— Как ты не понимаешь! — закричал Брэм. — Ты доказала, что хотела! Ты действительно управляешь своей жизнью. Ты избрала смерть, решила убить и нас вместе с собой. Никто не смог остановить тебя. Никто не может этого сделать. Кроме тебя самой. Неважно, какими будут последствия твоего решения, но ты приняла его сама.

Отрава искренне удивилась, что Брэм самостоятельно пришел к этой мысли.

— Это… неправильно, — произнесла она, убрав с лица пряди сальных волос. — Если единственный способ исправить мир… в том, чтобы подчиниться Иерофанту., то… выбора просто нет.

— Ты не имеешь права нас убивать! — прокричал Брэм.

— Откуда тебе знать… что ты вообще живой? — не унималась Отрава.

— А откуда все знают? Откуда мы вообще что-то знаем? Правдивых ответов нет, Отрава. Все относительно. В этом и состоит жизнь. Мы можем только жить в том мире, куда пришли. Разве тебе этого мало? Все, чего я хочу от жизни, — это вернуться домой, купить домик в горах и больше никогда не думать об эльфах и Иерофантах! Ты крадешь у меня эту мечту! Кто дал тебе право распоряжаться нами и решать, кому жить, а кому умереть?

— Потому что… — прошептала девушка, — потому что вы все умираете. Я умираю — и вы вместе со мной. Как вы можете заставлять меня жить? Вы не заставите меня взять на себя ответственность за весь мир.

— Ты и так ответственна за него! — с неожиданным торжеством возразил Брэм. — А ты знаешь, что это означает?

Отрава нахмурилась: — Я не…

— Это значит, что мы живем в твоей истории, глупая! — воскликнул он.

Отрава чувствовала себя одураченной. Она-то думала, что Брэм, как и Парус, не видит, как его дергают за ниточки. А теперь он сам спорит с ней. Наверное, ему, очень приземленному человеку, стоило больших усилий принять идею Отравы. Правда ли он верил в свои слова или просто хотел переиграть Отраву на ее поле?

— Это значит, что у тебя такая же власть над историей, как у Иерофанта! Если я умру, если умрет Перчинка… что ж, мир не рухнет. Но если умрешь ты, вся сказка перевернется. Разве ты не понимаешь? Ты — главная героиня! Это история о тебе. Без тебя ничего не будет! — Теперь глаза Брэма горели безумием. — А если это твоя сказка, то возьми все в свои руки! Борись! Делай что-нибудь!

— Что мне делать? — уныло спросила Отрава. — Как я могу… как я могу бороться?

— Не знаю! — сказал Брэм и зашагал по комнате. — Ты же умная. Ты справилась со всеми задачками, что он тебе подкидывал до последнего времени. Сражайся, и есть шанс, что ты сможешь изменить положение. Ты что, хочешь лишить себя — нас — жизни, даже не попытавшись противостоять судьбе? Попробуй! Если не получится, всегда можно сдаться еще раз.

А он ведь прав. То, что Отрава смогла поставить мир Иерофанта на грань исчезновения, доказывало ее власть. Вся эта сказка — о ней и для нее. И история действительно разрушится без своей главной героини. В этом была заключена власть. Девушка почувствовала, как что-то давно забытое начало расти внутри. Раньше она называла это надеждой. Может, Отрава и правда могла что-то сделать? Могла все вернуть на круги своя?

Она живая? И Брэм тоже? Ведь все иногда чувствуют, будто они одни и есть живые люди, а остальные — только вспомогательные актеры в пьесе. И кто же скажет, где правда, а где ложь?

Нет, Брэм прав. Надо попробовать. Иначе ее до самой смерти, а может, и после, не оставят сомнения — а вдруг шанс все-таки был?

Какой бы ни была правда о жизни, из-за этого не стоит умирать.

— Поешь, — приказал Брэм и протянул девушке чашку холодного супа, которая стояла на столе с тех самых пор, как Перчинка пыталась последний раз накормить Отраву. — Поешь, черт возьми. Нельзя думать только о себе. Вставай и борись, прекрати себя жалеть!

Отрава взглянула на чашку, и ее глаза лихорадочно загорелись. Уступить? Когда она была так близко?.. А есть ли смысл в словах Брэма?

Но слабая искра надежды, которую подарил ей Брэм, была как раз той малостью, которой Отраве не хватало, чтобы свойственная ей сила воли вновь пробудилась к жизни. И от этой искорки разгорелся огонь неповиновения. Отрава твердо решила, что не станет бороться с Иерофантом ценой собственной жизни. Сама ее жизнь будет этой борьбой. Не нужно разрушать его планы, просто надо выиграть его же игру. Выход непременно найдется.

Отрава взяла чашку и хлебнула холодного супа. Невкусное варево показалось ей сладчайшим нектаром. Потому что еда вернула ей силы, а, будучи сильной, Отрава могла бороться.

Брэм сел и вздохнул с облегчением, наблюдая, как она ест.

— Ты очень напугала меня, Отрава, — прошептал он. — Ты напугала меня.

— Ты веришь мне? — тихо спросила девушка с набитым ртом. — Что все вокруг — сказка, фантазия, вымысел?

Усы Брэма дрогнули в кривой улыбке. — Ни единому слову, — ответил он. — Но я знаю, что если ты поправишься, то эта болезнь, которая пожирает нас, пройдет. Большего мне и не нужно.

Отрава быстро пошла на поправку и через несколько дней встала с постели. С этого времени недуг, который поразил замок Иерофанта, тоже начал развеиваться, как дурной сон. К обитателям замка вернулась радость жизни, они повеселели и стали гораздо лучше выглядеть. Даже стены стали прочнее и в конце концов превратились в прежнее несокрушимое убежище, крепкое, как камень. Ливни с прежней яростью хлестали замок.

Но помимо чудесного исцеления произошло еще кое-что. Все забыли о странной болезни, так же как человек забывает кошмар, когда настает рассвет и от страшных видений остаются только обрывки воспоминаний. Когда Отрава упоминала о болезни, все, даже Брэм, удивлялись и будто бы не понимали, о чем это она. Ей говорили, что она еще не до конца оправилась от собственной хвори. Все думали, что она заболела гриппом, а они ухаживали за ней до выздоровления. Но стоило девушке спросить о подробностях, все уходили от ответа.

И Отрава сдалась. Теперь ее занимало совсем другое. Она размышляла над тем, как одолеть создателя этого места, как перехитрить того, кто писал за нее ее жизнь. Долгие дни, еще отлеживаясь в постели, она стоила планы, а когда встала на ноги, начала мерить шагами комнату, пуще прежнего хмуря брови в задумчивости.