— Позволят.

— Не дадут сделать окончательный монтаж.

— Дадут.

— Господи!

Юджин поздравил ее и исчез. Уэлли усмехнулся и кивнул в ту сторону, куда ушел Юджин.

— Скоро все узнают новость от Юджина. Впредь держись смелей и уверенней. Пусть никто не видит твоих слабостей. Не показывай страха, плывя в окружении акул.

— Ты не шутишь? Это правда?

Подняв бокал, Уэлли сказал:

— Тост — тебе. Хочу, чтобы ты знала: есть облака со светлыми полосами и не во всех яблоках есть червоточина.

Звонко соединились бокалы. Хилари смотрела, как со дна поднимались пузырьки и лопались на поверхности.

Она чувствовала, что точно такие же пузырьки поднимались у нее в душе, пузырьки радости. Но другая часть ее существа предостерегала от чрезмерного проявления эмоций. Хилари боялась слишком большого счастья. Нельзя искушать судьбу.

— Почему ты смотришь так, словно все провалилось?

— Прости. С детства я привыкла ждать худшего. Меня ничто не расстраивало. Лучше скрывать эмоции, когда живешь в семье неуравновешенных алкоголиков.

Он добро взглянул на нее.

— Они умерли, — сказал он нежно. — Их нет. Больше они не обидят тебя.

— Последние двенадцать лет я пыталась уверить себя в этом.

— Ты проходила психоанализ?

— В течение двух лет.

— Не помогло?

— Не очень.

— Может, другой доктор...

— Все равно. В теорию Фрейда закралась ошибка. Считается, если ты вспомнишь события, подействовавшие на нервную систему, то излечишься. Все кажется просто: найти ключ, и дверь откроется. Но все не так просто.

— Тебе следует захотеть...

— Все не так просто.

Уэлли вращал бокал, зажав его в тонких пальцах.

— Тебе тяжело. Выскажись и станет легче.

— Я не хочу усложнять твою жизнь.

— Чепуха. Ты очень мало рассказывала о себе. Так, в общих чертах.

— Слишком тягостно.

— Вовсе нет, уверяю тебя. Трагическая история семьи: алкоголизм, сумасшествие, убийство, самоубийство и среди этого невинный ребенок. Тебе, как сценаристу, следует знать, что такой материал интересен.

Она принужденно улыбнулась.

— Я хочу все забыть.

— Избавься от этого груза, не держи в себе.

— Я останусь со своим прошлым один на один. Без твоего участия или помощи доктора. — Локон черных волос закрыл глаз. Хилари взмахнула головой, отбрасывая волосы назад. — Рано или поздно я справлюсь сама. Дело времени.

«Сама я верю ли в это», — подумала Хилари.

— Возможно, тебе видней. Давай выпьем. — Он поднял бокал. — Улыбнись, пусть все завидуют твоему успеху.

Ей хотелось пить шампанское и забыться. Но мысль о стерегущей ее тьме, о мучительных кошмарах, готовых поглотить ее, не давали покоя. Родители сунули ее в зловещий сундук страха, захлопнули тяжелую крышку и щелкнули замком; с тех пор она смотрит на мир сквозь замочную скважину. Родители внушили ей неистребимую навязчивую идею, которая отравляла ее существование.

В это мгновение ненависть к родителям, холодная ненависть с новой силой поднялась в ее душе, словно не было нескольких лет жизни и расстояния, отделившего ее от Чикаго.

— Что с тобой? — спросил Уэлли.

— Все в порядке.

— Ты побледнела.

Она с усилием отогнала прочь мрачные воспоминания и положила свою руку на руку Уэлли.

— Прости. Я даже забыла поблагодарить тебя. Я счастлива, Уэлли. Правда.

— Да. Но я здесь ни при чем. Им понравился сценарий, они тотчас согласились на любые условия. Это не случайное везение. Малыш, ты заслужила успех. Твоя работа признана одной из лучших за последнее время. Можешь жить среди теней родителей и ждать худшего, но ведь твои дела идут как нельзя лучше.

Ей хотелось верить его словам, но сомнение черными нитями уводило ее в Чикаго. Она видела зловещие тени чудовищ у врат рая. Она действительно верила, что если сохраняется хоть малейшая возможность дурного исхода, то оно так и случится.

Тем не менее участие Уэлли было столь искренним, а голос дружественным, что Хилари отыскала среди тяжелых мыслей добрую улыбку для друга.

— Вот, — обрадовался он. — Так лучше. У тебя красивая улыбка.

Они пили шампанское, обсуждали «Час Волка», строили планы и смеялись. Хилари не могла припомнить такого счастливого дня в своей жизни. Ей было легко.

Первым остановился у их столика и поинтересовался, что они отмечают, знаменитый киноактер — ледяные глаза, тонкие губы, развязная походка. Последняя картина с его участием собрала пятьдесят миллионов. Скоро половина зала перебывала у них с поздравлениями в успехе. Вскоре весть облетела всех, и каждый думал о том, какую пользу он мог бы извлечь из этого события: ведь фильму нужен продюсер, актеры, композитор... Раздавались похлопывания по спине, звонкие поцелуи и смех.

Хилари знала, что многие знаменитости из «Поло Ланж» начинали, как она. С самого дна жизни, бедными и голодными. Несмотря на целые состояния, надежные вложения, они остались прежними, такими же суетливыми, как и раньше.

Представление о жизни в Голливуде мало соответствует действительности. Секретарши, владельцы магазинов, клерки, таксисты, домохозяйки, официантки — все они, придя домой с работы, усталые, садятся у телевизора и мечтают о жизни, «как в кино». В общественном сознании, от Гавайев до Вашингтона и от Флориды до Аляски, Голливуд рисуется калейдоскопом веселых вечеринок с доступными женщинами, легких денег, моря виски, наркотиков, каникул в Акапулько и непрерывной чередой праздников. Мечты. Иллюзии.

Она подумала, что общество, которым руководят продажные и тупые политики; общество, разлагаемое инфляцией и чрезмерными налогами; общество, которому грозит ядерная смерть, нуждается в сказках. В действительности люди кино и телевидения работают с огромным напряжением, и результат труда не всегда соответствует вложенным в него усилиям.

Звезда знаменитого телесериала работает от восхода до заката, часто по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки. Правда, и вознаграждение соответствующее, но, на самом деле, вечеринки не столь веселы, женщины здесь ничуть не распутнее обычных женщин, здесь столько же солнечных дней, но они отнюдь не проходят в ленивом ничегонеделании.

Уэлли нужно было уйти в четверть седьмого, на семь часов он назначил встречу. Подошли двое знакомых и предложили Хилари поужинать с ними. Она отказала, сказав, что ее уже пригласили.

Снаружи лился яркий свет осеннего вечера. По небу ползли редкие облака. Светило ослепительное солнце, и воздух поражал необычайной для Лос-Анджелеса прозрачностью.

Из остановившегося у входа «кадиллака» со смехом выбрались две парочки; с бульвара Сансет доносился шум моторов, скрип тормозов, рев сигналов — в час пик толпа рвалась домой.

Пока они ждали машин, которые подгоняли слуги, Уэлли спросил:

— Правда, что ты приглашена?

— Да. Сама себя пригласила.

— Можешь взять меня.

— Незваный гость...

— Я приглашаю тебя.

— Не хочу обременять тебя своим присутствием.

— Чепуха.

— Но я не одета для ужина.

— Ты прекрасно выглядишь в этом платье.

— Мне хочется побыть одной, — ответила Хилари.

— Ну пожалуйста, поедем поужинаем. Дружеская встреча в «Пальме» с одним клиентом. Он будет с женой. Хорошие люди. В столь счастливый для тебя вечер ты должна отдохнуть. Будет свет свечей, мягкая музыка, прекрасное вино и внимательный друг.

Хилари засмеялась.

— Ты неисправимый романтик.

— Я серьезно, — ответил он.

Она взяла его за руку.

— Мне очень приятно, что ты заботишься обо мне, Уэлли. Но я люблю одиночество. Лучше, если я сама себе составлю компанию. Мы еще будем вместе. Поедем кататься на лыжах в Аспен. Пойдем в «Пальму»... Но только после того, как я закончу «Час Волка».

Уэлли Топелис хмурился.

— Если ты не научишься расслабляться, то напряженная работа скоро раздавит тебя. Года через два тебя оставят силы, ты измотаешься. Поверь мне, малыш, если ты испортишь здоровье, то и творческий дух покинет тебя.