Очереди к окошечкам двигались довольно медленно, и каждый, кто проходил через барьер, попадал в поле видимости двух больших телевизионных камер. В одном из кабинетов службы безопасности аэропорта сидел Эссат и внимательно рассматривал лица, одно за другим вплывавшие на экран.

Лицо Расмии уже почти исчезло из кадра, когда до Эссата дошло, что это же она и есть! Она была не похожа на себя. Длинные прямые светлые волосы струятся по плечам, большие модные очки на пол-лица. То ли одна из тех белокурых, загоревших дочерна скандинавок, которых привлекает — правда, на короткое время — одуряющая жара и тяжелая работа в кибуцах. То ли уроженка северной Италии — там встречаются такие смуглые, высокие блондинки. Выдала самозванку сумка — все та же, с темной полосой по диагонали.

Связь между «Моссадом», иммиграционной службой аэропорта и службой охраны была отлажена четко: ее держал под контролем сам Мемуне. Эссат должен подать сигнал на пост паспортного контроля, и девушку «поведут» сразу же. Если она в зале выдачи багажа или на таможенном контроле вступит в контакт с какими-нибудь людьми, их надлежит задержать с нею вместе. Если нет — возьмут одну.

— Твоя задача такая, — снова и снова наставлял Эссата Бен Тов. — Смотришь пассажиров каждого прилетевшего самолета, пока не увидишь свою приятельницу. И тут же даешь сигнал — но не о ней, а о другой девушке с того же самолета, которая хоть немного смахивает на нее и которую тоже можно принять за армянку. Постарайся подловить какую-нибудь из наших девчонок посимпатичнее — чтобы ей легко было выпутаться, когда поймут, что произошла ошибка. А Расмия пусть себе идет спокойно мимо этих наших умников, которые только и умеют, что хватать людей. Дашь отдельный сигнал одному из тех ребят, которых я тебе показал. Не забудешь?

— Ни за что не забуду.

— Только бы ее не упустить — Бог этого не допустит, надеюсь. Да, и не забудь потом извиниться за ошибку. Свали вину на плохое качество телевизионного изображения.

Двойная очередь двигалась на экране, Эссат нетерпеливо высматривал подходящее женское лицо. Вот молодая пара — мужчина светловолосый, женщина брюнетка, в широкополой шляпе, лицо различить трудно. Годится! Эссат снял телефонную трубку:

— Та, что в левом ряду. Шляпа с широкими полями, большая сумка на плече. Мужчина рядом с ней держит какие-то журналы. В кадре их уже не вижу.

— А я вижу. Ты уверен, что это именно она?

— Уверен.

— А ее спутник — знаешь его?

— Его не знаю.

Расмия подошла к посту и протянула паспорт — итальянский. Контролер раскрыл его, просмотрел визы и печати, сличил лицо пассажирки с фотографией.

— Синьорина Реселли?

— Да.

— С какой целью прибыли в Израиль? Что собираетесь здесь посетить?

— Иерусалим в первую очередь. И, может быть, другие города.

— Первый раз в нашей стране?

Расмия кивнула.

— Снимите, пожалуйста, очки.

Она повиновалась, рука ее при этом не дрогнула. Проверяющий сличил еще раз и, закрыв паспорт, протянул его красивой туристке, пожелав при этом приятного путешествия, как того требуют правила. И тут же повернулся к пожилой даме, стоявшей в очереди следом за Расмией.

А та не спеша надела свои очки, аккуратно спрятала паспорт в сумку и направилась в зал выдачи багажа. Пока прибывшие дожидались своих чемоданов, стоя вдоль медленно движущейся извилистой ленты, Эссат успел проинструктировать коллег, и двое из них пошли в багажный зал взглянуть на ту, за которой предстояло следить.

Тем временем возле ленты появилась и та смуглая девушка, на которую Эссат указал начальству. Вместе со своим спутником — позже выяснилось, что они познакомились только во время полета — она забрала свои вещи. У выхода ее ожидал жених — такой же израильтянин, как и она, уроженец Хайфы, а заодно целая куча вооруженных людей, которые стремглав кинулись к ней со всех сторон и задержали всех троих — влюбленные не успели даже поцеловаться.

Мимо таможни, не встретив никаких препятствий, прошла Расмия с маленьким чемоданом. Прокладывая себе путь в толпе встречающих, она внимательно оглядывалась, а потом сделала нечто такое, чего не ожидали преследователи: в открытую подошла к молодому парню — его лицо выделялось своей бледностью, и вообще он привлекал внимание: всклокоченная черная борода, из-под ермолки немытые, липкие даже с виду кудри почти до плеч, похож на семинариста. Девушка что-то сказала ему, отдала свой чемодан, и они вместе направились к стоянке машин. Водитель стоявшего поодаль такси бросил несколько слов в микрофон, включил мотор и стал подруливать к стоянке. Кивнул по пути лениво отдыхавшему возле своего мотоцикла пареньку, и тот вскочил в седло. Расмия и ее спутник сели в желтый «форд», и тут же об этом было доложено:

— «Форд-Кортина», машина старая, сильно помятая, грязная. Не могу различить номер — похоже, его нарочно заляпали. Семь, двойка, дальше, кажется, ноль… Попробуйте что-то найти. Вот они отъезжают…

Переговоры по радио продолжались: желтый «форд» выехал с территории аэропорта, двинулся по направлению к шоссе Тель-Авив — Иерусалим. За ним по пятам следовали такси и мотоцикл, а за перекрестком в игру включилась девушка, сидевшая в машине, припаркованной на обочине километрах в двух за перекрестком.

— Идут на скорости примерно шестьдесят, — передали ей по радио. Выезжай медленно — пятьдесят пять, не больше, пусть они тебя обгонят, и пристраивайся в хвост.

— Понятно, — девушка взялась за руль. Скоро в ее зеркале показалась желтая машина, догнала, поравнялась — теперь только бы не отстать… Мотоциклист обогнал обе машины и умчался куда-то на север.

Этот маневр повторили на следующем большом перекрестке: эстафету подхватил грузовичок, и еще раз — на самом подъезде к Иерусалиму, уже в пригороде. Теперь гостью преследовал покрытый пылью дальних дорог «мерседес», а уже в самом городе, когда машина свернула с бульвара Вейцмана к центру, за ней пустился вдогонку мотоциклист. Но тут «форд» внезапно вильнул куда-то вбок, и мотоциклист едва не потерял их из виду: машин на улицах все прибывало, следить становилось трудней.

— Кажется, они едут к Меа Шеарим, — сообщил он.

— Тогда перехвати их на Шивтеи Израил.

Но «кортина» так далеко не собиралась. Она резко затормозила возле одних из множества ворот, ведущих в квартал Меа Шеарим, и оба пассажира вышли. Мотоциклист успел их заметить.

— Мне что, пешком за ними идти? Туда на мотоцикле нельзя.

— Не паникуй. Следуй пешком, только будь осторожен. Мы пошлем машину, чтобы их встретили на выходе.

— Вас понял. Иду.

Жители квартала Меа Шеарим, примыкающего к стене старого города, отличаются исключительной набожностью. В сплетении узких улочек здесь разместилось множество синагог и семинарий, чьи юные ученики корпят над священными книгами, готовясь посвятить себя служению Богу. Среди людей просто набожных есть и целые секты религиозных фанатиков — настоящие маньяки, не уступающие в агрессивности и склонности к насилию исламским фундаменталистам. В квартал Меа Шеарим не заезжают машины, здесь нет никаких предприятий — жители будто и не помышляют о хлебе насущном, исступленно храня заветы давно прошедших времен и предаваясь отчаянным, всепоглощающим мечтам о пришествии Мессии.

Расмия и ее спутник поднялись по пыльной улочке в гору — здесь было пустынно, только старик на углу сидел прямо на солнце, бормоча и раскачиваясь из стороны в сторону. Грязные кошки дрались на грязной мостовой, под облупленными стенами, в воздухе стоял острый запах, и надо всем этим плыл мерный рокот — это читали вслух молитвы обитатели окрестных домов.

«Я еврей, но не сионист» — такая записка красовалась на стене дома. А напротив — «Сионизм — это осквернение еврейских могил».

Изредка попадавшиеся навстречу мужчины все как один были в черных широкополых шляпах, с бакенбардами, начесанными на уши. Женщины в платьях с длинными рукавами, волосы прикрыты шарфами. «Тора призывает одеваться скромно» — гласил со стены поистрепавшийся плакат. Вся эта настенная литературы была на идише и тем отличалась от правительственной, внушая, видимо, ее авторам и читателям ощущение отстраненности от греховной жизни за стенами квартала. Нигде ни слова на иврите.[11] Нищий с протянутой рукой не просил, а требовал: для бедных нашего квартала.