Жар начал заливать лицо и шею. Она чувствовала, как по ногам течет её собственная влага, видела перламутровые дорожки семени, и её накрывал волной необъяснимый страх. Запах секса и вожделения вдруг начал терять свою сладость и превратился в душный стыд. Она осторожно выпуталась из объятий Андрея и медленно отползла от него на полшага, оглянулась назад, боясь увидеть нечто, что может ей понравиться. И ведь понравилось, Андрей сидел на коленях, такой изможденный, взъерошенный и блестящий от пота, такой затраханый до потемнения в глазах. В этих невыносимых светлых глазах с тёмными провалами расширившихся зрачков. Но вместо желания сжать его, обнять, и покрыть поцелуями, нарастало желание убежать. Нельзя было этого делать. Нельзя было доводить ситуацию до секса. До такого секса, после которого и умереть не жалко или убить кого-нибудь. После которого захочется ещё. Андрей не должен был оказаться на этом месте. Только не он. Только не так.

Кажется, он увидел что-то из бурливших внутри Вики эмоций в её взгляде или позе. Андрей изменился в лице, и сладкая истома так же быстро сменилась беспокойством.

— Вик? — осторожно спросил он, пытаясь совладать с дыханием.

Вика неосознанно вытерла ладони о свой голый живот, размазав краску и по нему, оглянулась вокруг в поисках своей одежды. Первым делом она увидела джинсовые шорты у ног. А ведь он даже белья не надевал под них. Это потому что жарко или потому что такой был план? Предательская мысль ударила её словно пощечина.

Она подтянула к себе свои шорты и трусы, нашла взглядом майку на журнальном столике. Увидела помятый мягкий диван, где Андрей вытягивался, как Аполлон на золотом песке, демонстрируя себя Вике во всей вожделенной красе. Дура, ведь это же она пускала на него слюни и облизывалась, источала феромоны желания от одного взгляда на его голую грудь и сильные руки, на его острые тазобедренные косточки, торчащие из-под пояса шорт.

Когда она поднялась на ноги, прикрываясь своей собранной одеждой, он так и остался сидеть на коленях, лишь подтянул к себе шорты и прикрыл ими промежность. Словно Адам, осознавший свою наготу после того, как откусил кусочек запретного яблочка. В глазах Андрея читалось непонимание и немой вопрос: “что я сделал не так?”. И его можно было понять, ведь Вика так извивалась и стонала в его руках, что никто бы не усомнился в её желании участвовать в процессе.

— Не нужно было этого делать, — Вика попятилась к двери.

— Почему? — Андрей поднялся на ноги, поморщившись, когда наступил на больную ногу.

— Просто не нужно, — Вика покачала головой, в глазах защипали слезы от обиды. Она говорила ему и себе, и сама же не верила в то, что произносит.

Её словно разрывало надвое, будто внутри сидели два человека и каждый тянул её в свою сторону, один к Андрею в объятья, дугой прочь бегом и как можно дальше. И этот второй испуганный, дрожащий, захлебывающийся паникой начинал побеждать.

— Прости меня, — пробормотала Вика, упершись голой задницей в дверь.

— За что? — Андрей повысил голос, уже в конец ничего не понимая в происходящем.

Вика резко развернулась и, путаясь в пальцах, открыла никогда не запертую дверь. Выскользнула наружу и быстро добралась до своей квартиры, тут же скрывшись за металлической броней. Замерла, прислушиваясь, не следует ли он за ней. Ничего не услышав. Осторожно посмотрела в глазок.

Андрей стоял там, неподвижный, растерянный, едва натянувший свои обрезанные джинсы. Красивый до боли в глазах и желанный до зубовного скрежета. Запретный, как смертельный, но такой сладкий яд.

Мгновение он стоял, потом взялся за голову, взъерошил короткие волосы и безвольно опустил руки. Он ничего не понимал и наверняка страдал от этого. Особенно после того, что случилось. Склонив голову, он ушел домой, а Вика закусила пальцы на руке, чтобы не заплакать в голос.

Зачем? Зачем он живёт здесь, и волнует её больше, чем кто-либо до него в жизни. Как никто в её прошлом, как никто в настоящем. Почему он как кислота разъедает её броню и стены, возведённые в душе для защиты разбитого давным давно сердца. Почему проникает в каждую её клеточку, просачиваясь в поры на коже? Почему никакие уговоры и убеждения не помогают ей отвлечься от него, никакие причины и доводы не остановили её сегодня от ошибки ценой в расколовшееся как зеркало напускное спокойствие и наплывающее безумие. Почему она только и может, что думать о нём, чувствовать его тело, слышать его голос, надломленным стоном разбивающий её душу надвое?

Вика медленно прошла в ванную и бросила на пол свою одежду. Оперлась на раковину и взглянула на себя в большое зеркало, стоящее прислоненным к стене за краном. Её собственное отражение, одновременно разгоряченное и румяное от секса и в то же время испуганное и потерянное, раздражало даже больше обычного. Хотелось видеть только одну из этих смешавшихся двоих. Может быть, у неё шизофрения? Может там, внутри этой головы живет две разные личности, которые иногда между собой не смогут договориться?

Она включила душ и влезла под струи воды. Одна половина хотела смыть с себя пот и запах Андрея, чтобы поскорей забыть, а другая медленно и сладко водила руками по телу, повторяя пути, по которым двигались его руки. Его невозможные руки с длинными пальцами, горячие, немного жесткие и в тоже время невыносимо нежные, гладящие, сжимающие, скользящие. Её разум играл с ней злую шутку, повторяя снова все от начала до конца, каждый миг и ощущение, которое она теперь соберет аккуратно в свои ладони и запрячет в самый дальний и тёмный уголок памяти, чтобы время от времени доставать оттуда, вдыхать аромат и таять от воображаемого блаженства. Сразу после… как только…

Вика согнулась и сползла по стене ванной, мягкая пульсация теплом разливалась у неё между ног. Она одними воспоминаниями и легким касанием заставила себя испытать еще один оргазм. Теперь силы кончились полностью.

Вода текла по обнаженному телу, а Вика чувствовала себя опустошенной и оголенной, как ветка, с которой содрали кору.

Как тяжело сходить с ума. Как больно запрещать себе желанное. Как страшно позволить себе снова открыть сердце для кого-то, кто так волнует и сжигает дотла одним взглядом.

Почему она тянет руки к открытому огню, зная, что он обожжет её, почему она хочет вдохнуть язычки пламени и выдохнуть прах от сгоревшей снова души. Чтобы в итоге осталась только боль и пустота, только солёный пепел на губах.

И почему в этом доме такие тонкие стены? Вика не спала всю ночь и совсем не потому, что не могла найти удобное положение на кровати. Нет, теперь её спальное место было мягким и комфортным, с хорошим матрасом на большой двуспальной кровати, с воздушными пуховыми подушками, с тонким шелковистым пледом, который приятно холодил кожу в жаркую ночь. С новой прикроватной тумбочки на неё с укором смотрела неяркая настольная лампа в круглом тканевом абажуре. Она то включала её, желая пронать тьму и навязчивые мысли, то выключала, надеясь, что сможет спрятаться от самой себя.

Когда было совсем темно и душно, за стеной что-то громко разбилось, а когда забрезжил ранний июньский рассвет, громко хлопнула входная дверь. Та, что никогда не запиралась, та, что заманила её в жаркое, наполненное солнцем, жилище и так же подло позволила сбежать из него.

Сбежать от него.

Зачем она это сделала?

Пришла или сбежала? Вот этот вопрос Вике давался тяжелей всего, он её буквально разрывал на две части, заставляя кровоточить сожалениями всю ночь напролет.

Как иногда сложно бывает понять саму себя и как легко бывает измываться над собой же. Ведь это настоящий мазохизм одновременно ненавидеть себя за слабость и вожделение, за потакание соблазну и полной капитуляции в самый ответственный момент, и услащать распаленное сознание воспоминаниями. Такими свежими и осязаемыми, будто она прямо сейчас чувствует прикосновения Андрея на своей коже, его обжигающие поцелуи, его руки. Каждый сантиметр её тела запомнил, где скользили его пальцы, запечатлел его отпечатки для будущего опознания и обвинения.