Кошка, впрочем, к золоту и сверкающим камням была равнодушна.

Она шла до тех пор, пока не оказалась у порога книгохранилища…

…и, переступив его, превратилась в высокую женщину с бледной кожей и белыми волосами, с которых при каждом движении падали капли воды, похожие на росу. Ее огромные фиалковые глаза смотрели встревоженно, а выражение красивого лица было скорбным.

В кресле у окна сидел мужчина и читал книгу.

– Уходи, – сказал он, не поднимая глаз. – Я же просил, чтобы ты не приходила сюда.

– Мне никто не может приказывать, – ответила женщина тихим приятным голосом. – Даже ты. Куда все ушли? Куда ты отправил семью?

Он как-то неопределенно махнул рукой.

– В безопасное место. – Книга упала на пол, и сразу стало заметно, что до сих пор она была перевернута. – Зачем тебе знать? Твой народ все равно не слишком пострадает от появления в этих местах Медведь-горы, ведь ваши владения находятся глубоко…

– …глубоко под землей. Окажись на нашем месте люди, они бы не стали печалиться из-за чужой беды, – проговорила женщина. – Они бы переждали лихое время, а потом продолжили бы жить как ни в чем не бывало.

Человек, сидящий в кресле, впервые поднял голову и посмотрел прямо в глаза своей странной гостье. Его лицо было измученным, серым от усталости и бессонных ночей, его глаза покраснели от чтения при свечах, но страшнее всего была решимость во взгляде – словно у воина, которому предстоит битва, чей исход предрешен.

– Ты же не любишь людей. – Его голос был тих и спокоен. – Так почему…

– Нельзя всех любить, но обратное тоже верно.

Мужчина покачал головой.

– Я этого не хочу…

Рассмеявшись, прекрасная гостья вновь превратилась в белую кошку и прыгнула на колени к хозяину опустевшего дома. Фиалковые глаза зверя взглянули человеку в лицо; в их глубине мерцали серебристые искры, словно отражение невидимых звезд. Кошка мурлыкнула и в одно мгновение взобралась мужчине на плечо.

«Пойдем! – беззвучно сказала она. – У нас почти не осталось времени!»

И тотчас же за окном раздался далекий грохот, словно подтверждая ее слова…

– Ради семи печатей, – растерянно проговорила Фиоре. – Так это были Марвин и… Арейна? Он запечатал гору, изменив русло реки?!

Кьяран молча кивнул.

– Вот и разгадка, – задумчиво проговорил грешник, глядя на закрытую книгу, на чьем запыленном переплете медленно затухали огни печатей. Почему-то Фиоре показалось, что он ничуть не удивлен. – Видимо, Марвин не хотел, чтобы об их любви стало известно людям, и слегка подправил печать – с того самого мгновения, как она начала действовать, не только фаэ горы уснул, но и Арейна превратилась для горожан в нечто из далекого-далекого прошлого. Вскоре о ней позабыли…

Фиоре нахмурилась.

– Это несправедливо!

– Ты так считаешь?

– Да! Он заполучил всю славу, стал героем, а про нее все забыли. Шутка ли, восемь веков проспать на дне озера? – Она почувствовала растущую злость. – Ненавижу его!

– Иногда уйти легче, чем остаться, – сказал грешник с тяжелым вздохом. – Насколько мне известно, эта печать отняла у Марвина не только возлюбленную: после того, что случилось в Эйламе, он прожил всего восемь лет…

– Не нам его судить, – вдруг вмешался Кьяран. – Теймар, эти сведения как-то помогли отыскать лекарство против сонной болезни?

– В некотором роде, – ответил грешник. – Теперь я кое-что понял, но это надо бы проверить… впрочем, проверка подождет. Как там ужин?

Книжник прикоснулся к своему кольцу.

– Уже готов. – Чуть помедлив, он прибавил: – Но у нас еще один гость.

Фиоре взглянула на своего опекуна и увидела, что он обеспокоен и испуган.

Личность нового гостя мгновенно перестала быть тайной…

Сола атаковала дом своего отца, будто вражескую крепость. Дочь Кьярана не сильно изменилась с тех пор, как они с Фиоре встречались в последний раз, – она была все такой же миловидной женщиной с вечной гримасой раздражения на лице и колючим взглядом зеленых глаз. «Моя Сола – цветок, – сказал как-то раз книжник, горестно вздохнув. – Прекрасный с виду, но наделенный острейшими шипами, которые к тому же ядовиты».

– Геррет! – пронзительно закричала молодая женщина, нарочно делая вид, будто вокруг нет больше ни одной живой души. – Собирай свои вещи!

– Почему? – изумился мальчик. Впрочем, он был единственным, кого ярость Солы удивила. – Мама, что случилось?

– Я заберу тебя из этой обители греха! – провозгласила дочь Кьярана. – Собирайся побыстрее, а не то…

– Никуда я не пойду! – возмутился Геррет. – Дедушка, скажи ей!

– Право слово, ты сгущаешь краски… – начал книжник, но дочь перебила его, взмахнув рукой – этим жестом она пресекала все возможные споры. Кьяран тихонько вздохнул и замер на месте, ссутулившись и опустив голову. Фиоре показалось, что ее опекун стареет на глазах.

– Молчи! – рявкнула Сола, как будто он собирался что-то ей сказать. – Мало того, что ты продолжаешь якшаться с этой тварью, так еще и нелюдя в дом пустил! Нет-нет, хватит – я забираю Геррета отсюда, и больше ты с ним не увидишься никогда!

– Доченька, но…

– Я сказала! – яростно воскликнула женщина, и охранный глаз на потолке наконец-то открылся, почувствовав исходящую от новой гостьи тьму. Он, однако, не мог ничего сделать: Кьяран строго-настрого запретил домашнему дьюсу причинять вред своей дочери, как бы грубо она себя ни вела. – Все, отец, это была последняя капля! Ты окончательно опозорил себя на весь город и теперь не жди от меня прощения!

Она протянула руку и, схватив растерянного Геррета за плечо, потянула сына к себе. Мальчик упирался как мог, хватался за деда и за Ансиль, но это не помогло. Он разрыдался – результат был тот же. Фиоре ощутила подступающие слезы: «Это убьет Кьярана. И все из-за меня!»

– Сола.

На мгновение стало очень тихо, как будто заговорил не грешник, а дьюс книжной лавки. Фиоре оглянулась: Теймар стоял в двух шагах позади нее, скрестив руки на груди; его лицо было бесстрастным, а взгляд золотых глаз сделался пугающим.

– Что тебе нужно, нелюдь?

– Нелюдь? – Грешник скривился. – Уж кто бы говорил…

Дальнейшее стало полной неожиданностью как для Солы, так и для всех остальных: он рухнул на колени и прижал правую ладонь к полу с такой силой, что она расплющилась и растеклась по темным доскам, словно была сделана из воска. Охранный глаз, до сих пор равнодушно взиравший на собравшихся в прихожей людей, вдруг завертелся с бешеной скоростью.

Стало заметно темнее, где-то в отдалении послышался неразборчивый шепот…

Дочь Кьярана вздрогнула, словно желая что-то сказать или сделать, но миг спустя замерла, застыла – и в ее неподвижности все они заметили нечто кукольное, неестественное.

– Ансиль, Фиоре, – ровным голосом проговорил Теймар, не поднимаясь с колен. – Вы ничего не хотите сделать? Или мне надо особо попросить?

Фиоре растерялась, но Ансиль поняла грешника правильно – она взяла за плечи Геррета, который продолжал горько рыдать и ничего вокруг не видел, и увела его в другую комнату, шепча на ухо что-то утешительное. Кьяран шагнул к дочери, протянул руку – и тотчас же отдернул ее, не коснувшись лица Солы, чей взгляд был по-прежнему устремлен прямо.

– Она же холодная! Что ты натворил, проклятый?!

– Не я натворил… – ответил грешник со странным раздражением в голосе. – Закатайте ей правый рукав, и все сразу станет ясно. – Увидев, что книжник глядит растерянно и гневно, не собираясь выполнять просьбу, он повторил чуть жестче: – Ну же, посмотрите на ее правую руку! И быстрее, потому что я сегодня и так уже исчерпал все силы…

Кьяран не двинулся с места. На его лице опять появилось такое выражение, словно книжник спрашивал себя: «Что же я наделал, зачем впустил его в свой дом?!»

– Давай я посмотрю, – сказала Фиоре.

Не так просто было справиться со своим страхом, пройти мимо Теймара, который по-прежнему прижимал к полу странно изменившуюся руку, и приблизиться к неподвижно замершей Соле. От тела молодой женщины ощутимо веяло холодом, как будто она превратилась в ледяную статую, и Фиоре даже показалось, что кожа Солы покрыта тонким слоем инея.