Прошло еще немного времени, и в сторону осажденных полетели дымящиеся комья травы. Они падали и падали вокруг валунов, травяпой ком все рос, и по камням ползло к пещере серое облако дыма. На это, видно, и был рассчитан план осаждающих: выкурить людей дымом.

Мальчики стали выползать из-за валунов и ожесточенно сбрасывать вниз дымящуюся траву, но снизу их осыпали градом пуль.

В пещере уже кто-то закашлялся.

Лежать за валунами становилось все труднее: дым щипал глаза, затруднял дыхание.

* *

*

На небольшой, окаймленной деревьями поляне охотни-ки-мыонги возились с подстреленной козулей. Большой Ветер разделывал снятую шкуру, Олененок вынимал потроха, а Бак готовил приспособление для вяления мяса.

Со стороны Тигровой горы ветер допес едва слышные звуки выстрелов. Охотники насторожились.

— Надо идти туда! — помолчав, решительно сказал Большой Ветер. — Кто знает, может быть, и Кремня там найдем?

Бак покачал головой и, прикуривая от уголька, тихо сказал:

— Кремень мне ближе брата. Но разве охотники не догадываются, что мы давно уже зря блуждаем по джунглям...

Он приподнялся, забросил за плечо фитильное ружье и добавил:

— Скоро стемнеет. Если идти, то надо идти сейчас...

Много дней прошло уже с тех пор, как Кремень покинул родное селение и ушел в джунгли проводником отряда Менье. Его близкие друзья-охотники сразу же, как и велел он, сообщили партизанам Беловолосого о грозя щей им опасности, поведали о направлении и тропах, по которым Кремень поведет карателей к озеру Черного Дракона.

Вскоре в селение мыонгов возвратились многие из тех носильщиков, которым удалось вовремя сбежать из отряда. Некоторые из них рассказывали, что видели, как во время разгрома отряда Меиье группа уцелевших французов и баодаевцев бежала по направлению к Обезьяньей реке и волокла за собой окровавленного Кремня.

Чтобы отыскать и спасти своего отважного односельчанина, 5ШОНГИ направили в джунгли несколько небольших групп охотников. В состав одной из них вошли Большой Ветер, Бак и Олененок. Однако поиски их пока не увенчались успехом. Блуждая в районе между Чертовым оврагом и Обезьяньей рекой, мыонги уже пе раз натыкались на следы остатков разгромленного отряда Меиье, но вновь теряли их. Может быть, сейчас им повезет?

Снова послышались выстрелы, теперь уже совсем близко.

Острый охотничий слух мыонгов явственно различал в промежутках между выстрелами чьи-то голоса, крики, ругань.

Бак многозначительно переглянулся с притаившимся за деревом юным охотником и поднял ружье. Глядя на него, приготовил свой лук и Олененок. За левым плечом мальчика висел сплетенный из мягкой пальмовой коры колчан со стрелами. У некоторых стрел бамбуковые наконечники были обернуты плотными, мясистыми листьями. Мальчик вытащил из колчана одну такую стрелу и развернул наконечник, смоченный в ядовитом отваре дерева кейсуин.

Опустившись на землю, охотники неслышно поползли вперед. Теперь голоса и выстрелы слышны были рядом. Большой Ветер раздвинул ветви кустарника. Взгляд его уперся в подножие Тигровой горы и хорошо знакомую ему пещеру Черных Флагов. Но что это происходит вблизи нее? Поляна, примыкающая в этом месте к Тигровой горе, и подходы к пещере окутаны дымом. То и дело из-за деревьев, за которыми укрылись песколько десятков французских и баодаевских солдат, вспыхивали белые дымки выстрелов. Изредка на них отвечали из-за валунов, прикрывающих вход в пещеру,

— Французы и баодаевцы, — шепотом произнес Бак,— а Кремня пока не вижу среди них.

— Поползи вокруг, приглядись, может быть, лежит где-нибудь связанный, — сказал Большой Ветер.

— И я с Баком! — заторопился Олененок.

— Здесь оставайся, сынок! — положил руку на плечо мальчика старый охотник.

Бак змеей пополз по земле и вскоре скрылся между деревьями.

— А кто бы это мог укрываться в пещере? — спросил Олененок.

— Кто же еще, кроме наших, — сказал Большой Ветер, — если па них наседают чужеземцы и баодаевцы.

— Жаль, мало их, — покачал головой Олененок. — Видишь, три — четыре винтовки только и стреляют из-за камней.

¦— Да, туговато им приходится. Выдыхаются уже.

— Надо побыстрее помочь им! — сверкнул глазами мальчик. — Чего ждать, Большой Ветер?

И он тут же, прижав оперенную стрелу к тетиве лука и с силой оттянув ее к правому уху, прицелился в одного из солдат.

— Ты что, с ума спятил?! — рассердился старый охотник. — Много ли мы сделаем вдвоем? Только погубим себя, а тем людям не поможем.

— Ничего они нам не сделают! — мрачно буркнул

Олененок. — Пусть попробуют нас найти между деревьями!

— Ну, убьем двоих врагов, а дальше что?

— Что ж делать?

— Что делать?.. — задумчиво произнес старый охотник. — Вот, если те, что в пещере, продержатся в ней до ночи, тогда...

— Что тогда, Большой Ветер? — оживился Олененок.

Старый охотник вытянул руку в сторону узкой расселины, что виднелась много правее пещеры, и сказал:

— Видишь?

— Вижу.

— Если до темноты они продержатся, мы проберемся к той расселине. Рядом с ней есть тропа, которая уходит в гору. По ней проберемся к пещере сверху... Там есть широкая щель. Через нее вытащим и спасем людей. Понял, Олененок?

**

*

Арба, запряженная буйволом, медленно приближалась к окраине Ханоя. Нгуен шел рядом. Хун-Петушок сидел в арбе, нагруженной гроздьями бананов и кокосовыми орехами. Они ехали в город со специальным заданием.

Мальчик с любопытством рассматривал окружающую местность.

Два цвета господствовали в Тонкинской дельте: ярко-зеленый — цвет рисовых полей и пальмовых рощ, и красновато-коричневый — цвет почвы дельты. Коричневой была земля, коричневыми от ила были воды Красной реки, и даже одежда крестьян, окрашенная растительной краской кю-нао, была коричневой.

Когда в знойный день в дельту врывается сильный ветер, в цвет кю-пао окрашиваются и воздух, и раститель

но

пость, и дома. Взметая тучи коричневой пыли, он покрывает ею весь Тонкин. Но сейчас, после почного ливня, растительность была свежей и умытой, сверкали зеркальные воды рисовых полей, поблескивали сочные листья кактусов и пальм, тянувшиеся вдоль дороги живыми изгородями.

— Дядя Нгуен, — вдруг прошептал Хун, — гляди!

У обочины дороги, на нижней ветви молодого платана, были подвешены две отрубленные головы. По их мертвым лицам нетрудно было догадаться, что они принадлежали совсем юным вьетнамцам — вероятно, лет шестнадцати — семнадцати.

— Наверно, партизаны? — спросил мальчик и крепко вцепился в руку Нгуена.

— Наши! — сурово ответил тот.

Показались первые дома городской окраины, и вот уже арба выехала на широкую многолюдную улицу Ханоя. Шурша шинами, буйвола обгоняли велосипедисты; спешили, позванивая колокольчиками, босоногие велорикши; мчались, отравляя знойный городской воздух удушливыми газами, автомобили и мотоциклы. На тротуарах бесконечной вереницей текли навстречу друт другу людские потоки.

Хун-Петушок впервые оказался в большом городе. Оп то и дело крутил головой, разглядывая высокие дома, автомобили, прохожих. Среди пешеходов было много чужеземцев, французских легионеров в белых каскетках и куртках из желтого тика и офицеров в гимнастерках цвета хаки, с короткими рукавами и брюками выше колен. Все они держали себя развязно, не уступали встречным дорогу, громко разговаривали, вызывающе смеялись. Часто встречались патрули из солдат, на перекрестках стояли полицейские.

Шагая по мостовой рядом с буйволом, Нгуен то и дело вздрагивал от пронзительных автомобильных сирен, испуганно сторонился мчащихся на большой скорости джипов с французскими офицерами.

— У, бешеные! — провожал он их ненавидящим взглядом.

А Хун-Петушок не мог скрыть своего восхищения.

Какие здесь широкие чистые улицы, какие красивые каменные дома! А сколько богатых магазинов, и что за диковинные товары выставлены в их огромных застекленных витринах! Никогда еще Хуну, выросшему в бедной вьетнамской деревушке, не приходилось видеть столько красивых вещей.