31 октября немецкие бомбардировщики «Гота» совершили налет на Британию, впервые применив зажигательные бомбы. Налет успехом не увенчался. Всего было сброшено 83 зажигательные бомбы весом 4,5 килограмма, многие так и не воспламенились, от остальных ущерб оказался невелик, но погибло десять гражданских лиц. Лондонская противовоздушная оборона, размещенная так, чтобы каждая батарея могла оповещать соседей о приближающихся бомбардировщиках, отогнала и частично рассеяла нападавших. Из 22 самолетов, участвовавших в налете, 5 потерпели аварии при посадке.

Войска Соединенных Штатов наконец были готовы принять участие в боевых действиях. Впервые это произошло вечером 2 ноября, когда американский пехотный батальон пришел на смену французам у деревни Бартелемон. В три часа утра один из передовых постов подвергся часовому артобстрелу, после чего пошла в атаку штурмовая группа из 213 солдат Баварского полка. Американцы вчетверо уступали им численно. Погибли трое: капрал Грэшем и рядовые Энрайт и Хей. Одного застрелили, другому перерезали горло, третьему размозжили голову. Затем штурмовики отступили, уведя с собой в плен 12 американских военнослужащих. В этой атаке двое немцев погибли, один перебежал на сторону американцев.

Оставшихся в живых на этом посту позже обнаружили «с бледными перекошенными лицами и безумными глазами». Першинг прослезился, когда ему сообщили о происшедшем. Расследование показало, что американцы недостаточно подготовлены и должны быть отведены от линии фронта. Французский командующий, генерал Поль Бордо, выразил сомнение в «мужестве американцев и их способности защищаться». В ответ на упрек за это критическое замечание генерал Бордо поспешил взять свои слова назад и предложил, чтобы тела трех погибших американцев «были оставлены здесь, оставлены у нас навечно», заявив: «Мы напишем на их могилах: «Здесь лежат первые солдаты славной республики Соединенных Штатов, павшие на французской земле за свободу и справедливость». Проходящие будут останавливаться и обнажать головы. Все путешественники из Франции, из стран союзников и из Америки, которые приедут на поля сражений в Лотарингии, будут заезжать и сюда, чтобы отдать дань уважения и благодарности павшим. Капрал Грэшем, рядовой Энрайт, рядовой Хей, от имени Франции я благодарю вас. Упокой Господь ваши души. Прощайте!»

Спустя семьдесят пять лет один британский путеводитель направляет посетителей именно туда, на место боев в Лотарингии, где начинались боевые действия американцев на Западном фронте?[208].

На Восточном фронте война быстро уступала место революционным событиям. Хотя 16 октября новый военный министр России генерал Верховский заверял полковника Нокса, что «мы восстановим русскую армию и к весне она будет полностью готова к боевым действиям», британский военный атташе через две недели записал в дневнике: «Совершенно ясно: нет ни малейшей надежды, что русская армия когда-нибудь будет способна воевать». 2 ноября, отчасти надеясь, что российские евреи повлияют на соотечественников, внушив им желание продолжать войну, Британия опубликовала декларацию Бальфура – письмо министра иностранных дел лорда Бальфура лорду Ротшильду, в котором выражалась поддержка Британией усилий по созданию «Национального дома для еврейского народа» в Палестине. Последние дискуссии, развернувшиеся вокруг декларации, касались непосредственно вопроса о том, как она может послужить подъему патриотических чувств в России.

«Поступающая со всех сторон информация говорит о том, что евреи сейчас играют очень важную роль в российской политике, – написал 24 октября высокопоставленный чиновник британского Министерства иностранных дел Рональд Грэм Бальфуру. – Почти каждый еврей в России – сионист, и, если им дать понять, что успех сионистской идеи зависит от поддержки стран-союзников и изгнания турок из Палестины, мы сможем привлечь на свою сторону очень важный элемент». 3 ноября появилась договоренность, что трое ведущих сионистов, в том числе Владимир Жаботинский, отправятся в Петроград, чтобы убедить русское еврейство поддержать дело союзников. «Очень жаль, что потеряли драгоценное время, – писал министру иностранных дел лорду Бальфуру его заместитель лорд Хардинг, одновременно выразив оптимизм: – При грамотном управлении российскими евреями ситуация может улучшиться уже к весне».

Однако спасать ситуацию было уже поздно. Ничто привлекательное для меньшинства или соблазнительное в долгосрочной перспективе не могло противостоять мощной волне антивоенных настроений. 3 ноября в Петрограде стало известно, что русские части на Балтийском фронте бросают оружие и начинают брататься со своими немецкими противниками. 4 ноября Временное правительство распорядилось отправить на фронт Петроградский гарнизон численностью 155 000 человек, но военно-революционный комитет большевиков уговорил солдат не повиноваться приказам. На следующий день Керенский приказал войскам, расположенным в пригородах Петрограда, в лояльности которых он был уверен, войти в город. 6 ноября они отказались выполнить приказ. Верный правительству женский батальон численностью 1000 человек, проходивший маршем по улицам для встречи с Керенским, был освистан солдатами. Вечером большевики заняли все важнейшие здания столицы: вокзалы, мосты через Неву, государственный банк и, что самое главное, телефонные станции.

Огромная империя, раскинувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана, чья поддержка Сербии и союз с Францией стали одним из катализаторов войны в 1914 г., погрузилась в смятение и хаос. 7 ноября более 18 000 большевиков окружили министров Временного правительства, заседавшего в Зимнем дворце. Их защищало не более тысячи солдат. С военно-морской базы в Кронштадте прибыло более 9000 матросов, преданных революции. Днем к ним присоединилось еще 4000 моряков и около 900 солдат, прибывших в столицу на минном заградителе, двух минных тральщиках, двух пароходах и пяти военных катерах. В этот же день из Хельсинки пришло два русских эсминца; они тоже объявили о своей поддержке революции.

Вскоре после десяти часов вечера большевики с крейсера «Аврора», стоявшего на якоре в Неве, заявили, что откроют огонь по Зимнему дворцу, и сделали пару холостых выстрелов, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений. В час ночи 8 ноября большевики заняли Зимний дворец, разогнав его защитников. Ленин, избранный днем председателем Совета народных комиссаров, взял власть в столице в свои руки. Троцкий стал комиссаром иностранных дел. «Это не могло продлиться долго, – позже размышляла дочь британского посла Мэриел. – Сам Петроград мог на какое-то время оказаться в их руках, но в то, что всей Россией могут править такие люди, было просто невозможно поверить».

Поверить было невозможно, но это произошло. Временное правительство, просуществовавшее шесть месяцев, было свергнуто столь же безоговорочно, как и царь до него. В Москве красногвардейцы захватили Кремль. Керенский бежал из Петрограда в машине американского посольства в Псков, где надеялся поднять войска, верные его правительству. «Он был вынужден одолжить автомобиль, – записал в дневнике полковник Нокс, – поскольку ночью большевики вытащили магнето из всех машин, стоявших на Дворцовой площади. Он отправил записку американскому послу с просьбой не признавать новое правительство в течение пяти дней, за которые он надеялся вернуться и восстановить порядок. По-моему, он не вернется никогда».

Новая власть в спешном порядке стала издавать декреты и приказы. Первым декретом, изданным 8 ноября, стал Декрет о мире. Ленин вечером зачитал его перед восторженной толпой. Но на следующий день, когда Троцкий приказал сотрудникам Министерства иностранных дел, которое он только что возглавил, перевести декрет на иностранные языки для срочного распространения за границей, 600 государственных служащих, ранее верных царю, а потом и Временному правительству, отказались это сделать и покинули министерство. На следующий день на фронты было отправлено четыре миллиона экземпляров декрета, призывающего прекратить все военные действия.