Всхлипнув, утираю глаза и опускаю взгляд. Сажусь, ноги к груди поджимая, пытаясь мелкую дрожь унять.

Смотрю, как мелькают его голые пятки в поле зрения. Только сейчас замечаю, что он босиком здесь расхаживает. Ступни у него огромные, как лапы медвежьи. Ходит передо мной туда-сюда и рассказывает, как подло я поступила. Втихую, змеей подколодной подобралась к его близким. Не говорит даже, рычит, что я сама все испортила. Нашу сказку в кошмар превратила. Он ведь верил в меня, как в светлого чистого ангела. И даже не подозревал, что под личиной ангела подлая сука скрывалась! Ну ничего, он меня воспитает! Он, в отличие от меня, своими отношениями разбрасываться не собирается. Ибо понимает, как тяжело найти и как просто потерять!

Весь этот бред слушаю молча. Страшная догадка мелькает, кто помог его бывшей жене заболеть раком. Зажав рот рукой, чтобы не кричать от безысходности, часто дышу. Не выдержав, скулю в отчаянии:

— Что ты хочешь от меня?

— Уважения. Ты должна меня слушаться и чтить, как своего мужчину.

Молчу. Лицо в коленях прячу, чтоб не выдать себя. Почтения у меня ни грамма к нему не осталось. Только страх вперемешку с отвращением.

Он затихает, на диван усаживается, прямо передо мной возвышаясь. Похоже, он немного начинает успокаиваться. Пелена гнева с глаз немного слетает, и он замечает мой потрепанный, жалкий вид. Что-то вдруг перещелкивает в его больном мозгу. Макс опускается передо мной на колени и лезет обниматься, взахлеб бормоча:

— Девочка моя! Миленькая, сладенькая! Зачем ты так со мной? Я же любить тебя хочу! Обожествлять, баловать, лелеять!

Сижу ни жива, ни мертва. Статуей застывшей от ужаса замираю. Он меня целовать начинает, в лоб, голову, шею. Возмущенно его отпихиваю. Лепечу еле слышно:

— Пожалуйста! Не надо! Отпусти меня!

Когда он хватает мое лицо и, к себе повернув, впивается в губы, меня заполняет дикая ярость. Накрывает волна бешенства, сильнее, чем страх. Я не позволю себя поиметь, скотина! Сопротивляюсь уже изо всех сил, дубася его беспорядочно, отталкиваю его, ору во весь голос:

— Отстань! Отпусти меня, животное!

Он меня играючи в своих лапищах сжимает, руки к полу пригвоздив. Навалившись сверху всем телом, меня обездвиживает. Я теперь лишь трепыхаюсь под ним, как птица. Головой кручу, от его навязчивых губ уклоняясь, и ору изо всех сил, до хрипоты.

В этот момент воздух пронзает звонкая трель, и я растерянно моргаю от неожиданности. Раздается взволнованный, приглушенный дверью, голос Влада:

— Макс, открой. Я не уйду, пока не увижу Миру!

Мой мучитель, оставив меня, подскакивает к двери. Открывает какую-то коробку в стене, нажимает туда, и верещание звонка резко обрывается.

Громыхают мощные удары в дверь. Макс стоит в центре комнаты, и его безумный взгляд перебегает от меня ко входу и обратно. Рявкает свирепо:

— Ты моей будешь или ничьей! Усекла?

— Отпусти меня, — прошу. — Меня родители дома ждут.

Удары в дверь усиливаются. К ним еще добавляются чьи-то голоса. Похоже, соседи по площадке вышли. Влад кричит:

— У меня хорошие новости! Сейчас твои соседи полицию вызовут. Как ты будешь открывать? С полицией или без?

Макс прижимает руки к лицу и ревет от неистовой злости. Понимает, что проиграл. В исступлении бросается ко мне с перекошенным лицом, глазами, горящими безумием, хватает грубо за плечи и шипит:

— Если хоть кому-то расскажешь про то, что здесь было, я твоих родных урою! Либо их, либо твою мордашку оболью кислотой! Еще не выбрал!

Подталкивает меня к выходу. Все еще не веря в собственное освобождение, семеню к шкафу, хватаю пальто, неловко, торопливо его натягиваю. Наклоняюсь, чтобы сапоги застегнуть, и его руки по-хозяйски прохаживаются по моим бедрам. С ненавистью на него взглянув, открываю дверь и выскакиваю с разбега прямо в объятия Влада.

Вокруг роятся растерянные женские лица. Они, видно, осознать пытаются, кто здесь хороший, кто плохой. Судя по тому, как крепко я хватаю Влада за руку и к лифту за собой тяну, их сосед теперь, скорее, выглядит плохишом. Но перед тем, как зайти в лифт, оглядываюсь и вижу харизматичную, обворожительную ипостась Макса. Он непринужденно смеется, объясняя соседкам, что у его девушки слишком суровый брат и слишком строгие родители. Что поделать! И в нашем современном обществе находятся консерваторы из прошлого века!

Оборотень двуликий! Ненавижу!

Ускользнула из моих рук! Прочь улетела в самый важный, переломный момент. Если бы не тот урод, которому нестерпимо хочется рожу расквасить, она бы уже моей стала по праву!

Хожу кругами по квартире, никак успокоиться не могу. Вбегаю в спальню. В святое святых. То место, где я собой могу быть.

На стене мои фотографии с Аней. Наши самые счастливые моменты. Она здесь в свадебном платье. Легкая, воздушная, манкая. Красавица моя. Но сейчас нет настроения с ней разговаривать.

Мозг кипит от бешенства. Злость меня за глотку схватила и держит цепко, не выпускает. Дышать не дает, давит жесткой удавкой. Пока от нее не избавлюсь, даже думать связно не в силах.

Приближаюсь к боксерской груше, висящей в углу, и луплю ее со всей мочи. Представляю на ней рожу того мудака, который мою птичку только что утащил. Пощады себе не даю, мочалю его до седьмого пота. Пока футболка не промокает насквозь. Пока костяшки пальцев не начинают саднить. Пока на белой груше от содранной кожи не появляются кровавые разводы.

Тогда злость свою хватку ослабляет. Но, хитро скалясь, далеко не уходит. Знает что в моей башке она частая гостья, хоть и нежеланная.

Сбросив одежду на пол, иду под душ. Горячие струи шпарят по коже, смывая из памяти картинки. Заставляя из прошлого погрузиться в реальность. Включаю воду на самый холодный режим. Ледяные потоки пробирают до костей. Чередую холод и жар раз за разом. Долго так стою, отмокаю, пока в башке не наступает долгожданный порядок. Вожделение, усиленное разочарованием, утекает со струями воды, позволяя спокойно дышать.

Выхожу в чем мать родила из душа, валюсь без сил на кровать. Костяшки пальцев распухли, мышцы ноют от нагрузки. Радуюсь этой боли. Из-за нее не трупом ходячим, а живым себя ощущаю.

Мои девочки. Анечка. Мира. Обе должны мне принадлежать, и обе ушли. Утекли сквозь пальцы водицей непокорной. Одна спряталась туда, откуда не достать. Даже мне. А вторая все еще в зоне досягаемости. Но выцепить ее оттуда теперь непросто.

Беру свой смартфон с тумбочки. Опять сегодня звонил ее папка. Надоел со своими вопросами! Не собирался ему перезванивать, но после сегодняшнего придется. Надо узнать, вернулась ли Мира. И не растрепала ли она о нашей встрече родителям.

Набираю его номер. Он тут же отвечает, несмотря на одиннадцатый час. Радую его хорошей новостью — рассмотрение тендера перенесли на месяц. Появляется время подкорректировать его предложение. Нет, в ближайшие дни встретиться с ним не смогу, занят. Но к концу следующей недели можно. Он рассыпается в благодарностях. Значит, Мира ничего не рассказала. Если бы не вернулась, Самохвалов бы о ней спросил. Так что она однозначно дома и о нас умолчала. Хорошая девочка. Знает умничка моя, что я слов на ветер не бросаю!

После разговора с Самохваловым просматриваю неотвеченные вызовы. Нахожу три звонка от маман. Сколько раз я ее игнорировал, не перезванивал! Но сейчас при виде ее номера во мне снова загорается холодная ярость. Это она заварила кашу! Мою девочку от меня отворотила! Пусть теперь отвечает! Набираю ее номер. Слышу чуть надтреснутый, старческий голос:

— Максик, привет!

— Не называй меня так! — холодно цежу сквозь зубы. — Ты виделась сегодня с моей Мирой. Наговорила про меня гадостей, и она от меня ушла. Я снова потерял любимую по твоей вине!

Долгая пауза. Думает, как ей извернуться. Как всегда, хочет невинной овечкой прикинуться! Говорит медленно:

— Ты сказал ей, что меня и отца содержишь? Это правда?