И тут в памяти Коли вдруг возникло воспоминание о встрече со старым фотографом на улице, когда Якушкин, узнав, что он убежал от дяди Никиты, приютил его у себя… Он вспомнил и то, как дядя Никита ворвался тогда в дом Якушкина, силой увел от него Колю и, как арестованного, запер в подвале… Он ни за что не хотел оставить его у Якушкина. Почему? Может быть, он знал что-то о старике?.. Да и майор из штаба армии, который приходил в детский дом после того, как они нашли Мейера, подробно расспрашивал их с Витей о фотографе, когда они сказали, что встретили его возле развалин элеватора. Странные подозрения вдруг закрались в душу Коли.

Внезапно наверху, у входа, хрустнул камень, раздались шаги, под сводами подвала сразу же заплясал тонкий луч фонаря, и ребята услышали чьи-то голоса.

— Идите за мной! Сюда, вниз! — громко произнес незнакомый голос.

Ребята хотели бежать, но поняли, что поздно, выход им отрезан. Не сговариваясь, они оба сразу метнулись под нары и притаились.

— Тут кто-то есть! — услышали они снова тот же голос.

— Навряд ли. Это, наверное, крысы, — ответил ему другой голос.

Шаги приближались. Звякнули об пол приклады винтовок. Пришедшие остановились.

— Ну, быстрее показывайте, куда вы их запрятали! — снова услышали ребята.

И тут в ответ раздался дрожащий голос Якушкина:

— Да что вы! Не я запрятал! Я их нашел вот здесь, под нарами…

Луч фонаря метнулся по сторонам и уперся в лежащие на полу рулоны.

— Почему под нарами? — усмехнулся человек, державший фонарь. — Вот же они, на полу!..

Коля, замерев, глядел, как луч осветил руки человека, перебиравшего свертки.

— Один… второй… третий, — начал считать Якушкин. — Должно быть десять, а тут всего девять.

— Может быть, просчитались?

— Нет! — возразил Якушкин. — Одного не хватает.

— Ладно, составим акт, — сказал человек.

Щелкнула кожаная крышка полевой сумки; на некоторое время в подвале наступила тишина, только шелестела бумага.

— Какая досада, сломался карандаш! — произнес тот же голос. — Нет ли у вас ножика?

— Есть, — с готовностью ответил Якушкин. — Пожалуйста, возьмите.

— Лукин, подержи-ка фонарь.

Луч фонаря дрогнул и переместился на другое место. Ребята услышали царапанье ножа о карандаш.

— Ну и зазубрины на вашем ноже! — сердито сказал человек. — Совершенно не чинит. К тому же он сломан… Заберите его назад. — И после небольшой паузы спросил: — Нет ли у кого-нибудь карандаша?

— У меня, товарищ сержант, — отозвался голос, которого ребята еще не слышали.

Значит, вместе с Якушкиным их здесь четверо! И одного называют сержантом. У них с собой винтовки. Как странно, почему Якушкина сопровождают вооруженные люди? Голос фотографа звучит так неуверенно, словно он очень испуган.

Как быть? Вылезти из-под нар? Но те, которые пришли сюда с Якушкиным, могут подумать, что они заодно с фотографом…

— Значит, вы утверждаете, что картин всего было десять, — произнес тот, кого называли сержантом.

— Десять, — подтвердил Якушкин. — Так я товарищу Морозову и сказал: нашел десять картин.

— И они были под нарами?

— Точно! Под нарами.

Сержант помолчал.

— А ведь верно! — сказал он. — Они были под нарами! Кто же их оттуда вытащил? И одной недостает…

Внезапно Коля почувствовал, что Витя неслышно толкает его в бок чем-то твердым. Протянул руку, и пальцы скользнули по плотно скатанной шершавой материи. Десятый рулон! Теперь их дела безнадежны. Сейчас сержант осветит пространство под нарами, и тогда…

Но жизненный опыт — великое дело. Коля выхватил из рук Вити сверток и нарочито громко чихнул.

— Кто здесь?! — крикнул сержант, и почти одновременно звякнули два приклада: очевидно, солдаты изготовились стрелять.

— Это мы! — ответил Коля из-под нар. — То, что вы ищете, лежит тут!..

В это же мгновение его ослепил луч фонаря.

— А ну, вылезайте! — грозно сказал сержант, нагибаясь к нарам. — Да побыстрее!.. Сколько вас там?

— Двое! — ответил Коля.

Виктор на этот раз оказался гораздо ловчее. Пока Коля выполз, он уже стоял на ногах.

— Больше никого? — переспросил сержант.

— Никого! — подтвердил Витя.

Луч фонаря заскользил по их лицам. Ребята щурились — глаза болели от яркого света.

— Так! Узнаю! — сказал сержант. — Вы оба из детдома?

Коля кивнул. Сержант перебросил луч на лицо Якушкина, и, вырванное из темноты, оно показалось ребятам особенно изможденным. Резкие тени искажали его, окруженные синевой глаза словно провалились, а обострившийся нос как будто удлинился.

— Это вы их фотографировали? — спросил сержант.

— Да, я! Что же вы так поздно не спите, ребятки? — проговорил Якушкин. — Попадет вам от Клавдии Федоровны.

Сержант вдруг нагнулся и, взяв один из свертков, осторожно развернул его на полу.

Все замерли от неожиданности. Стоявшие в дверях солдаты подались вперед. Ребята опустились на колени — они хотели лучше разглядеть то удивительное, что представилось их взглядам.

В мигающем свете фонаря блестели краски старинного портрета молодой девушки в широком белом, осыпанном жемчугом платье. Лицо девушки было не очень красивым, но улыбка, спокойная и в то же время мудрая, делала его прекрасным. Казалось, девушка через века обращалась к людям с каким-то очень важным словом.

Потом сержант опять скатал холст, и очарование мгновенно исчезло. Как будто тьма еще сильнее сгустилась в этом холодном, сыром подвале.

— Так зачем же вы, ребята, снова сюда явились? — спросил сержант уже не так сердито.

— Мы надпись одну хотели прочитать, — сказал Витя.

Сержант проявил удивительную осведомленность:

— Под нарами?

— Там вот, внизу, — ответил Коля.

— Ну, и прочитали?

— Одно слово разобрали, а другое кто-то стер.

Сержант не стал больше допрашивать ребят.

— Ну, вот что, ребята, — сказал он, — помогите-ка нам. Забирайте рулоны — каждый по пять штук… Да несите осторожнее!.. Идите вперед, а мы за вами. — Он повернулся к Якушкину: — А вам советую идти спокойно. Вы меня поняли? Вы арестованы!

— Я буду жаловаться! — глухо сказал Якушкин. — Я честный человек!.. Это может подтвердить сам товарищ Морозов. Он сказал, что меня должны наградить.

Ребята взяли в руки рулоны, нести которые было не очень-то легко. Но никогда в жизни ни Коля, ни Витя не испытывали такого сложного чувства и радости и ответственности. Они нашли картины, которые искал весь город. Каждая из этих картин — чудо! Ребята теперь были в этом уверены.

А позади, шаркая ногами, старчески кашлял человек, которого вели конвоиры…

Когда Стремянной вошел в особый отдел, Воронцов молча поднялся с места, бросил папиросу и, ни о чем не спрашивая, провел его в соседнюю маленькую комнатку.

Там, придвинутый к стене, стоял на полу знаменитый кованый сундук.

— А я думал, что вы уже о нем забыли, — сказал Воронцов.

— Почти забыл, — улыбнулся Стремянной, — но тут, видите ли, такое обстоятельство… Наткнулся случайно на одну запись в дневнике Курта Мейера и захотел взглянуть на сундук еще раз. Да вот прочтите сами! — И он протянул Воронцову листок, на котором синим карандашом были подчеркнуты слова: «Большая Медведица»… «Малая Медведица»…

Воронцов медленно и сосредоточенно прочел покрытый частыми строчками листок.

— Н-да, может быть, может быть… — сказал он. — Ну что ж, колдуйте. Не буду вам мешать.

Он присел на подоконник, закурил и, щуря от дыма один глаз, принялся издали наблюдать за Стремянным.

Стремянной склонился над сундуком.

Он открыл сундук обычным, знакомым ему способом. Третья кнопка в первом ряду, шестая — во втором, пятая — в третьем… Поворот ромашки, раковины, и все готово. Крышка легко поднимается.

Он заглянул внутрь. Ничто не изменилось. Гладкое полированное дно блестит, как зеркало. И в голову не придет, что его можно поднять. Он снова опустил крышку и, сверяясь со схемой созвездия, нарисованного метеорологом на листке бумаги, принялся осторожно, неторопливо подбирать кнопки так, как расположены звезды Малой Медведицы.