А вот вторая всё как раз объясняет. Подозреваю, что Ивашутин знает о наших планах и контактах с американцами. Если взять за основу эту версию, всё становится на свои места. Давай прикинем, откуда он мог получить информацию о десятках шпионов и двойных агентов в ГРУ и КГБ. Такие сведения мог дать только кто-то из высшего руководства ЦРУ. О нас с тобой знают несколько человек – президент США, главы ЦРУ и АНБ, пара-тройка сотрудников из их ближайшего окружения. Теперь предположим, что начальнику ГРУ слили информацию не только о перебежчиках и агентах, но и о нашем сотрудничестве с американцами. Тогда все выстраивается в стройную логическую цепочку. Становится понятно, почему Ивашутин не обратился ко мне, и действовал самостоятельно. И обрати внимание, не позвонил, и не попытался объясниться со мной хоть как-нибудь за свои действия.

Также ясно, почему начали с Горбачева. Он наше слабое звено. В ЦК КПСС не вошёл, в Ставрополье на него много компромата. Говорил я ему, чтобы аппетиты поумерил, был поскромнее, не послушал. На словах согласился, а потом, эта ненасытная стерва Райка, опять его настропалила. Брал налево и направо. Царьком себя чувствовал и доигрался.

Теперь смотри, что получается. Против нас играет не только Ивашутин, со своими сотрудниками, но и ещё целая группа людей. У него просто не было таких ресурсов, чтобы провести масштабное расследование в Ставрополье. И кто-то же сохранил оперативные материалы на Горбачёва, а потом любезно передал их сотрудникам. Расследование было проведено действительно грандиозное, я интересовался. Вскрыть такой пласт информации за короткое время без помощи определенных людей в партийных структурах и милиции невозможно.

Так вот, возвращаемся к операции с генерал-лейтенантом Шелестовым. Если бы удалось его взять и расколоть, мы бы поняли, что они с Ивашутиным знают, какие действия готовят. С высокой долей вероятности, могли бы даже узнать, кто им дал информацию о двойных агентах и предателях и сообщил о наших планах. Мы ведь озвучивали их на переговорах с американцами, когда договаривались действовать совместно.

Генерала можно было представить заговорщиком, используя полуправду. Можно было даже морально сломать его, напомнив о сыне, супруге, любимом внуке, которые могут неожиданно умереть, и заставить наговорить на камеру все, что нам нужно. А потом убить при попытке к бегству.

С такими доказательствами, да и ещё и признаниями, выбитыми Остроженко и документами, сфабрикованными ЦРУ у нас был полный карт-бланш. И никто бы после этого неудобных вопросов не задавал. Победителей не судят.

А что получается сейчас? Генерал погиб, застрелив двух неизвестных, которые оказываются бывшими сотрудниками госбезопасности. На самом деле они оперативники твоей «фирмы», но об этом, никто кроме нескольких твоих доверенных людей не знает, правильно?

Питовранов кивнул, продолжая внимательно слушать шефа.

– Теперь если предъявим документы об измене генерала Шелестова, возникнет сразу много вопросов. Прежде всего, к нам. Почему его брали какие-то неизвестные отставники, а не группа «А», задерживающая шпионов такого ранга? Что за ночной штурм дачи? Неужели нельзя было арестовать Шелестова без лишнего шума и пыли, в Министерстве Обороны вызвать в какой-то кабинет, раз были основания для задержания. Или просто быстро взять у входа в московскую квартиру? Где дело, необходимые следственные действия, почему не был подключен Следственный отдел КГБ или особисты из контрразведки? И учти, если мы начнем оформлять документы задним числом, об этом сразу же узнает Леня, а вместе с ним и всё Политбюро. Не зря он ко мне приставил Цвигуна и Цинева. Мимо них такие действия точно не пройдут. А это уже попахивает фальсификацией. И одновременно против нас будет активно копать обозленный Ивашутин. Не останутся в стороне друзья Шелестова среди руководства армии. Они не только до Устинова, до Брежнева дойдут. Константина Николаевича знают, и в его предательство без железных доказательств не поверят. Те документы, которые будут у нас, такими не являются.

В общем, подведем итог. В случае удачи, мы бы были на коне. Тихо взяли генерала на даче, допросили, получили сведения, и прикинули, как их использовать. И самое главное, разобрались, что ими движет, что задумали заговорщики, и как намерены действовать в дальнейшем. Но получилось по-другому. Твои люди провалили дело. После перестрелки на даче и смерти генерала, давать ход этим документам – себе срок подписывать. Слишком многое не сходится и вызывает обоснованные вопросы. Посадить, может быть, и не посадят, черт его знает, но на почетную пенсию точно спровадят.

– И как мы теперь будем действовать? – Питовранов подобрался. От ответа шефа зависело, списал ли он Евгения Петровича или у него ещё есть шанс.

– Пацана искать, – криво усмехнулся Андропов. – Думаю, он много интересного знает, недаром его наши американские друзья похитить хотели. Слышал?

– Конечно, – кивнул Питовранов, – такое пропустить невозможно. Скандал серьезный. Пять трупов. Один наш военный.

– Это старшина Виктор Попов – бывший водитель Шелестова-старшего, – криво усмехнулся Андропов.

– Так может, под это дело, и оперативную комбинацию сварганим? – оживился Евгений Петрович. Стекла очков руководителя «Фирмы» азартно блеснули.

– Документы об измене генерала у нас есть. Если подумать, можем сделать красивую версию событий. Мол, сначала решился сотрудничать, а потом заартачился, вот ЦРУшники и решили его внука схватить.

– Нет, – голосом Андропова можно было заморозить весь Кремль. – Скандал сейчас начнёт разгораться. Мы тоже получим на орехи. Пока, затихнем, подождём. А документы всё-таки у американцев возьми. Признания, выбитые Остроженко, я тоже тебе передам. Попридержим их до поры до времени. Поймаем мальчишку, выпотрошим его, будет видно, что делать дальше. Не зря же наши американские друзья нацелились на него, а нам ничего не сказали. Я думаю, пацан может много интересного нам поведать.

– Твоя главная задача – мальчишка. Ищи его, Евгений Петрович. Найдешь, можешь считать, наполовину свой сегодняшний промах искупил, – добавил после паузы председатель КГБ.

Питовранов облегченно выдохнул про себя.

«Слава богу, в этот раз пронесло, ещё побарахтаемся».

Но вслух сказал:

– Буду землю рыть, Юрий Владимирович, но этого щенка найду, можете не сомневаться.

– Иэх, – топор безжалостно обрушился на толстое суковатое полено и с хрустом перерубил его на две части. Крепкий седобородый мужик лет шестидесяти выдохнул облако белого морозного воздуха, засадил лезвие топора в чурбан и распрямился. Смахнул серым рукавом телогрейки мутные капли пота, сбив на бок ушанку, оставляя на лбу грязные следы.

Я тихонько постучал по деревянным доскам калитки. Старик обернулся и увидел меня. Глянул из-под косматых седых бровей и хрипло спросил:

– Чего тебе, парень?

– Здравствуйте, Иван Дмитриевич, – дружелюбно улыбнулся я.

– Ну здравствуй, коли не шутишь, юноша, – усмехнулся седобородый. – Чего надобно?

– У меня к вам письмо от Константина Николаевича.

– Какого Константина Николаевича? – прищурился старик. Под его изучающим тяжелым взглядом я почувствовал себя неуютно.

«А старик хватку то не потерял. Матерый волкодав. Именно так и определяются бывшие менты и гебешники. По специфическому, давящему взгляду. На подследственных или подозреваемых так смотрят. Или на подозрительных, незнакомых людей. Профессиональная деформация. Надеюсь, дед, ты знал, что делал, когда писал записку-письмо», – мелькнула в голове тревожная мысль.

– Генерал-лейтенанта, Константина Николаевича Шелестова. Он просил передать, что время отдать должок наступило и ещё вручить вам лично в руки письмо от него, – на одном дыхании выпалил я.

– От Кости, значит? – из взгляда ушла настороженность. – А ты кто, будешь, юноша? Что у тебя с бровью?

Я машинально потрогал пальцем полоску пластыря.