– Она еще может быть полезна, – проскрежетал Мурддраал. – Я не хотел бы, чтобы Черная Айя была уничтожена.

– Кто ты такой, чтобы противоречить одной из Избранных? – презрительно воскликнула Месана, но тут же испортила впечатление, нервно облизнув губы.

– Ты думаешь, что Длань Тени – это просто имя? – Голос Мурддраала больше не скрежетал. Пустой и гулкий, он звучал словно из какой-то пещеры, находящейся на невообразимой глубине. Одновременно со словами тварь начала расти, раздуваясь до тех пор, пока ее голова не коснулась потолка более чем в двух спанах над полом. – Ты была призвана, и ты не пришла. Моя рука простирается далеко, Месана.

Сотрясаемая крупной дрожью, Избранная раскрыла рот, возможно для того, чтобы умолять о пощаде, но внезапно черное пламя вспыхнуло вокруг нее, она закричала, а ее одежды упали с нее, рассыпаясь в прах. Языки черного пламени привязали ее руки к бокам, плотно обвились вокруг ног, а во рту появился шар клубящейся черноты, не давая ей сомкнуть челюсти. Она извивалась в своих путах, нагая и беспомощная, и под взглядом ее бешено вращающихся глаз Алвиарин хотелось смешаться с землей.

– Хочешь ли ты узнать, почему одна из Избранных должна быть наказана? – Голос вновь заскрежетал, словно пила по кости, и Мурддраал вновь казался всего лишь необычно большим Таящимся, но Алвиарин не обманывалась. – Хочешь ли ты посмотреть на это? – спросил голос.

Она должна была бы пасть ничком на пол, умоляя даровать ей жизнь, но не могла пошевельнуться. Она не могла отвести взора от этого безглазого взгляда.

– Нет, Великий Повелитель, – только и сумела проговорить она; во рту было сухо, словно он был полон песка. Она поняла. Этого не могло быть, но она поняла. Внезапно Алвиарин осознала, что по ее щекам катятся слезы.

Мурддраал улыбнулся вновь.

– Многие пали с высот из-за того, что хотели знать слишком много.

Тварь перетекла поближе к ней – нет, не тварь, – Великий Повелитель в облике Мурддраала перетек поближе к ней. Он передвигался на ногах, однако нельзя было подобрать другого слова для описания того, как он двигался. Бледная, облаченная в черное фигура склонилась над ней, и она чуть не завопила, когда его палец коснулся ее лба. Она завопила бы, если бы могла издать хоть какой-нибудь звук. Ее легкие висели пустыми, лишенными воздуха мешками. Прикосновение обожгло ее, словно докрасна раскаленное железо. Словно в тумане, она удивилась, почему не чувствует запаха собственной горелой плоти. Великий Повелитель выпрямился, и раздирающая ее боль утихла, исчезла. Ее ужас, однако, ни капли не уменьшился.

– Ты помечена как одна из моих, – проскрежетал Великий Повелитель. – Месана больше не причинит тебе вреда. До тех пор пока я не дам ей свое позволение. Ты найдешь тех, кто угрожает здесь моим созданиям, и передашь их мне. – Он отвернулся от нее, и черная броня пала с его тела. Она вздрогнула, когда доспехи ударились о прикрытые ковром плиты пола со стальным звоном, вместо того чтобы просто исчезнуть. Он был одет в черное, и она не могла бы сказать, был ли это шелк, или кожа, или что-то другое. Чернота его одеяния, казалось, высасывала свет из комнаты. Месана начала биться в своих узах, пронзительно причитая сквозь кляп во рту. – Теперь ступай, – произнес он, – если хочешь прожить еще хоть час. – Звуки, производимые Месаной, превратились в отчаянные вопли.

Алвиарин не знала, как выбралась из своих покоев, – она не могла понять, как ей удается держаться на ногах, они были словно наполнены водой, – но обнаружила, что бежит по коридорам, подобрав юбку до колен и несясь со всей быстротой, на какую была способна. Внезапно впереди нее возникла широкая лестница, и она едва успела притормозить, чтобы не скатиться вниз по ступеням. Бессильно привалившись к стене и трясясь всем телом, она смотрела вниз, на изгибающийся пролет белых мраморных ступеней. В мозгу у нее четко вырисовывалась картина: ее тело летит вниз по лестнице, а потом остается лежать неподвижно, с переломанными костями.

Тяжело, отрывисто дыша хриплыми, раздирающими горло всхлипами, Алвиарин приложила трепещущую руку ко лбу. Ее мысли катились, наталкиваясь одна на другую, как ее тело могло бы катиться по ступеням. Великий Повелитель отметил ее как одну из своих. Ее пальцы скользнули по гладкой безупречной коже. Она всегда высоко ценила знание – власть основывается на знании, – но она не желала знать, что происходит сейчас в комнатах, которые только-только покинула. Она хотела бы вообще не знать о том, что там что-то происходит. Великий Повелитель отметил ее, но Месана все равно найдет способ убить ее за то, что она знает. Великий Повелитель отметил ее и дал ей приказание. Она будет жить, если выяснит, кто охотится на Черных Айя. С усилием распрямив спину, Алвиарин торопливо вытерла ладонями слезы со щек. Она не могла оторвать глаз от ступеней, уходящих вниз впереди нее. Элайда несомненно подозревает ее, но если в этом нет ничего большего, она в любой момент способна организовать охоту. Просто ей придется учитывать саму Элайду, как угрозу, которую необходимо пресечь. Передать ее Великому Повелителю. Ее пальцы вновь коснулись лба. Черная Айя была в ее распоряжении. Гладкая нетронутая кожа. Талене была там, в апартаментах Элайды. Почему она так смотрела на Юкири и Дозин? Талене была Черной, хотя она, разумеется, не знала того же об Алвиарин. Будет ли метка видна в зеркале? Есть ли там что-нибудь, что смогут увидеть другие? Если ей придется разрабатывать план против предполагаемых охотниц Элайды, возможно, стоит начать с Талене. Она пыталась представить себе путь, по которому ее послание могло бы дойти от «сердца» к «сердцу» до Талене, но в то же время не могла прекратить смотреть на лестницу, видя, как ее тело катится со ступеньки на ступеньку, вниз, до самого низа. Великий Повелитель отметил ее.

Певара с легким нетерпением ждала, пока стройная маленькая Принятая ставила серебряный поднос на столик у стены и снимала салфетку с блюда с пирожками. Низенькая женщина с серьезным лицом, Педра не была медлительной и не выказывала никакого раздражения тем, что вынуждена все утро провести на побегушках у Восседающей; она действовала точно и аккуратно. Эти качества были ценными и нуждались в поощрении. Однако, когда Принятая спросила, не налить ли ей вина, Певара сухо ответила:

– Мы сами справимся, дитя мое. Ты можешь подождать в передней. – Она чуть не сказала молодой женщине, что та может возвращаться к своим занятиям.

Педра раскинула белую юбку с цветной каймой в грациозном реверансе, не проявляя и намека на то смущение, в какое часто приходили Принятые, когда Восседающие выказывали раздражение. Принятые слишком часто считали, что сердитые нотки в тоне Восседающих выражают сомнение в их пригодности для того, чтобы носить шаль, словно у Восседающих нет других забот.

Певара подождала, пока дверь за Педрой закроется, щелкнув замком, а затем одобрительно кивнула.

– Эта девушка скоро станет Айз Седай, – проговорила она. Когда любая из женщин получала шаль, это всегда приносило удовлетворение, но особенно в тех случаях, когда вначале она казалась малообещающей. Небольшие радости – это все, что оставалось им в эти дни.

– Но не одной из наших, думается мне, – отозвалась ее нежданная гостья, поворачиваясь от миниатюрных портретов умерших членов семьи Певары, что стояли в ряд на мраморной каминной полке с волнистой резьбой. – Она неуверенно чувствует себя с мужчинами. Мне кажется, они нервируют ее.

Саму Тарну мужчины, несомненно, не нервировали, как и почти все остальное, по крайней мере с тех пор, как она получила шаль немногим более двадцати лет назад. Певара помнила ее очень нервозной послушницей, но сейчас голубые глаза светловолосой Айз Седай были тверды как камни. И тепла в них было не больше, чем в камнях зимой. Но, несмотря на это, в ее холодном горделивом лице, в складке ее губ было что-то, из-за чего этим утром она казалась беспокойной. Певара не могла представить себе, что могло заставить Тарну Фейр нервничать.