Он подъехал к пасущемуся табуну, снял с украденной лошади аркан и поймал еще одного скакуна. Перерезав путы на его ногах, он повел коня за собой. Проехав несколько метров, Эверард оглянулся. Погони еще не было. И неудивительно — сначала им нужно было прийти в себя, оставшись без начальника. Хотя…

В темном небе засверкали первые зарницы. Он придержал скакуна. Теперь не было нужды торопиться. Это будет Мэнс Эверард… который вернулся к машине времени и забросил ее к югу в пространстве и назад во времени.

Патруль запрещал им помогать себе таким образом. Слишком велик был риск замкнуть собой круг или перепутать прошлое с будущим.

Но сейчас им придется посмотреть на это сквозь пальцы. И даже обойтись без единого упрека. Потому что все это — для спасения Джека Сандовала, а не Мэнса Эверарда. Я жив, здоров и уже свободен. Кроме того, я могу запутать погоню в горах, которые знаю лучше, чем монголы. Это путешествие во времени назад — только для спасения жизни моего товарища…

Кроме того, как это ни горько, в чем же заключается наше задание, как не в самом проведении линии будущего, вернувшегося создать свое прошлое? Без нашего вмешательства монголы легко могли населить Новый Свет, и тогда бы никого из нас вообще не было.

Небо было беспредельным и черным. Не мерцала ни одна звезда. На мгновение сквозь просвет в облаках показалась Большая Медведица. Гулко стучали копыта лошадей. Никогда еще Эверард не чувствовал себя таким одиноким.

— Что мне делать? — спросил он темноту. Но лишь лошади всхрапывали в сыром воздухе.

Ответ пришел сам собой. Эверард немного расслабился и, откинувшись в седле, продолжил свой путь. Он хотел хорошенько все обдумать. То, что он решил сделать, оказалось не таким уж страшным, как он думал вначале.

Токтай и Ли Тай Чунг никогда не вернутся домой. Но не потому, что они погибнут на море или в лесах. Они не вернулись потому, что посланник небес убил громом всех их лошадей и спалил молниями корабли, стоящие в устье реки. Ни один китайский матрос не осмелился выйти в океан на тех утлых суденышках, которые им удалось здесь соорудить; ни один монгол не рискнул отправиться на родину посуху. Экспедиция осядет здесь, люди возьмут себе в жены индейских женщин и доживут свою жизнь в покое. Чинук, тлингит, нутка

— все потлахские племена были прекрасными охотниками, рыболовами, умели строить просторные каноэ… Что ж, монгольский нойон и даже китайский ученый принесли больше пользы, смешавшись с индейцами, чем если бы покорили их…

Эверард кивнул сам себе. Оставим это…

Ему было тяжело думать, что люди его собственной эпохи нимало не отличаются от кровожадного завоевателя Токтая. Даже эти далекие супермены оказались отнюдь не идеалистами. Они не только хранят безопасность истории, текущей задолго до их появления, но и вмешиваются в нее, чтобы создать собственно прошлое… которое при ином порядке вещей могло бы быть гораздо лучше.

Только не надо думать о том, было ли когда-нибудь «настоящее положение вещей». Только не надо об этом думать… Просто смотри на длинную дорогу будущего, по которой должно пройти человечество, и говори себе, что ты находишься в громадном одиноком городе, где есть места получше, а есть и похуже.

— Может быть, это игра краплеными картами. Но это единственно возможная игра в этом городе…

Эверард выкрикнул это, и его голос далеко разнесся над тем огромным пространством, которое ему предстояло одолеть. И он пришпорил коня…

Двадцать тысяч лет назад в Европе была великолепная охота, а зимний спорт там хорош в любую эпоху. Вот почему Патруль времени, всегда заботившийся о своих высококвалифицированных сотрудниках, разместил несколько охотничьих домиков в Пиренеях плейстоценового периода.

Мэнс Эверард стоял на застекленной веранде и смотрел на голубые горы, покрытые льдом; ниже по склонам спускались леса, а совсем внизу тянулись болота и тундра. Сильное мускулистое тело патрульного было одето в свободные зеленые штаны и в куртку из инсульсинта двадцать третьего века; ботинки были сшиты на заказ сапожником из французской Канады девятнадцатого века; он курил старую вересковую трубку вовсе неизвестного происхождения. Эверард ощущал какое-то беспокойство и не обращал внимания на шум, доносившийся из дома, где другие патрульные пели, пили, разговаривали и играли на пианино.

Через покрытый снегом двор прошел их проводник-кроманьонец, высокий красивый парень в эскимосской одежде (непонятно, почему авторы романов о ледниковом периоде никогда не признавали за людьми палеолита достаточно здравого смысла, чтобы носить куртки, штаны и обувь?). Лицо у проводника было раскрашено, за поясом торчал стальной нож, ради которого он и взялся за эту работу. Так далеко в прошлом Патруль мог действовать достаточно свободно, не боясь нарушить ход истории: нож все равно заржавеет, а пришельцев через несколько столетий забудут. Основное затруднение было в другом: женщины-агенты из далеких веков, где нравы были проще, все время заводили романы с местными охотниками.

Пит Ван Саравак (голландско-индонезийский венерианин из раннего 24-го века), стройный, темноволосый молодой человек, чья наружность и манера ухаживать составляли большую конкуренцию охотникам, присоединился к Эверарду на веранде. Минуту они стояли молча, с удовольствием ощущая присутствие друг друга. Пит тоже был агентом свободных действий, в любой момент готовым прийти на выручку в любом ареале. Несколько раз они работали вместе. Отдыхать они тоже приехали вдвоем.

Пит первым нарушил молчание, заговорив на темпоральном:

— Я слышал, около Тулузы обнаружили несколько мамонтов.

Тулуза будет построена только спустя столетия, но сила привычки велика.

— Я уже подстрелил одного, — нетерпеливо сказал Эверард. — И уже вволю накатался на лыжах, назанимался альпинизмом и по горло сыт зрелищем местных танцев.

Ван Саравак кивнул и раскурил сигарету. Когда он затянулся, его скулы еще резче выдались вперед на худом коричневом лице.

— Это приятный отдых, — согласился он, — но честно говоря, через некоторое время жизнь на природе малость надоедает.

Им предстояло ничего не делать еще две недели. В теории, поскольку, возвращаясь из отпуска, агент имел возможность при желании попасть чуть ли не в день и час своего отъезда, отпуск мог длиться бесконечно, но на практике каждый должен был посвятить определенный отрезок своей биологической жизни работе. (В Патруле никогда не говорилось, когда кому предстоит умереть, и у каждого обычно хватало ума не пытаться выяснить это самому. К тому же в любом случае дата могла оказаться неточной — время изменчиво. Одним из преимуществ работы в Патруле была возможность пройти данеллианский курс продления жизни.)

— Чего бы я хотел, — продолжал Ван Саравак, — так это ярких огней, музыки и встреч с девочками, которые никогда и не слышали о путешествиях во времени…

— Сказано — сделано! — подхватил Эверард.

— Рим времен Августа? — радостно спросил его товарищ. — Я никогда там не был. Могу за час выучить их язык и обычаи под гипноизлучателем.

Эверард покачал головой.

— Слишком дорого обойдется. Если мы не намерены забираться далеко в будущее, то по части всяческого разложения лучшего века, чем мой, не найти. Нью-Йорк в особенности… если ты знаешь нужные номера телефонов. А я их знаю.

Ван Саравак ухмыльнулся.

— Я и сам знаю несколько приятных местечек в моем веке, — ответил он.

— Но в целом новое общество мало нуждается в изысканном искусстве развлечений. Ладно, пусть это будет Нью-Йорк… когда?

— Давай год 196О-й. Перед тем, как поехать в отпуск, я как раз там проживал как гражданин и налогоплательщик.

Они усмехнулись друг другу и пошли собирать вещи. Эверард предусмотрительно захватил с собой одежду двадцатого века не только для себя, но и для приятеля.

Бросая одежду и бритву в маленький чемодан, американец думал, надолго ли его хватит, чтобы поддержать кампанию Ван Сараваку. Он никогда не был заядлым гулякой и не представлял себя бесшабашным бражником ни в одну из эпох на протяжении пространства-времени. Бой быков, ящик пива и интересная книжка — пожалуй, этот набор исчерпывал его возможности. Но и самому умеренному человеку иногда необходимо встряхнуться.