Следующая запись поражает своей безисходностью:
«27 мая.
Господи! Опять никого-никого! Хоть бы инопланетяне какие пожаловали. Я настолько одичал и опустился, что сегодня, выйдя из дома, не застегнул штаны…»
При зтих словах Фрау Моргенштерн бросает выразительный взгляд на Лорда Хроня. Однако, Лорд, убаюканный речью капитана, уже давно прижал уши и спокойно уснул.
«…Так я дойду до того, что буду купаться голым и мочиться под кусты!»
Надо сказать, что туалет был первой постройкой островитянина по прибытии на необитаемый остров. Тогда он был полон сил, замыслов. Записи отличались крадкостью. Вот одна из первых записей:
«Январь – июль.
Строил надежный туалет. Тщательно все обдумав, начал пока одно очко.»
– Все это бесконечно поучительно, капитан, но неужели весь ваш доклад будет носить общеобразовательный харрактер? Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что Лорд Хронь не может, просто не имеет права отдавать столько времени выслушиванию бесплодных басенок?
– Сейчас вы убедитесь, Фрау, что мой доклад имеет исключительно прикладное значение. Перехожу к главному.
Много лет назад буря разбила об остров несчастного островитянина ещё один корабль, то есть сам корабль остался совершенно целым и был скромным подарком судьбы злополучному отшельнику, но вес его экипаж до последнего человека разбился и утонул. Цитирую дневник:
«Тщательно все обдумав, я вошел в каюту, которая по всем признакам принадлежала капитану – об зтом свидетельствовало ее убранство и богатство отделки.
На стенах висело несколько картин в богатых золотых рамах. Одна из них, кисти Феофана Грека, изображала обнаженную нимфу и сатиров. Судя по всему, картины стоили дорого, но я с горечью подумал, что мне, в моем положении, их все равно ни кому не продать, а, стало быть, они являются для меня бесполезным хламом. На шифоньере красного дерева, который я впоследствии перетащил в пещеру, стояло несколько книг на незнакомом языке, по-видимому на португальском. Тщателно все обдумав я прихватил и их с собой, надеясь со временем изучить язык. Забегая вперед должен признаться, что сколько бы раз в последствии я не брался за книги, понять язык так и не смог. Таким образом, единственной книгой на английском языке у меня была Библия, но читать ее было недосуг.
Открыв шифоньер, я прежде всего увидел полудюжину рубах тонкого голландского полотна, которые впоследствии мне очень пригодились, и поставец с дюжиной бутылок хорошего портвейна, который мне немедленно очень пригодился. Еще в шифоньере лежал большой мешок с золотыми монетами – соверенами, дублонами, дукатами и ореалами. «Бесполезный хлам! – с горечью подумалось мне, – я отдал бы тебя весь за бутылку.» Однако, тщательно все обдумав, я прихватил эти деньги с собой.»
– Любопытно бы узнать, где они? – быстро спросила Фрау Моргенштерн.
– Терпение, Фрау, терпение! Терпение, терпение, терпение и ещё раз терпение.
«В глубине шифоньера стоял небольшой ящик, взломав который я лишился дара речи: в нем лежал знаменитый алмаз Карбонадо.»
– Где же он, – обретя дар речи, вскрикнула Фрау Маргрет.
Лорд Хронь, вздрогнув, испуганно смотрит на присудствующих. У Леди Элизабет отвисает нижняя челюсть до ключиц, а бедняга Питер Счахл заходится в приступе мучительного кашля.
Через минуту восстанавливается почтительная тишина и капитан торжественно продолжил:
«Да! Мои глаза не обманывали меня: передо мной лежал знаменитый алмаз Карбонадо! Алмаз ослепил меня своей величиной и блеском, я едва мог удержать его в одной руке.
«Боже мой! – с горечью подумал я, – и подумать только, что этот алмаз, поисками которого занят весь цивилизованный мир, достался мне, для которого он является бесполезным хламом! Карбонадо! Алмаз, оцененный в свое время в пятьсот золотых мараведи, лежал в моей руке!»
– Чего-чего? Что за… мандула? – осведомился Лорд Хронь.
– Мараведи. Такая большая денежная единица.
– Это сколько будет рублей?
– Сколько, сколько… Пятьсот! Золотых! Мараведи…
– Мараведи… – страстно прошептала Фрау Моргенштерн.
«Тщательно все обдумав, – продолжает читать капитан, – я решил прихватить алмаз с собой и закопать в надежном месте с деньгами.»
– Так где же он сейчас? – тревожно спросила Фрау Маргрет.
– Закопан в надежном месте, Фрау, – спокойно ответил капитан отведя глаза от рукописи.
– Вы не откопали его из надежного места?
– Бедняга испустил дух, не открыв нам тайны. Целый месяц команда судна вскапывала и перелопачивала остров, но ни какого надежного места мы не обнакужили. Понадобяться усилия большой группы людей. На мой взгляд было бы целесообразно привлечь к такому делу негров. И так, я продолжаю:
«Ящик, в котором хранится алмаз, заключал в себе ещё и объемистую рукопись, представляющую собой, так сказать, биографию алмаза начиная с его появления на рынке, что случилось во Флоренции в XVI веке…»
Звучит жуткая тревожная итальянская лютневая музыка и застывший в значительной позе капитан заслоняется титрами:
КОНЕЦ ПЕРВОЙ СЕРИИ
Глава вторая. Высокое возрождение.
«Люди, пришедшие на смену великой эпохе средневековья, были настолько низки, что отказали ей в названии культуры.»
«Возрожденческое мирочувствование помещает человека в онтологическую пустоту, тем самым обрекает его на пассивность, и в этой пассивности – образ мира, равно как и сам человек, рассыпается на взаимоисключающие точки – мгновения.»
На следующий день совершенно трезвый и злой Валера Марус, сделав коммунальную уборку, включил телевизор аккурат перед началом «Папуаса из Гондураса».
…
На экране прекрасная Италия в конце периода высокого возрождения. Кубы золотых на закате крепостей виднеются на отдельных холмах. Между желтых хлебов по дороге скачут два всадника в черном:
– Чем более жажду я покоя, тем дальше он бежит от меня. Вот и ныне предпринял я путь во Флоренцию в надежде отдохнуть от скотства всех скотов и хуже чем скотов, обивающих порог моего повелителя, а пуще всего этой старой неграмотной скотины Пуанароти, непристанно клянчащего у пресветлого моего покровителя деньги за свои корявые поделки – так что мне иной раз неперепадала и десятина эскудо! Так же я должен был скрыться из Рима из-за одного поганого Ярыги, рыскающего за мной с компанией таких же как он бандитов за то, что я очистил Рим от одного шалопая – братца выше упомянутого поганого Ярыги.
И вот я, распеленав шпагу, с деньгами при себе, выехал ночью во Флоренцию со своим отличным слугой Джулианом, добрым и очень набожым, как и я малым, только весьма охочим до чужих женушек и страшным забиякой – так, что случалось ему за день ухлопать двоих, а то и пятерых – и все по разным поводам.
Имея спутником такого хорошего малого, я и не заметил, как скоротал дорогу до Флоренции за веселыми рассказами моего слуги, лучше которого и свет не знал.
По приезду я не мешкая отправился к великому герцогу Козимо, покровительствующего всем художникам, и если уж такой проходимец как Челлини при его дворе катается как сыр в масле, сколько ж больше почестей должно полагаться мне?
