Портовая полиция не выдавала членам команды паспортов, так что покинуть судно до окончания обыска никто не мог, все ночевали на борту. Только к полудню следующего дня капитану сказали:

— Все в порядке. Можете перегружать свои товары в склады.

— А команда?

— Те, кто захочет сойти на берег, пусть обратятся в портовую полицию.

Вся группа проверки переправилась на корабль, только что пришедший из Ливорно. А спустя полчаса к капитану подошел молодой докер из тех, что перетаскивали грузы на склад, и они, стоя вдвоем на мостике, несколько минут беседовали о чем-то. Потом парень вернулся к своим. Спустя некоторое время к причалу подкатил грузовик фирмы, которая перезаряжает баллоны с газом, и увез все баллоны с «Круа Вальмер». Из главных ворот порта он направился на завод своей фирмы — к этому времени рабочий день закончился.

— Утром разгрузим, — сказал сторож. — Оставляй машину, не беспокойся.

Водитель поставил грузовик там, где ему велели, и ушел домой пешком, ругаясь про себя: чертов этот капитан, дотянул со своими баллонами, что и день кончился.

Глубокой ночью к территории завода подъехали трое. Ворота легко открыли ломиком и, забравшись в кузов грузовика, при свете ручного фонарика отыскали те два баллона, что были чуть толще и длиннее остальных. Отнесли их в машину, ожидавшую на шоссе, спрятали в багажник и прикрыли сверху тряпкой. Ворота за собой закрыли, и машина тронулась. С дороги, ведущей вдоль побережья, она скоро свернула на юг, к Хадере.

Именно в тот вечер скандал между Бен Товом и Мемуне, назревавший все последние месяцы, наконец разразился.

— Это послужит мне уроком, — покаялся Бен Тов дома за ужином. — А все гордыня моя дурацкая. Не могу, видите ли, терпеть, когда меня считают бездельником и неудачником.

— Не можешь? Ну и что?

— А то, что я открыл этому ослу свой план. Только чтобы он знал, что план есть.

— А он?

— Немедленно велел от него отказаться и придумать что-нибудь другое. Просто потому, что в этом плане ему никакой роли не отводилось, а он же начальник, черт бы его побрал!

— И что — так уж невозможно изменить этот несчастный план, о котором ты мне ни слова не говорил? Человечество, что ли, от этого вымрет?

— Может, и вымрет.

Он продолжал есть в молчании, разрезая мясо с таким решительным видом, будто сражался с врагом. Жена знала эти его повадки и помалкивала, пока он все не доел.

— Этот ваш скандал — он может иметь для тебя последствия?

— Еще бы! Я же ему всю правду выложил!

— Какую правду?

— Ну что только его врожденная тупость мешает ему оценить собственную некомпетентность.

— Так прямо и сказал?

— И еще много чего наговорил.

— Слушать не желаю! Как ты мог?

Но женский гнев остывает быстро.

— А знаешь, — произнесла она миролюбиво. — Потеряешь ты эту работу — и жалеть о ней нечего. Найдешь другую, поспокойней.

— Не надо мне другой работы — я спокоен, когда мне не мешают.

— А если они сами…

— Никто меня не выгонит, пока я не закончу дело, которое начал.

— Уступишь, изменишь план?

— И не подумаю.

Скандал произошел из-за группы «Шатила», а точнее — из-за Расмии. Утратив на миг бдительность, Бен Тов проговорился:

— Мы ее задерживать не станем, она приведет нас к бомбам.

— Неумно, — отозвался Мемуне. — Раз уж Ханиф ее посылает, значит, твердо уверен, что шантаж с бомбой удастся. А если ты упустишь эту девчонку?

— А если небеса на землю свалятся? Может, и упущу — какие могут быть гарантии в нашем деле?

— Риск неоправданно велик.

— Не сомневаюсь, — съязвил Бен Тов, — что вы уже прикидываете, как объяснить неудачу министру.

У Мемуне от гнева побагровело лицо и даже шея.

— А вот это уже оскорбление, тебе следует извиниться.

— Никого я не оскорблял, но, если хотите, могу извиниться.

— Если мы схватим эту террористку в аэропорту, то заставим ее заговорить. Ребята из команды Хайеша — они мастера…

— Да вы понимаете, что такое фанатизм? Допрашивать ее — дело безнадежное. Получим изуродованный труп, магнитофонную ленту с воплями и стонами — и ни одного слова разборчиво…

— Не могу с этим согласиться. Ее надо арестовать — и это приказ.

Бен Тов выложил свой последний козырь:

— Мне передали, что она работает на КГБ.

— И что — после этого ее отпустить? Ну и ну, ты, должно быть, не в себе!

— Русские не хотят, чтобы в Израиле прогремели атомные взрывы, они стараются этого не допустить.

— Доказать можешь?

— Доказательств у меня, естественно, нет, но разве надо доказывать очевидное? Не сумасшедшие же они!

— Да как я могу санкционировать план действий, когда мне предлагают пропустить на территорию страны опасную террористку, к тому же работающую на КГБ? Ничего себе!

— Согласен — это странно. Но потрудитесь поразмыслить, и…

— Это было бы преступной безответственностью — пустить ее сюда.

Вот тут-то Бен Тов и заорал на начальника во весь голос, обвиняя его в тупости и некомпетентности, а Мемуне в ответ столь же громогласно выгнал его вон. Только очутившись в собственном кабинете, Бен Тов понял, что натворил, и поспешно схватился за телефонную трубку:

— В ваших словах есть резон, — сказал он Мемуне. — Арестуем ее прямо в аэропорту.

Только бы удержать дело в своих руках, — иначе оно окажется у группы «2», а эти-то, будьте уверены, поволокут путешественницу на допрос. Его же, Бен Това, люди Расмию «прозевают». «Это единственный путь», — пробормотал он, усаживаясь за стол и пытаясь подавить в себе гаев и неловкое чувство, будто он кого-то предал.

Около одиннадцати вечера с пристани прибрежной деревушки Джоуни отошел катер. Он двинулся по дуге, держась километрах в трех от берега, и в условленном месте замедлил ход; на воду опустилась надувная резиновая лодка. Четверо мужчин, обнявшись на прощание с тем, кто управлял катером, перебрались на суденышко. Шли на веслах, неслышно опуская их в воду и держа курс на огонек, каждые полминуты вспыхивавший где-то впереди. Оружие и радиооборудование в непромокаемых мешках было приторочено прямо к телу каждого гребца. Когда до берега оставалось метров триста, они выпустили воздух из лодки и, очутившись в воде, поплыли на манящий огонек. В лодке больше не было надобности: ни один из них не рассчитывал вернуться из этой экспедиции живым. Было уже без двадцати четыре, когда они встретились на берегу с тем, кто подавал сигнал.

— Вам повезло, — приветствовал он гостей. — Тут такая паника поднялась, вдоль всего берега рыщут солдаты, новый радар привезли.

Прибывшие поспешно переоделись в сухую, заранее для них приготовленную одежду, и только после этого распаковали свои мешки. Встречавший их поторопил:

— Скорее! Тут всего метров сто до шоссе, машина ждет. Я иду вперед, вы за мной.

Самолет компании «Эль Аль» из Рима приземлился точно по расписанию, и его пассажиры выстроились в длинные очереди к постам израильской иммиграционной службы, где проверяли паспорта молодые, с равнодушными лицами люди. По обеим сторонам барьера, за которым шла проверка, стояли другие молодые люди, в униформе и с автоматами через плечо, с таким видом, будто готовы начать стрелять в любой момент. Все это означало, и всякий мог заметить, что охрана аэропорта усилена. Но были еще и другие, не столь бросающиеся в глаза приметы: носильщики, которые слишком уж внимательно приглядывались к вещам пассажиров; штатские, ожидающие — слишком долго — своего рейса, который что-то задерживается, а может, отменен, но скорее и вовсе не был назначен. Вся эта более или менее скрытая деятельность было организована Бен Товом, он же распорядился припарковать в зоне прибытия несколько своих такси и неизвестно чего и кого ожидающих крепких парней на мотоциклах.