Радикалы уставились на своего мертвого лидера, как будто он мог подсказать, что им делать. Им его не хватало.

— В оперу пойдешь ты, — сказал Арбайтер Швангер. — Я лучше управляюсь с пистолетом, — сказал он. — Я останусь здесь, а ты пойдешь в оперу. Когда убедишься, что антракта нет, выйди из оперы так, чтобы тебя увидел Шраубеншлюссель.

— Но я не одета для оперы, — возразила Швангер. — Это ты одет для оперы, — сказала она Арбайтеру.

— Тебе не надо разряжаться для того, чтобы зайти и спросить, кончился антракт или нет! — заорал на нее Арбайтер. — Ты достаточно хорошо одета, чтобы просто зайти и посмотреть, кончился антракт или нет. Ты просто старуха. Ради бога! Всем наплевать, как одета старуха!

— Все успокоились, — механически сообщил Шраубеншлюссель.

— Ну, — сказала наша добрая Швангер, — я не совсем «старуха».

— Заткнись! — сорвался на визг Арбайтер. — Иди! Пошла, живо! Мы даем тебе десять минут. Затем Фрейд и Шраубеншлюссель выходят.

Швангер замерла, словно решая, написать ей еще об одной беременности или еще об одном аборте.

— Пошла, пизда старая! — голосил Арбайтер. — Не забудь перейти Кернтнерштрассе. И прежде чем переходить улицу, посмотри, где наша машина.

Швангер, взяв себя в руки, покинула отель «Нью-Гэмпшир» — при этом она состроила такую гримасу материнского участия, какую только сумела в данной ситуации. Больше мы ее никогда не видели. Полагаю, она уехала в Германию; возможно, в один прекрасный день окажется, что она сотворила новую книжку о символах. А может быть, породила новое движение где-нибудь в другом месте.

— Ты не должен этого делать, Фрейд, — прошептал мой отец.

— Я обязательно должен это сделать, Вин Берри! — жизнерадостно сказал Фрейд.

Он встал и пошел к двери, постукивая бейсбольной битой. Несмотря на окружавшую его темноту, этот путь он знал как свои пять пальцев.

— Сядь, старый дурак, — сказал Арбайтер. — У нас еще десять минут. Не забудь выскочить из машины, ты, идиот, — сказал он Шраубеншлюсселю, но Ключ так и стоял, уставившись на мертвого квотербека, распростертого на полу. Я сидел, тоже уставившись на него. Минут десять. Я понял, что такое террорист. Террорист — это просто разновидность порнографа. Порнограф делает вид, что испытывает отвращение к своей работе; террорист притворяется, будто его не интересуют средства. Главное, говорят они, это цель. Но оба они лгут. Эрнст любил свою порнографию; Эрнст преклонялся перед средствами. Цель не имела для него никакого значения, значение для него имели только средства. Террорист и порнограф занимаются своим делом только ради средств. Средства для них заменяют все. Взрыв бомбы, поза слона, Schlagobers и кровь — все это они обожают. Их интеллектуальная непредвзятость — мошенничество, их безразличие — подделка. Они оба лгут, когда говорят о «высших целях». Террорист и порнограф — одно и то же.

Десять минут Фрэнк пытался убедить Арбайтера передумать, но думать тому было нечем. По-моему, Фрэнк преуспел только в том, чтобы сбить Арбайтера с толку.

Меня он точно сбил с толку.

— Ты знаешь, какая сегодня опера, Арбайтер? — спросил Фрэнк.

— Музыка, — ответил Арбайтер. — Музыка и пение.

— Но это важно, какая именно опера, — врал Фрэнк. — Имей в виду, сегодняшний спектакль полного зала не соберет. Это не то, на что венцы попрут толпой. Это не Моцарт или Штраус. Это даже не Вагнер, — сказал Фрэнк.

— Плевать мне, что там идет, — сказал Арбайтер. — Первые ряды будут заполнены. А придурки певцы будут на сцене. И без оркестра никак.

— Это «Лючия», — сказал Фрэнк. — Практически пустой зал. Не обязательно быть поклонником Вагнера, чтобы знать: Доницетти — это пустая трата времени. Честно говоря, я отчасти вагнерианец, — признался Фрэнк. — Но не обязательно разделять мнение немцев об итальянской опере, чтобы знать: Доницетти — это просто безвкусица. Мертвая гармония, никакого драматизма, — сказал Фрэнк.

— Заткнись, — сказал Арбайтер.

— Шарманочные мелодии! — сказал Фрэнк. — Господи! Я сомневаюсь, что там вообще кто-нибудь покажется.

— Покажется, — заверил его Арбайтер.

— Лучше подождать более подходящего момента, — сказал Фрэнк. — Взорвите свою бомбу в другой вечер. Дождитесь важной оперы. Если вы взорвете «Лючию», — убеждал Фрэнк, — Вена будет вам аплодировать! Они подумают, что вашей целью был Доницетти или, еще лучше, итальянская опера! Из вас сделают своего рода культурных героев, — говорил Фрэнк, — а вовсе не злодеев, какими вы хотите предстать.

— А когда вы соберете свою аудиторию, — сказала Арбайтеру медведица Сюзи, — кто из вас будет говорить?

— Ваш оратор мертв, — заметила Арбайтеру Фрэнни.

— Ты что, сам вздумал провести пресс-конференцию? — спросила его медведица Сюзи.

— Заткнись, — сказал Арбайтер. — Может быть, стоит посадить в машину вместе с Фрейдом и медведя. Все знают, что Фрейд к ним не равнодушен. Неплохая мысль — отправить его в последний путь вместе с медведем.

— Никаких изменений в плане — только не сейчас, — нервозно сказал Шраубеншлюссель. — Согласно плану, — он взглянул на часы, — осталось две минуты.

— Идите, — сказал Арбайтер. — Чтобы слепому выйти из гостиницы и добраться до машины, нужно время.

—  — Только не мне! — воскликнул Фрейд. — Я знаю дорогу! Это мой отель! Я знаю, где находятся двери, — сказал старик, шаркая к двери под стук биты. — А вы уже который год ставите свою чертову машину на одном и том же месте!

— Иди с ним, Шраубеншлюссель, — сказал Арбайтер Ключу. — Держи старого засранца за руку.

— Я прекрасно обойдусь без помощи, — бодро заявил Фрейд. — До свиданья, Лилли, дорогая! — крикнул Фрейд. — Хватит уже тошнить, милочка, — предостерег он ее. — И продолжай расти.

Лилли затрясло и опять вырвало; Арбайтер отвел пистолет от ее уха дюйма на два. Ее рвота, судя по всему, была ему противна, хотя Лилли сумела выдавить из себя всего лишь небольшую лужицу; даже рвота у нее была маленькая.

— Держись, Фрэнк! — крикнул Фрейд на все фойе. — Не позволяй никому называть тебя пидором! Ты — принц, Фрэнк! — кричал Фрейд. — Ты лучше, чем Рудольф! — орал Фрейд Фрэнку. — Ты благородней всех Габсбургов, Фрэнк! — ободрял его Фрейд.

Фрэнк ничего не мог ответить, потому что плакал навзрыд.

— Ты прекрасна, моя дорогая Фрэнни, Фрэнни моя любимая, — мягко сказал Фрейд. — Не надо быть зрячим, чтобы видеть, как ты прекрасна, — сказал он.

— Auf Wiedersehen, Фрейд, — сказала Фрэнни.

— Auf Wiedersehen, штангист! — крикнул мне Фрейд. — Иди обними меня, — попросил он, раскрыв объятия и вскинув «луисвильский слаггер», будто меч. — Дай мне почувствовать, какой ты сильный, — сказал мне Фрейд.

Я подошел к Фрейду и обнял его. Вот тогда-то он и шепнул мне на ухо:

— Когда услышишь взрыв, — прошептал Фрейд, — убей Арбайтера.

— Пошли! — нервно прикрикнул Шраубеншлюссель, схватив Фрейда за руку.

— Я люблю тебя, Вин Берри! — крикнул Фрейд, но отец закрыл лицо руками; он так и не поднял взгляд с того места, где сидел, утопая в продавленном диванчике. — Извини, что втянул тебя в гостиничный бизнес, — сказал Фрейд моему отцу. — И в медвежий бизнес тоже, — добавил он. — До свиданья, Сюзи, — сказал Фрейд.

Сюзи заплакала. Шраубеншлюссель тащил Фрейда за дверь. Мы видели машину, «мерседес», который был бомбой; он стоял у поребрика, почти напротив входа в отель «Нью-Гэмпшир». Фрейд и Шраубеншлюссель протиснулись через вращающуюся дверь.

— Не нужна мне твоя помощь, — огрызался Фрейд на Ключа. — Просто дай мне почувствовать машину, просто подведи меня к капоту, — возмущался Фрейд. — Я и сам могу найти дверь, идиот, — настаивал Фрейд. — Дай мне только ухватиться за капот.

У Арбайтера, склонившегося над Лилли, затекла спина. На секунду он расправил плечи; оглянулся, проверяя, где я. Он взглянул на Фрэнни. Дуло его пистолета поворачивалось из стороны в сторону.

— Ну вот! Нашел! — услышали мы с улицы бодрый крик Фрейда. — Это фара, правильно? — спросил он Шраубеншлюсселя.