Для Стоуни Бакстер Фрайдгуд ее периодические любовные интрижки были приключениями – так забавно увлечь мужчину, уверенного, что именно он соблазнил тебя. Это придавало ее жизни остроту, которой она не испытывала с тех пор, когда ей исполнилось двадцать и она была студенткой в Скриппс-Клермонте. Но эти интрижки не были просто приключениями – они также сохраняли ее брак. В колледже она одновременно крутила любовь с четырьмя парнями, и лишь один из них, математик, студент последнего курса по имени Лео Фрайдгуд, знал о существовании остальных. Похоже, Лео забавляла ее скрытность – так же, как забавляло данное ей в частной школе прозвище. Только несколько месяцев спустя Стоуни поняла, какие чувства он в действительности скрывал под этим внешне небрежным отношением.

Так что она вышла замуж за него сразу по окончании колледжа и дальше учиться не пошла. Да и Лео тоже. Он сбрил бороду, купил костюм и нанялся на работу в корпорацию "Телпро", офис которой располагался в Санта-Монике.

До пяти лет Табби Смитфилд рос в огромном каменном доме в Хэмпстеде, Коннектикут; вокруг простиралось пять акров любовно возделанной земли, и к воротам была подведена сигнализация. Шестнадцать домов, выстроившихся вдоль Лонг-Айленд Саунда, были достаточно живописными, чтобы привлекать туристов, – не меньше шести автомобилей в день проезжали по Маунт-авеню, чтобы пассажиры могли полюбоваться роскошными особняками, еле различимыми за оградой. Маунт-авеню была "Золотой милей", хотя в действительности и была вдвое длиннее. Раньше это была дорога между Хиллхэвеном, викторианским пригородом Патчина и Хэмпстедом. Когда-то она была настоящей транспортной артерией, но уже давно утеряла былое значение. Теперь в роскошных домах жили фабриканты с заводов Бриджпорта и Вудвилла, врач – владелец самой обширной в округе Патчин практики – и другие люди, немолодые, не любящие вмешательства в свою частную жизнь. Туристы, слоняющиеся по "Золотой миле", редко видели их – зато иногда можно было заметить заезжую кинозвезду, приехавшую подышать целительным морским воздухом, или президента колледжа, отдыхающего от утомительной кампании по выбиванию фондов, но самих владельцев домов видно не было.

Однако те, кто проезжал мимо открытых ворот большого серого каменного дома в 1969 году, могли видеть высокого темноволосого мужчину в белом теннисном костюме, играющего с маленьким мальчиком. Возможно, на ступенях особняка в это время стояла напряженная и внимательная няня в чепце и передничке. И, возможно, мальчик тоже выглядел напряженным и внимательным, так, словно маленький Табби Смитфилд отчасти сознавал, что с отцом ему играть не полагается. Все это делало эту группу из трех человек – няни, отца и сына – странно статичной, точно они разыгрывали какую-то пьесу. Но эта сцена была неважно срежиссирована – одно действующее лицо отсутствовало.

Первая любовная связь Стоуни Фрайдгуд после замужества возникла в 1964 году – это был муж приятельницы, которая жила по соседству, в одном из чистеньких домиков, вытянувшихся в ряд вдоль улицы. Объект ее внимания не был похож на Лео – он был жизнерадостным белокурым молодым банковским деятелем, и Лео обычно отзывался о нем презрительно. Этот роман длился лишь пару месяцев.

Нежное лицо Стоуни, обрамленное блестящими каштановыми волосами, можно было часто видеть в художественных галереях и музеях и – в определенное время – в определенных барах. С точки зрения кое-кого из окружающих, которую не поддерживали ни родители Лео, ни родители Стоуни, Фрайдгуды были удачной парой. Со временем Лео получил два повышения по службе и его перевели в контору "Телпро" в Нью-Йорке, а Стоуни набрала лишь один фунт сверх того, что она весила, когда была студенткой колледжа. Уехав, она оставила курсы упражнений по системе йогов, незаконченную кулинарную школу и мимолетные воспоминания о шести или семи мужчинах. Лео вообще ничего не оставил – компания оплатила перевозку на Восток его парусной лодки и восьми ящиков, которые он называл своим "погребом".

Монти Смитфилд, дедушка Табби, во времена детства Табби был значительной фигурой. Именно Монти первым целовал Табби, когда тот возвращался из детского садика, и Монти вместе с матерью Табби впервые повел его в парикмахерскую. На Рождество и дни рождения Монти делал Табби роскошные подарки: игрушечные железные дороги и все виды дошкольного транспорта, начиная от детской каталки и всяческих велосипедов и кончая крохотным пони. Этот подарок был с помпой преподнесен на третий день рождения Табби в августе 1968 года. Монти устроил тогда шикарный вечер для двадцати детей: оркестр играл: песни Битлов и мелодии из фильмов Диснея; специально к празднику была сделана ледяная скульптура бронтозавра, поскольку Табби тогда увлекался динозаврами, и лишь эволюция помешала Монти преподнести своему внучку живого детеныша.

– Давай, Кларк! – воззвал жизнерадостный старец к своему сыну, когда садовник вывел косматого крохотного пони. – Посади сынка на эту зверюгу!

Но Кларк Смитфилд ушел в спальню, где при помощи потертой сполдинговской ракетки теннисным мячом бил по резному изголовью кровати, стараясь сбить позолоту с причудливой резьбы.

Как и любой ребенок, Табби не имел понятия, чем его отец зарабатывает себе на жизнь, равно как и о том, что на жизнь вообще нужно зарабатывать. Кларк Смитфилд пребывал дома четыре или пять раз в неделю, слушая записи рок-музыки в гостиной их крыла огромного дома, или же выезжал на все теннисные матчи, на которые только мог выбраться.

В возрасте трех или четырех лет, когда Табби начал спрашивать, чем занимается его папа, ему отвечали, что он играет в игры. Кларк никогда не брал его с собой в помещение компании, где он числился номинальным вице-президентом, а вот дедушка продемонстрировал его секретарям, объявив, что они видят перед собой будущего главу "Смитфилд Систем инк". Перед тем как показать Табби компьютерную, старик отворил двери и сказал:

– Имей в виду, вот это контора твоего отца.

Компьютерная представляла собой маленькую пыльную комнатку, в которой был один лишь стол с голой столешницей и многочисленные фотографии отца Табби, получающего призы на теннисных соревнованиях, а также доска для метания стрелок, принадлежавшая раньше Ричарду Никсону, такая же пыльная, как и все остальное.

– Мой папа тут работает? – с младенческой наивностью спросил Табби, и один из секретарей фыркнул.

– Он работает, – настаивал Табби. – Он действительно работает. Погляди, он тут играет в теннис.

На лице старика промелькнуло раздраженное выражение, и за все время их дальнейшего пребывания в конторе он больше не улыбнулся.

Когда его отец и дед сходились в комнате вместе – на семейных обедах, которых Кларк не мог избежать, и каждый раз, когда старик входил в апартаменты сына, – атмосфера неприязни почти ощутимо повисала в воздухе. Табби в эти минуты казалось, что его отец – тоже ребенок, не многим старше его самого.

– Почему ты не любишь дедушку? – спросил он как-то раз отца, когда тот читал ему сказку на ночь.

Кларк вздохнул.

– Для тебя все это слишком сложно.

Временами, и особенно часто, когда ему минуло пять лет, Табби слышал, как его дед и отец ссорятся.