Много веков назад караванный путь в Антронию едва ли мог обойти Верганд стороной. Теперь же над бесконечным морем песка последним напоминанием о тех временах, когда здесь жили люди, возвышались лишь гигантская пирамида и плоские вершины надвратных башен.

Потемневшую от времени пирамиду, чьи серые замшелые камни казались ровесниками самого Двэлла, венчала овальная чаша. Чем была эта пирамида – храмом забытых, покинувших мир богов? Дворцом местного эмира? Средоточением таинственных магических Сил? Ныне ничто не напоминало о прежнем величии; один только ветер меланхолично перебирал песок, тонким слоем покрывавший дно чаши, да солнце и звезды, сменяя друг друга, с любопытством заглядывали внутрь.

Обычно единственное, что открывалось их взглядам, – массивный мраморный трон, к которому вело несколько широких ступеней. И не было среди смертных человека, способного прочесть высеченные на нем руны.

Обычно, но не сегодня.

С наступлением ночи дно чаши внезапно озарилось призрачным голубоватым светом. Порыв ветра – и напротив трона появились мягкие шелковые подушки, расшитые причудливой вязью.

Два сияющих белоснежных вихря одновременно взметнулись к небесам. И стоило им рассыпаться каскадом ослепительных искр, как оказалось, что чаша уже не пуста.

На троне, картинно подперев голову рукой, расположился стройный черноволосый юноша в ниспадающем темно-синем одеянии. Сдавливающий лоб тонкий платиновый обруч, холеные пальцы, унизанные переливающимися в лунном свете кольцами, – так мог бы выглядеть один из принцев древности, сын Империи. Лицо юноши было преувеличенно красивым и правильным – слишком красивым и правильным, чтобы это существо могло быть человеком. Но более всего на эту мысль наводили глаза юноши: пустые и равнодушные, точно покрытые полупрозрачной слюдой.

Мужчина, вальяжно возлежавший на подушках, выглядел значительно старше, ему было лет сорок-сорок пять. Яркий теплый халат скорее подчеркивал, чем скрывал внушительных размеров брюшко, расшитые золотом сафьяновые туфли намекали на то, что он не чужд некоторой роскоши. Курчавая борода, обрамлявшая широкое добродушное лицо, придавала этому человеку весьма домашний и уютный вид, а глаза светились умом и иронией.

Юноша заговорил первым:

– Ты просил о встрече, брат.

Он произнес эти слова надменно, точно монарх, дарующий аудиенцию своему ничтожному подданному. Однако его собеседник ничуть не смутился:

– Теперь ты предпочитаешь молодость, Кхарад? Некогда, помнится, мой младший брат с нетерпением ждал первых морщин, надеясь, что они придадут ему хоть немного солидности.

Тот, кого назвали Кхарадом, остался недвижим. Лишь рука с силой сжалась в кулак, словно стиснув рукоять отравленного стилета.

– И это все, ради чего ты хотел увидеться? В таком случае не стоило трудиться, память еще ни разу не подводила меня.

Бородач усмехнулся:

– Можно подумать, что тебе не интересно, чем закончились мои штудии?

– Можно подумать, – отбросив безразличие, юноша наклонился вперед, опершись локтями о подлокотники трона. – И если ты считаешь, что я изменился, – что ж, зато ты, Зеантис, остаешься неизменным. Все так же ждешь аплодисментов, одобрения публики, всеобщего восхищения. Все так же хочешь быть благодетелем. И по-прежнему не желаешь замечать, что для людей ты был и остался колдуном – существом странным, непредсказуемым, от которого лучше держаться подальше. Да что я тебе рассказываю – пройдись по улицам Катэны, посиди в трактирах, загляни на рыночную площадь, и ты сам все услышишь. Только не забудь, милый братец, избавиться от своей не в меру приметной внешности – как бы облагодетельствованные тобой и донельзя благодарные горожане не стали от тебя шарахаться.

Зеантис выслушал этот монолог, склонив голову к плечу и задумчиво поигрывая кистями пояса.

– Выговорился? – наконец произнес он, пожалуй, даже с некоторым сочувствием. – Помнишь, что я сказал, когда тебе пяти еще не было, а ты уже мечтал стать чародеем? «Колдун имеет шанс услышать спасибо, только если избавит других от своего общества». Ну, и что нового ты мне сообщил? А еще говоришь, память ни разу тебя не подводила…

– Раз уж ты вспомнил про мое детство… – усмехнулся Кхарад. – Давно хотел с тобой поделиться, да никак к слову не приходилось. Я уже тогда понял, что самое главное для тебя – оставить последнее слово за собой. Изволь, я не против. И что же ты обнаружил, о возлюбленный брат мой?

Кхарад бил наверняка: настроение Зеантиса прилично испортилось. Нет ничего глупее раздоров с близким человеком, подумал тот. Ты знаешь его, как облупленного; он видит тебя насквозь и еще полфута под тобой. А уж куда кольнуть побольнее, чтобы мало не показалось…

Но если сейчас встать в позу… Нет, проще было вообще не встречаться.

– Кто-то из богов принялся перетягивать одеяло на себя, – обронил он, делая вид, что ему и в голову не пришло обижаться на слова брата.

– Не очень понимаю, как бы нас это касалось, – лицо Кхарада вновь стало невозмутимым. – Мы для них не союзники, не противники. Никто.

Зеантис заскрежетал зубами. Дурак! Старый дурак. Даже не так: самый старый дурак на Двэлле. Понадеялся!

– А ты можешь представить себе мир, где правит одна Ашшарат? – сделал он последнюю попытку. – Или, того веселее, один Темес?

Кхарад едва заметно вздрогнул. Темес… В мире, где станет править Темес, ему делать нечего.

– Ты вновь хочешь померяться силами с богами? – осторожно спросил он. – Надеюсь, ты не забыл, что в прошлый раз мы проиграли. И, кстати, действуя заодно.

– Мы выиграли, брат, – твердо ответил Зеантис. – У людей осталась магия.

– Ах, вот ты о чем… – тон Кхарада вновь сделался унизительно насмешлив. – Ну, тогда воюй… Тоже мне богоборец.

Что ж, Зеантис сам себя спеленал по рукам и ногам своими идиотскими принципами. Если выступить сейчас на его стороне, в конце концов, точно выяснится, что они сражались за счастье человечества, мировую гармонию, великое равновесие или еще за какую-нибудь ерунду в том же самом роде. И так полтысячелетия пришлось приходить в себя после Битвы Святых Отцов. Полтысячелетия потеряно впустую. А теперь получается, что все это ради того, чтобы люди владели магией. Да пропади они пропадом!

И не надоест же братцу: вбил себе в голову, что все, буквально все нуждаются в его опеке, заботе, защите. От эльфа до головастика!

– Ну, и что изменится, победи, скажем, Ашшарат? – лениво протянул Кхарад. – Думаешь, люди перестанут умирать? Воевать? Воровать, наконец? Тебе ли не знать, что в мире, который творили демиурги, вообще не было места для богов?!

– Жаль, что ты не видишь дальше собственного носа, – Зеантис не обратил ни малейшего внимания на покровительственный тон брата. – Только представь себе, какая сила будет у этого бога, если все храмы Двэлла станут храмами… в общем, даже не суть. Вообрази, что все, слышишь, все даруют крупицы Силы именно этому богу…

– И поэтому ты предлагаешь выступить против него прямо сейчас. Эх, милый братец… Хочешь я буду патетичен, если по-другому ты не понимаешь?

Кхарад сделал едва уловимое движение, и если раньше трон занимал принц, то теперь казалось, что на нем восседает король.

– Твои знамена давно обветшали и рассыпались в прах. И боги ныне столь сильны, что те, кто некогда с радостью пополнял наши армии, последуют за ними. Поверь мне, – добавил он уже обычным голосом, – все это такие же мечты о старых добрых временах, что и у какого-нибудь вояки-инвалида из тех, что охраняют городские стены.

– Ты хочешь смириться? – в голосе Зеантиса промелькнуло презрение.

– Давай-ка лучше я скажу тебе, чего я не хочу? Не хочу, чтобы об меня вновь вытирали ноги. Не хочу, чтобы клинок Айригаля медленно разрезал мое тело на десятки кусков, тянущихся друг к другу, оставляя кровавые следы. Не хочу вновь отстраивать все, что они разрушили – просто походя наступив, как разрушают крепость, построенную детишками из песка.