Этим тигром он скоро овладел, но какой ценой! Это следует рассказать с несколькими подробностями, потому что за этого зверя было заплачено дорого — слишком дорого.

Капитан Год устроил экспедицию в ночь 26 августа. Обстоятельства сложились благоприятно для охоты: небо было безоблачно, атмосфера тихая, луна на убыли — когда слишком темно, звери не так охотно выходят из своих логовищ, а полутьма выманивает их оттуда. А именно тогда мениск — выражение Матьяса Ван-Гита, обозначавшее полумесяц, мениск бросал некоторый свет после полуночи.

Капитан Год и я, Фокс и Сторр, находившие в этом удовольствие, составляли центр этой экспедиции, к которой должны были присоединиться Калагани и некоторые из индусов.

Итак, по окончании обеда, простившись с Банксом, отказавшимся от приглашения сопровождать нас, мы вышли из парового дома около семи часов вечера и в восемь пришли в крааль, не сделав никакой неприятной встречи.

Матьяс Ван-Гит кончал ужин. Он принял нас со своими обычными демонстрациями. Держали совет, и план охоты был тотчас решен.

Засада устраивалась на берегу потока, в глубине одного из тех оврагов, которые называются «нулла», в двух милях от крааля, в таком месте, куда довольно постоянно приходили два тигра по ночам. Приманки туда не клали. По словам индусов, это было бесполезно. Осмотр, недавно произведенный в этой части Тарриани, доказывал, что потребности утолить жажду было достаточно для привлечения тигров к этому нулла. Знали также, что там легко было удобно разместиться.

Мы не должны были оставлять крааля до полуночи, а шел только седьмой час, следовательно, пришлось устроиться так, чтобы без большой скуки ждать назначенного времени.

— Господа, — сказал нам Матьяс Ван-Гит, — все мое жилище к вашим услугам. Я советую вам последовать моему примеру и лечь спать. Ведь придется встать далеко до рассвета, и несколько часов сна могут лучше приготовить нас к борьбе.

— Вам хочется спать, Моклер? — спросил меня капитан Год.

— Нет, — ответил я. — Предпочитаю прогуляться в ожидании назначенного часа, чем просыпаться от глубокого сна.

— Кам вам угодно, господа, — ответил поставщик, — а я чувствую уже спазматическое мигание век, возбуждаемое позывом ко сну. Видите, у меня уже начинаются подобные движения!

Матьяс Ван-Гит, подняв руки, закинул голову и туловище назад невольным расширением брюшных мускулов и выразительно зевнул.

Покривлявшись вдоволь, он сделал нам последний знак прощания, вошел в свою хижину и, без сомнения, скоро там заснул.

— А мы что будем делать? — спросил я.

— Погуляем, Моклер, — ответил капитан Год. — Погуляем в краале. Ночь прекрасная, и я буду более расположен отправиться на охоту, чем проспать три или четыре часа. Притом, если сон — наш лучший друг, то этот друг часто заставляет себя ждать!

Вот мы ходим по краалю, думая и разговаривая попеременно. Сторр, «которого его лучший друг не имел привычки заставлять себя ждать», лежал под деревом и уже спал. Чикари-извозчик также приютился в углу, и в ограде не было ни одного неспящего человека.

Впрочем, это было бесполезно, потому что крааль, окруженный крепким частоколом, был прекрасно огражден. Калагани сам удостоверился, что дверь крепко заперта, потом, простившись с нами мимоходом, вернулся в то отделение, которое занимал со своими товарищами.

Капитан Год и я были одни. Не только люди Ван-Гита, но и домашние животные и хищные звери также спали, одни в клетках, другие под большими деревьями на конце крааля. Тишина стояла полная и снаружи, и внутри.

Наша прогулка привела нас сначала к месту, занимаемому буйволами. Эти великолепные жвачники, кроткие и послушные, не были даже в путах. Они привыкли отдыхать под листвой гигантских кленов, и мы видели, как спокойно лежали они, касаясь рогами друг друга, подогнув под себя ноги, и слышали медленное и громкое дыхание, вырывавшееся из этих громадных масс.

Они не проснулись даже при нашем приближении. Только один поднял на минуту свою большую голову, бросил на нас беглый взгляд, свойственный животным этой породы, потом снова как бы слился со всеми.

— Вот до какого состояния довело их приручение, — сказал я капитану.

— Да, — ответил мне Год, — однако эти буйволы — животные страшные в диком состоянии. Но, имея силу, они не имеют гибкости, и что могут сделать их рога против зубов льва и когтей тигра! Решительно преимущество на стороне зверей красных.

Разговаривая, мы вернулись к клеткам. Там также была полная тишина. Тигры, львы, пантеры, леопарды спали в своих отделениях. Матьяс Ван-Гит сажал зверей вместе только тогда, когда их усмиряли несколько недель плена, и был прав. Эти свирепые звери в первые дни заточения непременно растерзали бы друг друга.

Три льва неподвижно лежали полукругом, как большие коты. Голов их, запрятанных в густую черную шерсть, видно не было, они спали сном праведников.

Сон был не так глубок в отделении тигров. Пылающие глаза сверкали в темноте. Время от времени протягивалась лапа и царапала железную решетку. Это был сон плотоядных, едва сдерживавших свою ярость.

— Им снятся дурные сны, я понимаю это! — сказал сострадательный капитан.

Трех пантер, без сомнения, также волновали угрызения или по крайней мере сожаления. В этот час, будь они свободны, они рыскали бы по лесу! Они бродили бы около пастбищ, отыскивая живое мясо!

Сон четырех леопардов никто не нарушал. Они спали спокойно. Двое, самец и самка, занимали одну спальню, и им тут так было хорошо, как в их логовище.

Одно отделение пустовало, и его должен был занимать шестой, и недоступный тигр, которого ждал Матьяс Ван-Гит, чтобы оставить Тарриани.

Прогулка наша длилась около часа. Обойдя ограду внутри крааля, мы вернулись к подножию громадной мимозы.

Полная тишина царствовала во всем лесу. Ветер, еще шумевший в листве, при наступлении вечера стих. Ни один из листков не шевелился на деревьях. Пространство на поверхности земли было так же спокойно, как и в высотах безвоздушного пространства, где вращался полускрытый круг луны.

Мы с капитаном Годом, сидя друг возле друга, не разговаривали более. Однако сон нас не одолевал. Это было скорее изучение в себе своих ощущений нравственного происхождения. Думаешь, но не выражаешь своих мыслей. Мечтаешь, как мечтал бы спящий человек, и взор, еще не закрытый веками, теряется в каком-то призрачном видении. Одна особенность удивляла капитана, и он сказал мне тихим голосом, как говоришь почти бессознательно, когда все молчит вокруг.

— Моклер, эта тишина удивляет меня! Лютые звери ревут обыкновенно в темноте, и ночью в лесу шумно. Если нет тигров и пантер, то шакалы никогда не умолкают. Этот крааль, наполненный живыми существами, должен бы привлекать сотни шакалов, а мы, однако, не слышим ничего, ни малейшего треска сухих ветвей, ни малейшего воя. Если бы Матьяс Ван-Гит не спал, он был бы удивлен не менее меня и каким-нибудь удивительным словом выразил бы свое удивление!

— Ваше замечание справедливо, любезный Год, — ответил я. — И я не знаю, чему приписать отсутствие этих ночных бродяг, но будем остерегаться. Или среди этой тишины мы наконец сами заснем.

— Будем сопротивляться сну, — ответил капитан Год, потягиваясь. — Приближается час, когда надо отправляться.

Мы опять начали перекидываться вялыми фразами, прерываемыми продолжительным молчанием.

Сколько времени продолжалась эта мечтательность, я не мог бы сказать, но вдруг начался глухой шум, который внезапно вывел меня из сонливости.

Капитан Год также очнулся от своего оцепенения и встал в одно время со мной.

Нечего было сомневаться, этот шум происходил в клетках хищных зверей.

Львы, тигры, пантеры, леопарды, недавно только спокойные, теперь глухо ворчали. Они стояли в своих отделениях, ходили взад и вперед маленькими шажками, вдыхали в себя какие-то испарения, фыркали, поднимались на дыбы и упирались лапами в железные решетки своих отделений.

— Что с ними? — спросил я.