— …И чого цэ вы до Крыма пишлы? — задумчиво спрашивал вислоусый возница, лениво понукая флегматичного до невозможности вола. — До вас ходылы, лэдь ноги вытягалы. И вас побьють.

— Так времена уже не те, — задумчиво отвечала Раннэиль, по старинной привычке оглядывая горизонт — не покажется ли враг. Горизонт был чист, только впереди виднелось облачко пыли — то шли старым чумацким шляхом основные силы под командованием императора.

— Може й так, — соглашался дядька, качая седеющей головой. — Хана крымського трохы повчыты треба. Лизэ куды не клычуть… А я — людына малэнька. Мэни шо хан Каплан, шо царь Петро, шо Карла шведська, усэ едыно, при усих добре. Мыто я сплатыв, и нэхай мэнэ не чипають.

— А как же полтавцы, что Карлу тому город не сдали? — философия возницы её не понравилась. Взгляд альвийки сделался холодным. — Им было не всё равно.

— Може й так, — снова согласился тот. — А диточок моих хто годував бы, колы б я воюваты пишов, и мэнэ шведы вбылы? Ни. У мэнэ хата з краю, як то в нас кажуть.

— В Полтаве, — сухо напомнила Раннэиль, превращаясь из воительницы в императрицу, — на стены пошли и женщины, и дети. Гибли они наравне с мужчинами, но враг не прошёл. Им было не всё равно, кому служить. А крайняя хата… При большой беде крайняя хата всегда горит первой.

Толкнув коня пятками в бока, она проехала дальше. Было бы понятно, если бы этот человек начал жаловаться, что ему при любой власти худо. Налоги — «мыто» по-здешнему — платят в любой стране все податные, порядок такой. Чиновники, опять же, при любой власти притесняют, не без того. Шведы, те вообще местное население гнобили, а татары в набеги ходят, отчего тому же населению несладко приходится. Но не было у неё веры тем, кому при любой власти хорошо.

Альвы почуяли неладное первыми: у них чутьё на врагов, развитое тысячелетиями. Тонкое облачко пыли — много ли этой самой пыли можно выбить из ещё не высохшей до состояния старой хлебной корки земли? — поднималось слева, и означало приближение большого конного отряда. Подкрепления с той стороны никто не ждал. Значит — враг. Вряд ли татары. В этой степи больше следовало опасаться ногаев, не признавших власти калмыцкого хана. Правда, нападать на ровной, хорошо просматриваемой степи — не лучшая идея. Впрочем, если отряд достаточно большой, а ногаи вполне могли собрать орду в десять тысяч человек, то невесело будет уже обозникам.

Раннэиль, желая окончательно убедиться, что тревога не напрасна, приподнялась в стременах и напрягала зрение, силясь разглядеть хоть что-то помимо пыли. И, когда под облачком показалась единообразная тёмная полоска, начала приходить в тихую ярость.

Кто бы это ни был, курс они держали точно на обоз.

— Телеги в круг!!! — скомандовала она. Давненько уже не приходилось так орать, в последний раз — в Саксонии, на поле того памятного боя. — Приготовиться к обороне! Драгунство — лошадей в середину, спешиться!

Возницы, кто перекрестившись, кто чертыхнувшись, взялись за кнуты. Обиженно взревели волы, заскрипели оси возков, съезжавших с дороги в чисто поле, но обоз начал привычно сворачиваться в вагенбург. Разве чуть более спешно, чем при обычной стоянке в степи. Телеги с боеприпасами и провиантом поставили в середину, окружили лошадьми и распряжёнными волами. Крашеные в красный цвет зарядные фуры ещё и накрыли сверху кожами, чтобы татары — или ногаи, один чёрт — не подорвали их зажигательными стрелами. Драгуны без излишней суеты готовили ружья и пистолеты, занимали места за телегами. Казаки заряжали прихваченные с Сечи походные пушечки, видавшие ещё Богдана Хмельницкого и битву под Жёлтыми Водами. Странно смотрелись эти потемневшие от времени пушчонки с бурбонскими лилиями рядом с четырьмя новенькими орудиями петербургского литья, что готовили сейчас к бою. Лекари под прикрытием возков разворачивали походный госпиталь. Малолеток заставили лечь на дно возков, загнанных подальше от передовой линии, и настрого запретили высовываться. «Высунешься — а тут татарин тебя цап, и в полон утащит, на базаре продаст… Гляди мне!» Уж матери-то проследят, чтобы запрет не был нарушен.

Так это смотря какие матери…

Зная характер своего первенца, Раннэиль говорила с ним не как мать, а как императрица. Она попросту приказала ему не чудить, а беречь сестрицу и братца. Чудить станет тётушка Лиа, ей это по чину телохранителя положено. Сынок хмуро смолчал и неохотно подчинился.

— Успеет ещё навоеваться, — старина Чебышёв, драгунский полковник, проследив взглядом за мальчишкой, взбиравшимся в возок, поделился мнением с «матушкой императрицей». — Даст бог, прорвёмся. Ведь на нас тыщ десять прёт.

— Кто прёт, тот напорется, — с ядовитой ноткой ответила Раннэиль. — Круг замкнут. Хорошо. Сейчас татары начнут обходить нас, в кольцо возьмут, попытаются расстрелять из чего имеют. Нам надо держать их огнём подальше, не дать приблизиться. Они не солдаты, а разбойники, страсть как не любят нести потери. На том и сыграем.

— Посыльного бы к Петру Алексеичу, матушка.

— Перехватят.

— Так что ж делать-то? Как весть подать?

— Стрелять погромче, Васильич. Там, — альвийка махнула рукой на юго-запад, вдоль дороги, — услышат, кому надо… По местам!.. Илвар!

Старый проверенный боевой товарищ, дослужившийся до унтер-офицера, услышал её за полсотни шагов. Примчался. Хотя формально Раннэиль не имела воинского чина, ей повиновались. Не только потому, что императрица, а потому, что имела реальный боевой опыт, в том числе и против противника с огнестрелом. Лесную Принцессу помнили, а кое-где даже ещё боялись.

— К чёрту ружья! Возьмите луки и отстреливайте любого, кто у врага вздумает командовать!

Она знала, что ни один альвийский воин по доброй воле не расстанется с луком. Её прежние бойцы наверняка везли их в обозе. Жаль, собственный лук не пережил войны в Саксонии, а стрелять из чужого ни один альвийский князь не будет… Альвы, как известно, превосходные стрелки. С пятисот — не с пятисот, но с трёх сотен шагов снимут любого.

Именно это ей сейчас и требуется.

— Вынимай патрон!.. Скуси патрон!.. Клади в дуло!

Орда всё ближе. Может, и не десять тысяч, а восемь-девять, но их-то, даже вместе с обозниками, лекарями, женщинами и детьми, менее двух с половиной тысяч. Треть — попросту не бойцы. Но, отчего же императрица всероссийская, урождённая княжна Таннарил, не испытывала беспокойства?

— Вынимай шомпол!..

Нынче только гарнизонная конница да Ингерманландский драгунский полк носили зелёные кафтаны. Гарнизонных в синие мундиры нового образца пока руки не дошли переодеть, а ингерманландцам оставили зелёный цвет обмундирования, сменив лишь покрой, в награду за заслуги. В больших сражениях полк не участвовал, но заслуги были. Из тех, о которых принято говорить лишь в высоких кабинетах и за закрытыми дверями. Мустафа-ага, бывший комендант Азова, мог бы подтвердить, да.

— Мы готовы, — где-то рядом слышится мелодичный и нарочито негромкий женский голос. Альвийка, целительница, урождённая княжна Аэнфед, ныне графиня Елизавета Брюс. Её муж был при штабе генерал-лейтенанта Измайлова.

— Надеюсь, раненых будет немного, Галариль…

Пока люди забивали пули в стволы, альвы, скинув кафтаны с правого плеча, без суеты надевали тетивы на древка своих составных луков, усиленных роговыми накладками. Стрела, выпущенная из такого, летела больше, чем на полторы тысячи шагов, а с близкого расстояния пробивала любую кольчугу. Ни татары, ни ногаи доспехов уже лет двести как не носили. Зачем доспехи татям ночным, которым главное — побольше нахватать и поскорее убежать?.. Альвы — стрелки не чета этим кочевникам. Альвов мало, но если они начнут прицельно выбивать начальствующих, орда на какое-то время потеряет управляемость. Кто-то обязательно не выдержит и побежит, а за ними побегут и остальные.

Уже не только остроухие, но и люди слышали выкрики: «Алла, алла!» Уже было видно, что лошадёнки у всадников низенькие, степные, а одёжка убогая. Точно — ногаи. Но среди них в первых рядах выделялся некто верхом на великолепном белом коне и в богатом халате.