Мы никогда не будем идеальными, да и куда нам, парочке психопатов… но мы всегда будем слышать дыхание. В унисон.

И мы сгорали этой ночью. До тла.

* * *

Как только мы вышли из-за аэропорта, ему позвонили. Мы шли к машинам, ожидающим невдалеке, я бросила взгляд на его лицо, и его взгляд мне не понравился. Как и твердо сжатая челюсть.

— Что-то можно сделать? — Эмин кивнул Гураму, забиравшему мой рюкзак и открывающему мне дверь. — Когда будет известно?..

Я поняла, кто ему звонит и что говорит парой секунд позже. Когда мне набрала сестра. И сообщила что у Степаныча развилась печеночная недостаточность и подозревают пневмонию. И все это вместе дает очень плохую перспективу. Вылет откладывается. Их вылет.

Закончив звонок я посмотрела на Эмина, курящего рядом в окно и разговаривающего уже на басурманском. Когда он закончил, не переводя на меня взгляда от экрана телефона ровно и спокойно сказал:

— Давид возвращается с Берлина сегодня вечером. Прилетит сюда и вместе помчите в Москву.

Я сглотнула и сжала его пальцы. Он посмотрел на наши руки и, вздохнув, притянул меня к себе, перекидывая мои ноги через свое колено и плотнее придвигая мое напряженное тело.

Время дома тянулось, телята не отходили от меня ни на шаг. Ближе к вечеру позвонил Эмин, сказал, что поедем на ЗКС. Отвлечь пытается.

Почти отвлек.

Мы уже покидали тренировку, когда произошел неприятный эксцесс. Я остановилась в воротах, рядом со мной стоял Рим. Эмин разговаривал с кинологами о грядущем экзамене на ЗКС в паре метров от нас, поглаживая уши глядящего ему в рот Доминика.

Я пошла к машине и, оскользнувшись, попыталась взять равновесие, отступила назад и придавила лапу идущего вслед Рима. Вскинувшегося и рявкнувшего.

Я испуганно обернулась, чтобы увидеть как Рима с громким рычанием просто сметает с лап Доминик, и они, вцепившись друг в друга, покатились по обледенелому тротуару. Мгновение и Асаев молниеносно оказался рядом с ним. Пинком отшвырнул громко заскулившего Рима и резко вжал за шею в землю порыкивающего и скалящегося Доминика.

Рим откатился на полметра от них и тут же встал, чтобы снова броситься вперед, но резко вскинутая ладонь и мрачный взгляд Эмина заставили его остаться на месте. Доминик зарычал, вцепляясь взглядом в Рима, и Эмин вжал его шею в мерзлый асфальт сильнее, заставив рык сорваться на хрип и прекратить все попытки встать.

— Эмин, я Риму на лапу насту… — перепугано начала я.

— Ты можешь ему хоть вилы в задницу воткнуть, а он должен это позволить. Позволить молча и без сопротивления, а он почти напал. За это и огреб от Доминика. — Спокойно произнес Эмин, расслабляя пальцы на шее Доминика, но тут же снова их стискивая, потому что пес попытался резко вскочить. — Ход у него правильный, проучающий, только агрессии много. Увлеклись слишком, уже другое стали выяснять. Риму намордник, шлейку и в багажник. Аслану скажи, что едем за город. Я с этим праведником в другой машине поеду, не успокоится никак. Будут в парной шлейке ходить до посинения сегодня, жрать, срать и спать вместе, а то охуели совсем. Драться начали, статус выяснять. Оба на одном положении, охуевшие… И пусть Аслан наберет Басову, перенесет нашу с ним свиданку на десять вечера. Иди.



Пошла. Рим как-то подхрамывал нехорошо. Пробежалась пальцами по его ребрам, но он не отреагировал, значит целые. Когда коснулась задней лапы вздрогнул. Эмин, вышедший минут через пять, за которым понуро опустив голову плелся Доминик, отмахнулся и сел в подъехавший автомобиль.

Дорога за город, парная шлейка, мы с Асланом поодаль от машины, припаркованной на обочине. Эмин курящий на заднем сидении, опустив ноги на ступеньку.

Телята, не отличающиеся особой грацией и ловкостью толкаясь и периодически падая, грустно ходили по снегу метрах в десяти. Ходили молча. Страдали. Это было видно. И мне было их очень жалко, но без разрешения Эмина я их расцепить не могла.

Но мне было их жалко, поэтому каменное сердце Асаева дрогнуло под моим умоляющим взглядом. Он сказал Аслану дать мне поводки, а мне было выдано царское позволение расцепить шлейку сидящим передо мной затравленным телятам.

Асаев, все так же балакая на басурманском вышел из машины, на ходу потягиваясь пошел ко второму внедорожнику, стоящему поодаль.

Я только отцепила Доминика, отдав Аслану его шлейку и начала расстегивать ремни Рима, когда произошел полный пиздец.

— На землю! — внезапно заорал Эмин, я испуганно обернулась и Аслан повалил меня в снег, придавливая собой, а Асаев посмотрел на Доминика и жестом указав за свой внедорожник, к которому на сумасшедшей скорости по трассе приближался автомобиль и громко скомандовал, — фас!

И я умерла глядя, как Эмин молниеносно выходит на трассу фактически под мчащуюся машину, которая его огибает. И из открытого заднего окна видно дуло оружия. Череда выстрелов, смазанных из-за длинного и безошибочного прыжка громко рявкнувшего Доминика влетающего в открытое окно, в салон машины, фактически ушедшей в кювет но выровнявшейся. Но я этого не видела. Потому что тех выстрелов хватило. Эмин упал.

Время остановилось. Я рванула с земли, не слыша крика Аслана, орущего что-то выскакивающему из автомобиля Гураму. Не слышала. Не поняла, как преодолела десять метров расстояния по подъему. Как рухнула на колени возле Эмина. Мой мир разрушала кровь на белом свитере, разрушал свист при хриплых выдохах, разрушала пенящаяся кровь на его губах и невидящий взор в небо. Туманящийся.

— Эмин, ты обещал!.. — заорала я, с силой прижимая руки к его груди. Но это почти не заглушало жутчайшего, кошмарнейшего какого-то бурлящего свиста из груди на его сорванных неровных влажных хриплых вдохах. — Эмин… ты клялся, сука!.. — голос в срыв, в сломленный стон, в злобный рев. — Эмин, пожалуйста, не надо… пожалуйста… ну пожалуйста, не надо… ты же обещал мне… обещал… Эми… Эми-и-ин…

Меня оторвали от его тела, хрипло и страшно дышащего. Поверхностно, быстро, сорвано. Оторвали от него. Истекающего кровью.

— Нет-нет-нет… — рванула к нему, но меня снова оттащили, отвернули, вжали в чью-то чужую грудь. Гурам, удерживающий меня и что-то орущий по телефону.

Я выла, глядя как Аслан, зажимая телефон между плечом и ухом, что-то страшно вопит, и дергает Эмина, приподнимая его, тащит к бамперу, склоняя на левую сторону и зажимает грудь.

Меня держали, пока в паре метров от меня умирал Эмин.

Дальше все слилось в бешеных ударах сердца и пелене ужаса, накрывшей разум и не позволяющей четко и полноценно осознать происходящее.

Скорая, полиция, множество машин. Мне отказали в том, чтобы села в реанимобиль. Я взвыла, Аслан зашвырнул меня в свою машину. Дорога, мы в крови. Больница, приемный покой, экстренно в операционную. Снова полиция, они что-то хотели, я повернулась к Аслану и сказала, что пусть не трогают меня на хуй.

Итог — я в оперблоке. В небольшом холодном коридоре ведущем к отделению реанимации. Сидела на полу, прижавшись спиной к стене, пока там, за ней оперировали Эмина.

Сидела и сдыхала. Взгляд в плитку пола, сердце беспокойно, в нос ударяет запах хлорки и еще каких-то дезинфектантов. Колени согнуты, на них кисти. Кровь запеклась на дрожащих пальцах. Его кровь. Перед глазами кошмар. Кровь и хрипы. Гул в голове нарастал, его прорезал скрип моих стиснутых зубов. Прикрыла глаза и услышала как хлопнула дверь ведущая в фойе.

Резко вскинула голову и на мгновение полностью растерялась. Так бывает, когда в нарастающем кошмаре происходит что-то… неуместное. Странное. Непонятное. Чего ты вообще не ожидаешь. И за краткий миг удивления разрезавший нарастающий внутри ужас я была благодарна Полине Викторовне. Она присела на корточки у моих разведенных ног и протянула упаковку влажных салфеток, одновременно отставляя рядом с моей стопой почти доверху заполненный прозрачный стаканчик.

Дрожащими пальцами приняла салфетки. Засохшая кровь оттиралась плохо. Она забрала комок салфеток и сунула их в карман полушубка. Вздохнув подняла на меня взгляд и протянула стаканчик.