– Конечно, мама! – отозвалась я, наслаждаясь подзабытым вкусом этого слова.

Столько лет я мечтала если не очутиться в ее объятиях, то хотя бы вдохнуть ее запах, который тщетно искала во всех садах и на лугах Калинок!

– Правило первое, Аньез! Ты не должна перечить ни мне, ни Эммериху, моему мужу, ни его сыну Тагору. Слушайся во всем и держи свое мнение при себе, особенно при лорде Вейре. Если захочешь выговориться – скажешь мне обо всем позже. Наедине.

Кивнула.

– Мне все понятно.

– Правило второе. Тебе придется позабыть о том, что ты – моя дочь. Для всех Аньез Райс давно умерла, поэтому я скажу мужу, что в столицу приехала моя дальняя родственница. Сиротка, у которой не осталось никого, кроме меня. – Задумалась на секунду. – Мы с кузеном не поддерживаем связь уже много лет, но, кажется, у него были дети. Я выдам тебя за его дочь.

– Да, тетя! – отозвалась я, заслужив мамин кивок.

– Значит, ты приехала поступать в Магическую Академию. Когда у тебя экзамены?

– Послезавтра. Я очень надеюсь, что…

– Конечно же, ты поступишь, – перебила она. – Не сомневаюсь, что он… – Тут мама запнулась, а я подумала, что не произносить имя моего отца, скорее всего, окажется одним из правил этого дома. – Уверена, он хорошо тебя подготовил. К тому же, если тебе досталась хотя бы часть моих или его способностей…

Аннарита Орейга была одной из лучших целительниц в Академии Магии Изиля, отец рассказывал. И еще о том, как он полюбил ее с первого взгляда и мама быстро ответила на его чувства.

Иногда я думала: уж не из-за того ли, что молодому лорду Двейну Райсу принадлежали обширные земельные владения на юге Центина, огромный особняк в столице и несколько семейных предприятий?

– При Академии есть неплохое общежитие, – добавила мама. – Будет разумно, если после поступления ты переедешь туда.

– Конечно, ма… То есть тетя!

Она снова кивнула.

– Я буду звать тебя Мири. Миринда Орейга, моя двоюродная племянница.

С трудом, но я подавила смешок. Это было то самое имя, которое я назвала лорду Кеттеру!

– У меня остались кое-какие связи, – продолжила мама. – Если будет нужно, я сделаю тебе новые документы на это имя. Но это еще не все, Мири! Есть третье и самое главное правило нашей семьи. Магия в этом доме категорически запрещена.

– Как это, запрещена? – растерялась я. – Неужели совсем?! – спросила жалобно.

– Эммерих терпеть не может магов. Не буду вдаваться в подробности, но скажу сразу, что тебе не стоит испытывать на себе его гнев.

– Хорошо, тетя! – покорно отозвалась я, пытаясь представить, каково это – прожить столько лет с человеком, который отрицает одну из важнейших твоих составляющих.

Дар, полученный от Трехликого.

Если честно, представлялось с трудом.

– Отлично, Миринда! Я прикажу подготовить для тебя гостевую комнату, где ты сможешь привести себя в порядок. А эту тряпку, твое платье, стоит сию же минуту сжечь. Я пришлю тебе нормальную одежду.

Вообще-то это было ее старое платье, но я промолчала, вспомнив первое правило дома Вейров.

– К тому же тебе не помешает принять ванну, – добавила мама, наморщив маленький носик. – И вот еще, ни слова о Двейне Райсе!

Кивнула.

Как я и думала, это стало четвертым, последним правилом, и у мамы их набралось ровно столько же, сколько и у отца, имя которого в этом доме оказалось под запретом.

– Та часть моей жизни давно умерла и похоронена на ужасном деревенском кладбище в той ужасной деревне, – неожиданно произнесла она. – И я не собираюсь больше встречаться с призраками своего прошлого.

Папа вовсе не был призраком, но, помня о четырех правилах семьи Вейр, я снова промолчала.

И продолжала молчать, когда молодая светловолосая служанка в строгом платье отвела меня в просторную гостевую спальню на первом этаже.

В комнате были зеленые с золотыми узорами обои, бежевые шторы, массивная дубовая кровать с полупрозрачным балдахином, письменный стол и большой шкаф, в который горничная уложила ту малость из одежды, что я захватила из Калинок.

Теплую шаль и пару запасных сорочек, а больше с собой у меня ничего не было.

В углу комнаты стояло изящное трюмо, в зеркале которого отразилась растерянная девица с нахмуренными бровями.

Миринда Орейга. Она же – Аньез Миринда Райс.

Отец говорил, что лицом я пошла в мать, но сейчас я думала о том, что особого сходства между нами не заметила. Быть может, если только овал лица и цвет волос, но мы с ней были совершенно разными.

Еще немного об этом поразмышляв, я подошла к окну – решила полюбоваться чудесным видом на внутренний дворик, выложенный разноцветной мозаикой.

Оказалось, в Изиле уже вовсю цвели розы. Вот и в доме Вейров они взбирались по декоративной решетке, обвивая изящную беседку из розового мрамора в центре дворика. Внутри нее стояли низкие диваны с мягкими разноцветными подушками и инкрустированный столик.

Неподалеку я заметила бассейн с золотистыми рыбками.

Все это было настолько красиво, что захватывало дух и начинало казаться, словно я попала в чей-то сказочный сон.

Тут явилась служанка и разрушила «сновидение», сказав, что ванна уже готова.

После часа блаженства мне помогли облачиться в присланную мамой новую сорочку и в светлое с кружевными оборками платье, после чего затянули шнуровку лифа настолько туго, что я едва могла дышать. Взмолилась о пощаде, но мамина пожилая камеристка, явившаяся в комнату с резной шкатулкой из красного дерева, была непреклонна.

Никаких поблажек, заявила мне. Талия у приличной девицы должна быть такой тонкой, чтобы кавалер мог обхватить ее двумя ладонями.

На это я пробормотала ругательство, озвучив, куда идти кавалеру с его ладонями, но камеристка сделала вид, что не расслышала.

Служанки тем временем принялись расчесывать мне волосы, затем долго мучали, закалывая их шпильками – никакой магии в доме Вейров! – в сложную прическу, которую, наконец, камеристка украсила жемчужными нитями из той заветной шкатулки.

Маму я увидела лишь перед ужином, и она заметно нервничала.

Снова напомнила мне о четырех правилах семьи Вейр, а я в очередной раз пообещала ей, что не стану демонстрировать семейное упрямство Райсов в этом доме.

Но мамино волнение передалось и мне.

Наверное, потому что я услышала, как зашелестел гравий подъездной дорожки, а потом возле парадного крыльца остановился экипаж. Хлопнула входная дверь, раздались тяжелые шаги, и вот уже язвительный мужской голос принялся отчитывать привратника за его нерасторопность.

Оказалось, из города вернулись лорд Вейр со своим сыном, и вскоре нам пришло время подняться в большую столовую, находившуюся на втором этаже.

Дожидаясь в мамином обществе появления мужчин семьи Вейр – детей в новом браке Трехликий им не дал, – я чувствовала себя не в своей тарелке.

Наверное, эта тарелка была маминой, потому что я носила ее одежду. На мне было ее чудесное платье, которое оказалось впору, а шнуровку я ослабила сама, улизнув из-под надзора камеристки. К тому же на шее у меня красовалась нитка жемчуга, а на ногах надеты расшитые бисером мамины туфельки.

Так как садиться за стол до прибытия лорда Вейра и его сына оказалось запрещено, я стояла возле мамы у входа в столовую и думала…

Размышляла о том, зачем я на такое подписалась. Быть может, мне все же стоило остаться в городе?

И тут же почтительно склонилась перед худым, желчной наружности мужчиной в дорогом суконном камзоле.

У лорда Эммериха Вейра оказались мелкие и неприятные черты лица. Среднего роста, плечистый, он уставился на меня пронзительным взглядом, а затем даже нацепил на нос пенсне.

Наверное, чтобы получше меня рассмотреть.

Я же, опустив глаза под его оценивающим взглядом, вновь принялась размышлять…

Зачем я здесь?!

Наверное, потому что слишком долго тосковала по маме и, обретя ее вновь, не собиралась так быстро терять. Поэтому склонилась еще ниже, позволяя лорду Вейру вдоволь на меня насмотреться.