- Вечер сегодня красивый.

Он смотрит за окно, туда, где лиловый закат постепенно превращается в фиолетовый. А мне приходит в голову мысль: видит ли с неба Лина всё это?

- Красивый, - соглашаюсь я. Слова выдавливаю из себя по букве, от кома в горле так и невозможно избавиться.

- Прости, я не мог тебе ответить, - поворачивается вместе с креслом Казанский, и я снова едва не охаю, когда вижу это ужасающее выражение на его лице, которое, кажется, не сможет стереть уже ничто.

«Ты нужна мне, Вера».

Тогда, когда Алексей говорил мне это, я не знала, как много всего он вкладывает в эти слова. Но сейчас готова быть с ним рядом, готова быть ему нужной. Если только он этого хочет...

Я просто пересекаю кабинет, стираю расстояние, которое есть между нами, и Алексей, как и некоторое время назад, обнимает меня. Прижимает к себе с такой силой, что я не могу сделать вдох. И в то же время именно тогда ко мне возвращается способность глотнуть кислорода.

- Я не хочу сейчас ни о чём, просто помолчим, хорошо? - спрашивает он, не поднимая головы, и я инстинктивно киваю.

- Хорошо.

Мне хочется сказать ему очень многое, но понимаю, что ничто не способно помочь. И молчание не способно помочь тоже, но если в нём нуждается Алексей - я могу дать ему хотя бы это.

Он кивает, продолжая цепляться за меня, как утопающий за соломинку. И выдыхает тихо:

- Спасибо.

Глава 14

Похороны вызывали у меня настоящий ужас, хоть и были, казалось бы, неотъемлемой частью человеческих жизней. Я помнила, что творилось со мной, когда не стало мамы. Как я смотрела на то, как её опускают в землю, и не верила. Это потом, когда прошло время, приходить к ней на кладбище стало не так больно. Но именно в день похорон я испытывала ощущение будто попала в кошмар наяву.

Папа попросил у Алексея возможности поддержать его, и Казанский, на удивление, согласился. Присутствие отца на продуваемом со всех сторон кладбище придало сил и мне. И я была очень благодарна за то, что он рядом. Видела, что и Алексей словно бы становится с ним другим. Будто через выражение равнодушия пробивается то, каким он был раньше.

Всё происходит быстро, как будто мы на конвейере. Отвратительные чувства сжимают нутро ледяными пальцами. Я не знаю, что делать с чудовищной растерянностью, которая поселилась в душе. Не знаю и того, не было бы лучше, если бы Казанский рыдал, чем видеть то, что я вижу. Будто не только Лина умерла, но и Алексей вместе с ней.

Когда идём в сторону выхода, меня догоняет Ольга. Трогает за рукав пальто и сообщает, что Казанский собирается отправиться по делам. Видимо, понимает по выражению моего лица, что именно я думаю об этом, потому что добавляет быстро:

-Ты только не злись. Ему сейчас совсем плохо.

А я и не злюсь, но понимаю, что я так или иначе не настолько значимый человек в его жизни, как те, кто знает его годами. И это вполне закономерно, только мне от этого не легче. И сейчас снова возвращается тот самый эгоистичный страх, когда я отчаянно, до дрожи боюсь, что это будет наш с Алексеем конец.

- Я всё понимаю, - вздыхаю я, и Ольга растягивает губы в кривой улыбке.

- Пойдём сходим в кафе посидим? Не хочу никаких поминок. Остальные поймут.

Несмотря на то, что всё кругом вроде бы обычное, полное жизни, отголоски сегодняшнего дня, наверное, ещё долго будут меня преследовать. То, что ещё вчера показалось бы привычным, сейчас выглядит совершенно чужеродно, как будто я не могу быть частью всего этого.

- Я тебя не просто так позвала, - признаётся Ольга, когда мы устраиваемся за столиком и заказываем кофе. - Не только поболтать по-девчачьи, но и поговорить о Лёше.

Интересно, как ей удаётся настолько хорошо держаться? Даже мне дурно от того, что произошло, а ведь она мать, ребёнок которой погиб. Но это просто хорошая мина - замечаю, как подрагивают руки Оли, как она нервно сминает ткань салфетки. Не выдерживаю, подаюсь к ней через столик и накрываю пальцы ладонью. И она выдыхает, словно бы разом становится меньше и незаметнее.

-Тебе Лёша этого не скажет никогда, но скажу я. То, что ты рядом - это... Это очень дорогого стоит, Вер. Я не знаю, что было бы с ним, если бы не ты.

Слышать это признание из уст женщины, которая родила Казанскому ребёнка, и которую он любил, пусть и в прошлом, довольно странно. Но одновременно её слова рождают внутри какое-то невероятное облегчение.

- Да, Лёша бы точно мне этого не сказал, - качаю я головой, пряча улыбку за глотком кофе.

- Он такой. Не во всём готов признаться, что чувствует.

Оля тоже отпивает кофе, молчит некоторое время, после чего выдаёт ещё более неожиданное:

- Ему ребёнок нужен.

- Кому?

Знаю, вопрос звучит более чем глупо, но удержаться от него не могу.

-Алексею, конечно.

- Он не хочет.

- Он думает, что не хочет. Но если у него будет сын или дочь... Знаешь, если бы я сейчас не могла прийти домой и обнять своих мальчишек, я бы наверное легла и сдохла.

- Мы говорили об этом. Он чётко дал понять, что не желает детей. Да и сейчас, наверное, совсем не время.

- Сейчас - да. Я о будущем.

Ольга замолкает, и я молчу тоже. Даже вот так сидеть вдвоём, не произнося ни слова - хорошо и уютно. Если бы только не миллиард мыслей. И ощущения чего-то настолько давящего со всех сторон, что хочется убежать и спрятаться.

-А я не знаю, есть ли это самое будущее у нас, - признаюсь в том, что меня тревожит. Признаюсь, несмотря на то, что это совсем не тема для нынешнего дня. Но Ольга хватается за неё, словно за спасательный круг.

- Я тебя понимаю. Иногда, когда смотрю на Лёшу... Чувствую себя чёрствой. Мне больно, ужасно больно. Но то, что переживает он... Знаешь, я его очень люблю. Он мой друг, давний и хороший друг. Вот так бывает, что и от друзей рожают детей. - Она кривовато усмехается, и я улыбаюсь следом. - И то, что с ним сейчас творится... это меня убивает. Потому тебя и позвала сегодня.

- Меня тоже, - киваю я в ответ. - Но ещё больше убивает бессилие. Не пойму, что мне нужно сделать.

- Просто быть рядом? - полувопросительно предлагает Оля. А я очень сомневаюсь, что это поможет на все сто.

- Возможно, - пожимаю я плечами. - Если только он сам этого захочет.

В тот момент я даже не представляю, сколько всего мне предстоит. С чем я буду сталкиваться раз за разом в своих попытках вытащить Лёшу из того состояния, в которое он погрузился. Но даже если бы кто-то раскрыл мне моё будущее, пожалуй, я бы и тогда не отказалась от Казанского.

Вернувшись домой, понимаю, что ни на чём не могу сосредоточиться. На глаза попадаются дневники, и впервые за долгое время мне хочется взять их и сжечь. Насколько тонка грань между разумом и одержимостью. Сколько таких девочек, как Лина, извели себя из-за чьих-то неосторожных или злых слов. То, что в моём случае стало катализатором, в истории с дочерью Казанского превратилось в смертельный фактор.

Хочется плакать. Усесться на пол, обнять колени руками и разрыдаться. Потому что всё это ужасно несправедливо. Потому что маленькие девочки не должны умирать, особенно таким жутким способом. Слёзы сами катятся из глаз, а я их почти не замечаю, расхаживаю по квартире, будто загнанная в клетку. И самое страшное - не знаю, чего ожидать дальше.

На работе на следующий день Казанский ожидаемо не появляется, но сейчас я не хочу его трогать или надоедать своими звонками. Просто погружаюсь в рабочий процесс, доведённый до автоматизма. Мне так легче.

Сотрудники что-то обсуждают, я даже не могу понять, что именно. Но надеюсь, что не меня или горе, постигшее босса. Порой в голове проскакивают мысли о Кристине. За всем этим калейдоскопом событий совсем забыла о её существовании, но в то, что она забудет о Казанском - не верилось. Даже боюсь представлять, что сделает Алексей, если эта дамочка нарисуется рядом с ним со своими требованиями.

Проходит два дня, а от Лёши нет никаких вестей, и мне начинает казаться, что я попала в какой-то временной вакуум, из которого никак не могу выбраться. Минуты текут медленно и тягуче, но не приносят с собой никаких изменений. Просто привычные дела и события, в которых я тону, захлёбываясь от бессилия что-либо изменить.