— Нет, — ответил гонд, — полгода уже, как никто не видел ее в долине. Может быть, она и умерла. Но если бы она и вернулась в Тандитский пал, опасаться нечего: это живая статуя. Она вас не увидит, не услышит, не будет знать, кто вы; войдет, побудет у очага день или два, потом опять зажжет свой смолистый факел и начнет бродить из дома в дом. В этом и вся ее жизнь; наконец, она давно что-то не являлась и, по всей вероятности, умерла.

Балао-Рао не счел нужным сказать об этом Нана Сахибу и скоро сам перестал приписывать этому обстоятельству важность.

Прошел месяц с их прибытия в Тандитский пал, а никто в Нарбадской долине не видел «Блуждающего огонька».

Целый месяц с 12 марта по 12 апреля прятался в пале Нана Сахиб в надежде сбить английские власти, заставить их или оставить поиски, или пуститься по ложным следам.

Если братья не выходили днем, то их верные подвижники осматривали долину, посещали деревни и поселки, возвещали близкое появление «грозного мульти», полубогаполучеловека, и подготавливали умы к национальному восстанию.

С наступлением ночи Нана Сахиб и Балао-Рао отваживались оставлять свое убежище и даже доезжали до берегов Нарбады. Перебираясь из деревни в деревню, из пала в пал, они ожидали той минуты, когда безопасно будет проезжать по владениям раджей, подчинившихся Англии.

Притом Нана Сахиб знал, что несколько полунезависимых раджей, нетерпеливо сносивших чужеземное иго, соберутся на его зов, но в эту минуту дело шло о диком народонаселении Гондваны, которое он нашел готовым следовать за ним.

Если из осторожности он назвал себя только двум или трем могущественным начальникам, то это служило явным доказательством, что имя его увлечет несколько миллионов индусов, разместившихся на центральном нлоскогорье Индостана.

Возвращаясь в Тандитский пал, братья рассказывали друг другу о том, что слышали, видели, делали.

Минута восстания еще не настала. Необходимо было собрать горючие элементы в провинциях, соседних с Нарбадой. Из каждого города, из Бананы, Мальвы, Вунделькунда, из всего обширного Королевства Индии надо было составить громадный костер, готовый воспламениться по первому зову. Нана Сахиб хотел лично посетить бывших участников мятежа 1857 года, всех этих туземцев, которые не верили слухам о смерти грозного вождя и с минуты на минуту ожидали его появления.

Через месяц после прибытия в Тандитский пал Нана Сахиб счел возможным действовать. Благодаря сообщениям приверженцев он знал, что в первые дни власти производили самые деятельные, но безуспешные розыски. Аурангабадский рыбак, бывший пленник Нана, пал от кинжала, и, никто не мог подозревать в скромном факире могучего Данду-Пана. Через неделю слухи утихли, искатели премии в две тысячи фунтов стерлингов потеряли всякую надежду, и имя Нана Сахиба опять было предано забвению.

Набоб мог действовать лично, не боясь быть узнанным. Понемногу он начал удаляться от Тандитского пала, направляясь к северу и даже достигая северных окраин Виндхийских гор, и 12 апреля был уже в Гендире.

Там, в столице Голькарского королевства, Нана Сахиб, сохраняя строжайшее инкогнито, вступил в сношение с многочисленным сельским народонаселением, занимавшимся обрабатыванием маковых полей. Затем Нана Сахиб переехал на Бетву, приток Джамны, текущей к северу, на западной границе Бунделькунда, и 19 апреля через великолепную долину, наполненную финиковыми и манговыми деревьями, приехал в Суари.

Двадцать четвертого апреля Нана Сахиб был в Бильсе, в главном городе важного округа Мальвы. И в развалинах древнего города он начал подготовку к мятежу, которую не мог совершить в городе вновь построенном.

Двадцать седьмого апреля Нана Сахиб доехал до Ротгура близ границы королевства Панна и 30-го до развалин старого города Саигара недалеко от того места, где генерал Роз дал мятежникам кровопролитное сражение. К набобу присоединился его брат, сопровождаемый Калагани, и другие руководители мятежников. На своем совещании они обсудили предварительные действия восстания и приняли решение. Пока Нана Сахиб и Балао-Рао будут действовать на юге, их союзники должны сражаться в северных окраинах Виндхийских гор.

Прежде чем вернуться в Нарбадскую долину, братья захотели посетить королевство Панна. Под прикрытием гигантских бамбуков они отважились направиться вдоль Кена. Среди жалких рабочих, которые разрабатывают для раджи богатые алмазные рудники, было завербовано много свирепых сторонников.

«Этот раджа, — говорит Русселе, понимая, в какое положение поставило бунделькундских принцев владычество англичан, — предпочел роль богатого землевладельца роли незначительного князька».

И он действительно был богатый землевладелец. «Алмазная область», которой он владеет, простирается на тридцать километров к северу от Панна, и разработка алмазных копей, наиболее ценимых на бенарских и аллахабадских рынках, требует большего числа индусов. Но у этих несчастных, принуждаемых к самым жестоким работам и которых раджа велит казнить, как только уменьшается количество добываемых алмазов, Нана Сахиб должен был найти тысячи приверженцев, готовых умереть за независимость своей страны, и нашел.

Оттуда оба брата направились назад, к Тандитскому палу. Однако прежде чем возбудить восстание на юге, которое должно было совпасть с восстанием севера, они захотели остановиться в Бхопале. Это важный мусульманский город, оставшийся столицей исламизма в Индии.

Нана Сахиб и Балао-Рао в сопровождении двенадцати гондов приехали в Бхопал 24 мая, последний день могаребских праздников, учрежденных в честь мусульманского Нового года.

В костюмах «джоги» — угрюмых религиозных нищих — они следовали за процессией по городским улицам среди множества слонов, несших на спинах «тадзиа» — маленькие храмы в двадцать футов вышины. С этой толпой музыкантов, солдат, баядерок, молодых мужчин, переодетых женщинами, братья могли обмениваться тайным знаком, известным бывшим революционерам 1857 года.

С наступлением вечера вся эта толпа направилась к озеру, омывающему восточное предместье города. Там среди оглушительных криков, выстрелов, треска шутих, при свете тысячи факелов все эти фанатики бросили «тадзии» в озеро. Могаребские праздники кончились.

В эту минуту Нана Сахиб почувствовал чью-то руку на своем плече. Он обернулся и узнал в индусе одного из своих бывших лакнауских товарищей по оружию.

— Полковник Мунро оставил Калькутту, — пробормотал бенгалец.

— Где он?

— Вчера был в Бенаресе.

— На непальской границе. С какой целью?

— Провести там несколько месяцев.

— А потом?

— Вернуться в Бомбей.

Раздался свисток, и к Нана Сахибу проскользнул Калагани.

— Сейчас же отправляйся, догони Мунро, который едет к северу, — шепнул ему набоб. — Не отставай от него, окажи какую-нибудь услугу, если понадобится — рискуй своей жизнью; не оставляй его, прежде чем он переедет Виндхийские горы до Нарбадской долины. Тогда, но только тогда, явись дать мне знать о его присутствии.

Калагани ответил утвердительным знаком и исчез в толпе. Даже движение руки набоба было бы для него приказанием. Десять минут спустя он оставил Бхопал.

— Пора ехать, — сказал подошедший к брату Балао-Рао.

— Да, — ответил Нана Сахиб, — на рассвете нам надо быть в Тандитском пале.

— В путь.

И оба в сопровождении своих гондов пошли по северному берегу озера до одинокой хижины, где ждали их лошади.

Набоб хотел приехать в Тандитский пал до рассвета из предосторожности, и потому маленький отряд скакал во всю прыть.

Нана Сахиб и Балао-Рао не говорили друг с другом, но их занимала общая мысль. Из этой экспедиции они привезли более чем надежду — уверенность, что бесчисленные приверженцы присоединятся к ним. Центральное плоскогорье Индии было в их руках.

Но в то же время Нана Сахиб думал о счастливом случае, который выдаст ему полковника Мунро. Отныне ни одно из движений врага не укроется от набоба; рука Калагани приведет его к дикой Виндхийской стране, и там никто не может избавить его от казни, предназначенной ненавистью Нана Сахиба.