Набережные тоже стоило бы облицевать камнем, и не так, как сейчас, на скорую руку, а понадёжнее. А то, вон, кое-где снег сходит вместе с вымосткой. Хорошо, что сапоги добротные, тёплые, не протекают, можно не петлять, обходя лужи, и не прыгать через них, как то делало большинство обывателей. Но смотреть следовало в оба. Кареты — ещё куда ни шло. Их далеко слышно, можно загодя убраться с дороги. Всадники, в особенности курьеры — эти были опаснее, но не для альва с его слухом. Куда большую опасность представляли воришки — класс существ, совершенно не известных в его родном мире. Дома кража редких амулетов и известнейших драгоценных камней была высоким искусством, этим промышляли самые ловкие авантюристы всех цивилизованных рас. Похищения редкостей готовились десятилетиями, и если удавались, то память об этом сохранялась в веках. А вчера он сломал руку тощему оборванцу, нагло сунувшему оную конечность в его карман, и едва не расплющил о стенку приятеля того оборванца, вздумавшего тыкать в альвийского князя какой-то плохо отточенной железкой. Куда катится этот мир… Когда альв рассказал о случившемся Степану, тот покачал головой.

— Разбойнички, князь, — со вздохом сказал слуга. — Тут гляди, не то обчистят и зарежут.

— А что же делает граф Девиер, коему поручено следить за порядком в столице?

— Так ежели всех разбойничков извести, кому надобен полицмейстер?

Помнится, и князь, и слуга посмеялись над этой нехитрой логикой. Но, судя по всему, Степан был прав. Приходилось в прямом смысле держать ухо востро, как бы двусмысленно это ни звучало.

Он ещё дважды виделся с сестрой, и сегодня собирался навестить её снова, прежде чем поехать в Петергоф за семьёй. На торжества по случаю свадьбы цесаревны Анны с герцогом Карлом Голштинским назвали в гости всю знать страны. Званы были и альвийские князья. Несмотря на значение, которое придавал этому событию сам государь, князь Таннарил отнёсся к приглашению без особенного интереса. Прямо скажем, он не ждал ничего хорошего от этого союза. Великая княжна, старшая государева дочь, была кичлива, хоть и неглупа, а её жених в управленческом смысле являл собой жалкое зрелище. Разве что права на шведскую корону имел, и то велик шанс, что король Фредерик, муж королевы Ульрики-Элеоноры, сумеет убедить риксдаг признать наследниками его Гессен-Кассельских родственников. Впрочем, русский император не просто так посылал в Стокгольм кошельки с золотом. Он скупал сенаторов оптом и в розницу, чтобы они не протащили на шведский престол гессенцев. Если ему удастся эта авантюра, то однажды цесаревна Анна может стать шведской королевой, и тогда у её отца будут развязаны руки на юге… Эта комбинация была вполне в духе альвийских Высоких Домов, хоть и рассчитанная на срок короткой человеческой жизни. Князь не дал бы никакой гарантии на то, что дети Карла и Анны будут так же лояльны к России, как отец и мать, и оттого он не был так оптимистичен, как Пётр Алексеевич.

Вероятнее всего, придётся вытерпеть неизбежный бал. Альвы не могли без смеха смотреть на модные придворные танцы. Пляски крестьян в Германии, Польше и России, и то выглядели куда приятнее для альвийского глаза, чем искусственные ужимки нелепо вырядившихся людей. Но у русских есть хорошая пословица: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят».

Ладно, бог с ними. Приглашают — он придёт и приведёт семейство. Хоть какое-то развлечение.

Шум приближения довольно большого конного отряда князь расслышал задолго до того, как упомянутый отряд выехал на набережную. Оборачиваться альв не спешил. Опять солдаты, возможно, гвардия. Ничего интересного. Можно спокойно любоваться хмурым, свинцовой тяжести небом и начавшим темнеть, но ещё крепким невским льдом. В этом неприветливом пейзаже тоже была своя суровая красота, которую стоило сохранить в памяти.

— С дороги!

Нет, это точно не ему. Он никак не может оказаться на пути всадников. Но окрик офицера отвлёк от созерцания. Князь без особенного удовольствия обернулся на шум… и с большим трудом удержался от удивлённого возгласа.

Альвы. Не меньше полутора десятков альвов воинского сословия: усталые, потрёпанные, но по-прежнему сурово-невозмутимые, как и полагалось воинам. В отличие от Высших, они обрезали волосы по плечи и связывали шнурками в хвосты на затылке, что мужчины, что женщины. И выглядели эти воины так, словно только-только отгремела та злосчастная битва с войском саксонского короля. Кольчуги, видневшиеся из-под плащей, у бедра меч, за спиною — лук и стрелы. Хотя, нет, отличие было: почти у каждого имелись седельные кобуры с трофейными пистолетами. Нельзя сказать, что князь был потрясён. Нет, он прекрасно знал, что выжившие сородичи, поодиночке и группами, постепенно выбираются в Россию. Но в этом отряде было всего лишь четверо мужчин, остальные — женщины и подростки. Значит, дорога сделалась относительно безопасной, если воины выезжают с семьями. Это хорошо. Это очень хорошо. Чем больше отличных, опытнейших альвийских воинов сейчас приедет сюда, тем прочнее будут позиции как самого князя Таннарила, так и всего народа.

Радость от встречи с сородичами не помешала князю разглядеть зелёные кафтаны и такие же зелёные епанчи драгун, сопровождавших альвов. А также и то, что двое из этих самых драгун тоже были альвами. Что ж, сестра не забыла своих верных воинов: и на службу пристроила, и сразу полезное дело определила — сопровождать земляков до Петербурга, попутно объясняя им, что тут к чему. Разумно. Можно даже сказать, по-альвийски рационально. Прочие драгуны, из числа людей, уже не проявляли интереса к сопровождаемым. Нагляделись в дороге, и теперь желают только одного: добраться до казармы, поесть и завалиться спать. Видимо, близость тарелки с супом и воодушевляла их офицера, недовольно покрикивавшего на зазевавшихся прохожих. Но князь, окинув драгун одним внимательным взглядом, искал иное. И нашёл. Человека в светло-сером плаще и кафтане цивильного покроя. Этот человек просто обязан был присутствовать, или князь плохо изучил Петра Алексеевича. И — более того — лицо этого человека показалось ему смутно знакомым.

Пока альв пытался припомнить, где и когда видел это лицо, человек в сером плаще узрел его самого.

— Князь! — воскликнул он. — Какая удача, князь, что я вас встретил! Думал, придётся нарочно писать вам в Петергоф.

— Приветствую вас, господин титулярный советник, — едва человек заговорил, как память тут же выдала альву и место, и время их былой встречи. Пусть мимолётной, но память у остроухих отличная. — Вижу, вы всё так же заняты благородным делом — сопровождаете моих сородичей на жительство в Петербург.

— Почти всю зиму сидел в Риге безвылазно, — признался чиновник, к явному неудовольствию драгун остановив коня. — А как немного потеплело, альвы будто горох из дырявого мешка посыпались. Ждите, скоро их тут много прибудет. Велено пока размещать в казармах Ингерманландского полка, что на Васильевском острову… Мне бы поговорить с вами, князь. Дело имеется, касаемо ваших сородичей.

— Я остановился в австерии Гертнера, на Мойке, — ответил альв. — Заведение приличное, для состоятельных гостей. Почту за честь видеть вас своим гостем.

— Как только размещу подопечных, приду… Н-но, пошли!

Человек пришпорил коня, и кавалькада проследовала дальше. Но альвийский князь не мог не поприветствовать воинов, благодаря мужеству которых они смогли вывести остатки народа в безопасное место.

— Слава и честь вам, благородные! — громко сказал он на родном языке и склонил голову.

— Благодарим тебя, высокородный! — звонко и гордо ответила старшая из женщин, приложив руку к сердцу и склоняясь в ответ. Судя по изящному завитку татуировки на щеке — мать семьи. У воинов, в отличие от Высших, делами семейства всегда заправляет мать. Ничего удивительного, ведь удел мужчин — сражаться и гибнуть, а кто-то должен растить новых воинов.

Альвы, проезжая мимо князя, молча повторяли поклон старшей. У одной из женщин, совсем молоденькой, при этом распахнулся плащ, и стало заметно, что другой рукой она прижимает к себе плотный продолговатый свёрток. Надо же — сама ещё девчонка, а младенца в дальний путь потащить не побоялась. Или уже в дороге родила? Воительницы, они такие…