Что такое бомбардировка, энергетики изведали еще до начала боев в городе. В середине августа гитлеровские самолеты совершили налет на электростанцию. Бомбы взорвались в машинном зале, в помещении углеподачи. Впервые мы пережили тогда горечь безвозвратных потерь. В середине сентября гитлеровцы поставили орудия на близлежащих высотах. С этих дней они стали систематически обстреливать СталГРЭС. Снаряды рвались в машинном зале и в других помещениях, по всей территории. Работники станции действовали смело и решительно в самые тревожные моменты…

В те дни главным инженером СталГРЭС работал Константин Васильевич Зубанов. Как и его отец П. В. Зубанов, который участвовал в строительстве первых электростанций в нашей стране, всю свою жизнь он посвятил делу развития советской энергетики. Он рассказывал автору книги:

— Каждому работнику СталГРЭС, работавшему в прифронтовых условиях, было присуще высокое сознание ответственности. Даже годы спустя, вспоминая о своих товарищах, горжусь их смелостью и мужеством. В памяти осталось немало эпизодов.

Есть такая должность на станции — водосмотр. Он стоит на самой высокой точке станции, примерно на высоте сорока метров. Во время обстрелов это было самое опасное место на станции. Водосмотр не имел права отойти даже не минуту от своего рабочего места. В любой обстановке он должен бдительно наблюдать за приборами, регулировать уровень воды в котлах. Если упустить воду, котел может взорваться, а эта авария для электростанции опаснее, чем взрыв снаряда прямого попадания. Не была случая, чтобы водосмотр Михаил Дубоносов или другие покинули свое место во время обстрелов.

Мы работали в условиях повседневной опасности. Никто не знал, что будет через минуту, в какой точке застанет очередной обстрела И потому надо было по возможности привыкнуть к обстановке. Другими словами, возникала чувство, знакомое всем фронтовикам.

Приведу такой эпизод. Едва старший кочегар Константин Харитонов принял смену, как гитлеровцы снова начали обстреливать СталГРЭС, снаряд разорвался в котельном цехе. Осколками перебило трубы. Мгновенно вырвавшийся горячий мазут облил Харитонова. Обожженный кочегар бросился к месту аварии. Вместе с товарищами, подоспевшими ему на помощь, перекрыли пробоину. С ним работали кочегары Вороненко, Шестернин, начальник цеха Кругляков. Их засыпало осколками щебня и стекла. Контуженные, в кровоподтеках, работники цеха ремонтировали трубы.

Мужественно работали в дни боев мастер Гунгасов, электротехник Нестеров, начальник цеха Львову заместитель главного инженера Карелов и другие. Все в нашем коллективе трудились с полной отдачей сил. Чувство долга было сильнее страха смерти. С чувством гордости вспоминаю о своих товарищах. Это были храбрые и скромные люди. Обстановка складывалась такая, что каждый день и каждый час мог стать последним в нашей жизни. Но никто не отчаивался. В коллективе не было трусов и паникеров. Под бомбежками и обстрелами все вели себя сдержанно и мужественно. Продолжали свою работу по обслуживанию оборудования электростанции. Что поддерживало наш дух, самыми крепкими узами сплачивало людей? Прежде всего сознание того, что нас, небольшой коллектив, оставили на СталГРЭС, доверили фронтовую вахту, что подача электроэнергии помогает бить врага под Сталинградом…

В исторической летописи тех дней осталось немало примеров стойкости, которую проявили энергетики. Случилось так, что снаряд застрял в решетке над агрегатами станции. Главный инженер Зубанов вместе с мастером Гунгасовым осторожно вытащили его. Взяв снаряд на руки, Зубанов пошел вниз по крутой лестнице с высоты сорока метров. Ступенька за ступенькой, с трудом удерживая равновесие, он спускался с этой опасной ношей. С тревогой ждали его товарищи. Наконец последние метры позади. Зубанов передал снаряд собравшимся внизу специалистам.

Рабочий коллектив СталГРЭС стал гарнизоном неприступного Сталинградского бастиона. О том, какими были трудовые будни энергетиков, вспоминал Василий Васильевич Разумейченко, в то время мастер электроцеха:

— Главный щит управления — это мозг электростанции. Энергетики знают: это место — святая святых на станции. Здесь находятся только дежурные. С начала обороны города работники цеха поставили койки около главного щита управления. Здесь мы сутками работали и урывками спали. На станции в то время оставались только те специалисты, без которых нельзя было обойтись. Рабочая вахта продолжалась сутками. Как и солдаты на фронте, мы не уходили с боевого рубежа.

Повседневно происходили событий, когда действовать надо было под огнем, принимать решения мгновенно.

Помню, как начался первый обстрел. Утром вместе с электротехником Сергеем Медниковым мы дежурили у главного щита электростанции. С первых дней обороны привыкли с тревогой посматривать на небо. В любой момент могли налететь фашистские бомбардировщики. Дни в ту осень стояли ясные, безоблачные. Недобрым словом приходилось поминать эту летную погоду. О воздушном налете нас обычно оповещала зенитные орудия, прикрывавшие СталГРЭС. В тот день все было тихо. Молчали зенитки. Вдруг неподалеку раздался взрыв. Потом еще ближе. Впервые фашисты обстреливали электростанцию из орудий. Каждому понятно — в такую минуту инстинкт самосохранения как бы вырывается наружу, и помимо воли хочется укрыться от смертельного ливня. Но мы увидели — вся площадь у распределительного устройства заливается водой. Это означало — разбит циркуляционный охлаждающий водовод. Раздался аварийный звонок. Мы бросились к месту взрыва. Увидели, что снаряд разорвал чугунные трубы, вода проникла в подвальное помещение здания. Под обстрелом в цех пришел главный инженер. Стали откачивать воду. Работали до тех пор, пока не ликвидировали аварию.

Если говорить о главном щите управления, где мы жили и работали, то в дни осады здесь также взорвалось несколько снарядов и бомб.

Однажды один из наших мастеров прилег отдохнуть после смены. Во время налета едва он успел отскочить за колонну, как кровать разнесло вдребезги упавшими бетонными глыбами.

Во время обстрела загорелся трансформатор. Он стоял на железнодорожной платформе, которую не успели вывезти за Волгу. Когда вспыхнуло масло в трансформаторе, пламя поднялось выше станции. Это было ночью. Гитлеровцы увидели начавшийся пожар и открыли огонь из орудий. Это был их обычный варварский прием — пытаться сеять панику в такие моменты, разбрасывать пламя взрывами снарядов. Несмотря на опасность, все, кто был в цехе свободен от вахты, выбежали с лопатами, стали тушить пожар. Пламя сбили, спасли оборудование, стоявшее рядом.

Опасность преследовала повсюду. Как-то мы переходили механическую мастерскую. Гаубицы открыли огонь. Мы бросились наземь. Полетели осколки. Нас не задело. Ползком перебрались под железнодорожные вагоны. Перебежками добрались до механической мастерской. Были срочные дела, связанные с ремонтом оборудования. Надо было выточить детали взамен разбитых, чтобы обеспечить работу агрегатов. Обстрел закончился так же внезапно, как и начался. Когда мы возвращались обратно, то увидели: снаряды изрыли землю в том самом месте, где сначала пережидали обстрел. Постояли над этой воронкой, поговорили, даже пошутили о том, что вот, мол, как верно поступили, что поторопились к станкам, и пошли снова на смену…

Враг рвался к Волге. Коллектив электростанции получил приказ минировать здание и агрегаты. Об этом вспоминал К. В. Зубанов:

— С каждым днем тревожнее становилась обстановка. В северной части города бои шли в цехах заводов. Мысль о том, что фашисты могут ворваться на станцию, была самой страшной для нас. Получив приказ, стали минировать главный щит управления, котлы, турбины, кабельный канал. Таскали ящики с аммоналом, раскладывали на станции. Во время дежурств на главном щите управления, когда начинались обстрелы, закрывали взрывчатку листами железа. По существу мы жили на аммонале. В конце октября получили приказ разминировать станцию. Мы поняли — миновала угроза захвата гитлеровцами станции. Сразу стало легче…