Занятый подготовкой туши к перевозке, Анса не оглянулся, даже когда они спешились позади него.

— Это было легко. Он спасался бегством точно так же, как и ветвероги животные у нас на равнине. Надеюсь, мясо будет вкусным. Ты любишь… — Юноша резко осекся, когда что-то коснулось его. Длинные лезвия двух шессинских копий лежали у него на плечах и скрещивались ниже подбородка. Затем сзади легло третье. Анса не мог произнести ни слова, пока чьи-то руки вырвали у него нож, меч и каменный топорик с пояса. Его шея была в стальном треугольнике с лезвиями, острыми, как бритва. Стоило дернуться, и он остался бы без головы.

Внутренне Анса содрогнулся, но не позволил, чтобы это отразилось на его лице или в поведении. Это было его первое истинное испытание как воина, и он ничего не мог поделать, кроме как отважно встретить смерть. Один из охранников схватил тушу за заднюю ногу и оттащил прочь. Даже в таком безвыходном положении Анса был потрясен силой этого стройного юноши.

— Надеюсь, вы собираетесь съесть его, — сказал он, гордый тем, что его голос не дрожал. — Я не убиваю ради забавы.

— Займитесь им, — велела Лерисса. Воины осторожно убрали свои копья, заставляя пленника встать на колени. Ему связали запястья за спиной. Королева медленно обошла вокруг и остановилась, встав перед Ансой на достаточно небольшом расстоянии, чтобы он, взглянув вверх, мог встретиться с ней взглядом. Она сбросила свой плащ для верховой езды и почти все остальное, кроме украшений, и стояла перед ним, облеченная лишь в собственную красоту. Он никогда не видел вооруженного воина, который выглядел бы столь пугающе.

— Кто предал меня? — вопросил он дерзко.

— Ты сам. И злоупотребил моим гостеприимством, представ передо мной под вымышленным именем.

— Я был бы глупцом, если бы сказал правду.

— Это была смелая попытка, признаю это. Каково твое настоящее имя?

— Анса и есть мое настоящее имя.

Она подошла еще ближе и взяла левой рукой за его подбородок, приподнимая голову и поворачивая ее из стороны в сторону довольно осторожно, как можно осматривать редкий драгоценный камень, восхищаясь игрой света на его гранях.

— Верно, в твоей наружности мало сходства с шессинами, по крайней мере с чистокровными. Ты, должно быть, похож на мать. Ты мог бы одурачить любого, кроме меня и моего мужа, возможно, еще трех человек из нашей армии.

— Как ты узнала? — спросил он, желая выяснить это перед тем, как она убьет его.

— Ты никогда не смог бы догадаться. Твой голос. Он такой же, как у него, двадцать лет назад. Я узнала его с первого раза, как только ты заговорил со мной.

— Ты хорошо скрываешь свои чувства, — сказал он, искренне делая комплимент.

— И ты тоже. Из тебя мог бы вырасти страшный человек, если бы ты дожил до взрослого возраста.

— Тогда покончи с этим, — сказал он, стараясь держаться с достоинством. — Но что ты собираешься сказать граньянцам? Все узнают, что нарушила обещание о неприкосновенности послов.

— Вот здесь-то твоя неопытность и предала тебя. Ты читал мое охранное свидетельство, или слышал, как его читали?

— Да.

— Тогда ты должен был заметить, что в нем нейтральной территорией называется только остров. Здесь же, в Соно, где я правлю как королева, я могу брать в плен любого, кого пожелаю. Эта особенность не ускользнула от граньянских посланцев, там, на основе, но никто из них и не подумал, что следует предупредить тебя, чтобы ты не ездил со мной через мост. Я думаю, что у тебя мало друзей в Гране.

— Тогда убей меня, — сказал он с надеждой.

— О, еще не сейчас. Я слишком люблю мужа, чтобы лишить его этого удовольствия.

Сердце его упало, когда Анса понял, что худшее свершилось. Копья убрали, и шессины грубо схватили его под руки, а затем усадили в его седло, связав щиколотки ниже подпруги. Юноша заметил, что убитое им животное бросили поперек спины другого кабо.

— О, да! — сказала Лерисса. — Твоей добычей мы полакомимся на обед. Выстрел, и правда, был великолепный.

Анса провел первую ночь под охраной, на месте, где был разбит лагерь, около острова, но на таком расстоянии, что его не было видно. Воины из охраны приходили и уходили, но всегда оставалось не менее десятка, чтобы наблюдать за ним. Они поставили для себя небольшие хижины, чтобы спать в них, но его не разместили ни в одной из них. Вместо этого его привязали к столбу, глубоко врытому в землю. Анса сидел на земле, прислонясь спиной к столбу, запястья были связаны вместе за столбом. Даже если бы он смог с трудом подняться на ноги, верхушка столба была все равно выше его головы, и он бы не смог освободиться.

Конечно, воины не допустили бы такого. Они стояли или сидели поблизости, в основном, разговаривая друг с другом. После того, как прошел его первый испуг, и он смирился с невозможностью немедленного освобождения, юноша начал проявлять интерес к своей охране. Он нашел, что такое исследование довольно поучительно и дает возможность отвлечься от своей вероятной судьбы.

В противоположность сдержанности, которую они проявляли, находясь среди незнакомцев, здесь шессины оживились. Они много разговаривали и часто смеялись, их красивые лица озарялись широкими улыбками, что делало их еще более миловидными. Очевидно, пленник, который должен скоро умереть, не был достоин обычного проявления ими высокомерной сдержанности.

Что-то в них вызывало в нем странное мучительное ощущение, и он скоро понял, что это было, когда заметил, как стоят некоторые из них. Воин держал копье, которое упиралось в землю перед ним, и стоял на одной ноге, упираясь другой в колено. Иногда, в былые годы, он видел, как так же стоял его отец, но более никто другой.

Тогда Анса понял, что в этих юношах было много такого, что напомнило ему об отце: неуловимые мелочи в позах и жестах, но, в основном, общее изящество и благородство манеры держаться, что делало их непохожими на всех прочих людей. Юноша не хотел признаться даже сам себе, что в такой момент он особенно сильно скучал по отцу.

Только поздно вечером, когда он увидел, как некоторые из них занялись борьбой, а другие стояли рядом, смеясь и хлопая в ладоши, одновременно выкрикивая непристойные советы, он понял, что эти воины были очень юными. Он знал, что шессины иногда становятся воинами в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет, но эти казались настолько опытными, что выглядели гораздо старше. Сейчас, когда отсутствовали королева и чужеземцы, не было никого, перед кем следовало бы принимать позу, кроме Ансы, которого они не считали за человека. Это несколько воодушевило юношу. Возможно, у него появится шанс спастись, когда они отправятся в лагерь короля Гассема… Но эта надежда сопровождалась и более отрезвляющей мыслью: если это были мальчишки, то каковы же тогда опытные воины?

По крайней мере, они не оскорбляли его. Он был вынужден признать, что его народ редко обращался с пленными так мягко, хотя его отец и запретил жестокое обращение. Преступники и изгои не подлежали наказанию до суда, пленников должны были содержать до тех пор, пока их не выкупали или не отпускали обратно на родину. И все-таки сохранялись и прежние методы, и пленников в неволе зачастую ожидала незавидная участь.

Он понял, что королева Лерисса оставила приказы, запрещающие трогать Ансу до тех пор, пока его не передадут королю. Ее приказы были подобны законам природы для этих воинов. Он пытался вовлечь их в разговор, но они игнорировали его. Возможно, разговаривать с ним она тоже запретила, или они просто не видели смысла в общении с низшим существом. Анса подозревал последнее.

Ему удалось не обращать внимания на мышцы, сведенные судорогой, и юноша заснул прерывистым сном. Он часто просыпался и всякий раз видел почти погасшие костры, у которых всегда сидело несколько шессинов, которые сохраняли бдительность и наблюдали за пленником. Почему же они не могут уснуть, как обычные люди, удивлялся он. Впрочем, ему от этого все равно не было бы никакого проку…