонкое электрическое устройство, которое приводит ее в действие. Запал бомбы в опере… он обладает совершенно замечательной чувствительностью и отзывается на вполне определенный взрыв в пределах рассчитанного расстояния. Как будто у бомбы есть уши, — сказал, посмеиваясь, Ключ.

Мы впервые слышали, как Ключ смеется. Лилли начала давиться рвотными позывами.

— Ты будешь в безопасности, дорогая, — успокаивала ее Швангер.