– Есть место, именуемое Приграничьем, – сказал грешник по-прежнему спокойно, как будто не замечая ее волнения. – Оно отделяет наш мир от иномирья, где обитают нерожденные дьюсы и невоплощенные фаэ. В Приграничье не действует привычных для нас законов природы, дьюсы и фаэ свободны и неподвластны печатям… а людей попросту нет. Ничего не напоминает? – Он помедлил. – «Навь», бесспорно, звучит красивее.
– Я ничего не понимаю, – проговорила Фиоре севшим голосом. – Теймар…
Он тяжело вздохнул.
– Вы так трогательно берегли свою тайну тогда, в первый день, что я просто не мог сказать правду. Думаешь, о несчастье Эйлама никому не известно за пределами города? Как бы не так. Еще лет пять назад у Северных ворот было куда больше печатников, притворявшихся торговцами, чем настоящих торговцев, и они, собирая сведения по крупицам, довольно точно определили, что у вас тут произошло. В Цитадели семи печатей сидят вовсе не идиоты.
– Так ты все знал?!
– Мне было известно, что город каждую ночь исчезает из нашего мира. Еще я предполагал, что Спящий Медведь как-то на это влияет, поскольку подземное озеро, текущие с горы ручьи и постоянные туманы отчасти действуют не на фаэ, а на жителей Эйлама. Но, сама понимаешь, я и не догадывался о существовании Черной хозяйки.
Где-то вдали послышался протяжный звук, похожий на стон. «Это ветер, – отрешенно подумала Фиоре. – Ветер запутался в скалах и не может выбраться на волю». Тотчас же пришла совсем другая мысль: откуда она знает, что ветер в скалах звучит именно так, если в окрестностях Эйлама встречаются совсем другие пейзажи?
Она, ни разу в жизни не побывавшая за пределами города…
– Я о многом знал заранее, но это не помогло, – сказал Теймар, и его голос немного смягчился. – Черная хозяйка оказалась хитрее: теперь наяву мой дьюс бесполезен, а в нави всем миром управляет она одна. Похоже, я проиграл.
«А ведь он правду говорит…» – послышался знакомый шепот.
Силы покинули Фиоре, и она опустилась на камень. Черная хозяйка нашла способ действовать днем – и разве имеет значение, как именно это ей удалось? Теперь и при свете солнца горожанам не будет покоя. Когда они всё поймут, Эйлам превратится в настоящий ад, и до этого остались считаные недели, если не дни.
Впрочем, она не доживет.
А Теймар – и подавно…
«Не выходи из дома, – сказал Кьяран. – Я скоро вернусь». Она послушно кивнула, хотя на самом деле больше всего на свете хотела броситься следом за книжником, чтобы он или взял названую дочь с собой, или никуда не уходил. Что-то странное и страшное должно было вот-вот случиться, и Кьяран ошибался, считая, будто стены книжной лавки сумеют ее защитить.
Или удержать.
«Лани, сын красильщика, уснул на прошлой неделе».
«…двойняшки Данны Айлирен тоже уснули!»
«По нашей улице не осталось детей старше двенадцати, кроме…»
«…а что же приемная дочь Кьярана? Ей двенадцать исполнилось еще полгода назад, разве нет? Но она все еще бодрствует!»
На самом деле Фиоре за несколько дней до этого исполнилось тринадцать.
– Что же теперь с нами будет?
– Я не знаю, – просто ответил грешник, пожимая плечами. – Наверное, Черная хозяйка станет каждую ночь запирать меня в каком-нибудь отдаленном углу Приграничья, чтобы я не мешал ей развлекаться.
– А я? – тихонько спросила Фиоре и ужаснулась тому, как жалобно прозвучал собственный голос. Отрешенный взгляд Теймара, его бесстрастное лицо – все это были знаки их унизительного поражения и полной победы Черной хозяйки, которая теперь оставалась в Эйламе единоличной владычицей. – Что будет со мной?
– Сегодня ты попала сюда случайно, – сказал Теймар. – А следующей ночью, наверное, Хозяйка постарается нас разделить. Так мне кажется…
Она вскочила, ощущая внезапную ярость.
– И ты не помешаешь ей?
Он покачал головой.
– Но почему?!
Волчонок рванулся, зарычал. Чаша злости переполнилась: Фиоре вдруг поняла, что ненавидит стоящего перед ней человека больше всех на свете… да и человек ли он? Тот, кто нарушил первую заповедь, уже не может рассчитывать на снисхождение. «Я зря надеялась, что ты все исправишь! Ты такой же неудачник, как и другие – те, кого Черная хозяйка превратила в своих рабов! Она тебя уничтожит – и поделом!!»
Клетка затрещала, поддаваясь напору чудовища, и…
…и в то мгновение, когда ее волк уже готов был вот-вот вырваться на волю, грешник бесстрашно протянул руку и погладил оскалившегося монстра по загривку, а потом почесал за ухом.
Серый зверь растерянно уставился на него и перестал рычать.
– Фиоре, – сказал Теймар совсем другим голосом и взял ее за руки. – Все будет хорошо.
Она рухнула обратно на камень и разрыдалась. Слезы лились рекой, бурной и неудержимой; а ведь Кьяран когда-то удивлялся, что его воспитанница никогда не плачет – ни от боли, ни от обиды. Сейчас она, похоже, с лихвой наверстывала упущенное за все прошедшие годы. Видел бы ее книжник…
– Почему ты плачешь?
С трудом успокоившись, Фиоре взглянула на Теймара, который стоял перед камнем на коленях и по-прежнему держал ее за руки. Она посмотрела на свои ладони, даже в нави испачканные в краске, на исполосованное шрамами левое предплечье и преисполнилась ненависти к самой себе. А грешника ей было жаль. И еще она, кажется, боялась его потерять, потому что…
«Я не смею об этом даже думать!!!»
– Если ты проиграл… если люди все поймут… они не позволят тебе остаться!
– Грешникам в Эйламе не место, – согласился Теймар, лукаво прищурившись. – Но ты же видела, каким я стал наяву. Они уверятся в том, что я был наказан Создателем, и станут относиться к заповедям с еще большим трепетом.
– Считаешь, все обойдется? – Она шмыгнула носом. – Но что же будет с тобой?
– Возможно, мне еще понравится в нави, – сказал грешник, мельком взглянув на свою правую руку. – Если здешняя владычица соизволит предоставить нечто поинтереснее, чем безжизненная… – Он вдруг умолк, так и не произнеся слово «пустыня», и уставился на что-то за спиной Фиоре.
– Этого не будет, – произнес незнакомый голос. – Вы оба умрете. Тут.
Девушка вскочила. Позади нее стоял Ньяга, при свете ложного дня выглядевший еще большим оборванцем, чем в темноте: жалкие лохмотья едва прикрывали его костлявое тело, всклокоченные волосы сделались серыми от грязи и пыли, а маску покрывало столько трещин, что оставалось лишь удивляться, как она еще не развалилась на части. Зато теперь у Фиоре не осталось сомнений в том, человек Ньяга или дьюс: в прорезях на месте глаз клубилась непроницаемая тьма.
Тьма смотрела на нее.
– Уж не от твоей ли руки? – поинтересовался Теймар. Кошачья морда повернулась в его сторону, и Ньяга угрожающе зашипел. – О да. Ты ведь должен выполнить приказ своей госпожи…
– Не приказ! – перебил дьюс. – Не служу ей! Не служу никому!
Он подобрался, готовясь к прыжку, и Фиоре невольно отпрянула. Хоть в лапах у Ньяги и не было оружия, его решительность могла означать лишь одно: дьюс готов рвать своего врага на части когтями и зубами.
– Не служу никому! – повторил он, словно желая удостовериться, что Теймар все понял. – Я один! Убью ее! Сейчас!
– И за что же ты так ненавидишь Фиоре? – спросил грешник, не делая ни малейшей попытки защитить девушку, которая как раз в этот миг юркнула к нему за спину. – Мы отсюда никуда сбежать не сумеем, да и оружия у нас нет, поэтому тебе не надо торопиться. Объяснил бы, что к чему? А то я бы хотел умереть спокойно.
Ньяга издал странный звук, полустон-полурычание, и Фиоре вдруг вспомнила, что во время сильного ветра злополучный мост над Западным провалом тоже стонал как живой. Одно воспоминание повлекло за собой другое: Кьяран рассказывал ей, как после окончания строительства эйламцы собрались по обе стороны провала, решая, кто первым пройдет по мосту от одного конца до другого – это считалось опасным, но очень почетным делом. Пока они спорили и ругались, вопрос решился сам собой: первым над пропастью прошел бродячий кот. Их после пришествия моря в городе стало видимо-невидимо.
