Батальон остановился на привал в лесу. Подразделения углубились от дороги метров на сто, выставив дозоры на обочине дороги. Посыльный от командира батальона, торопливо разыскав лейтенанта Весенина, передал, чтобы тот срочно явился к подполковнику. Через полчаса командир роты вернулся. Он, собрав командиров взводов и отделений, рассказал, что у подполковника собирался совет, обсуждавший, как действовать дальше.

Многие командиры, особенно начальник штаба батальона Лидский, настаивали на том, чтобы разбиться на мелкие группы и пробиваться к линии фронта. Подполковник придерживался другого мнения: мелкие группы немцы легко перебьют и переловят, а батальон все же сила. Если вступит в бой, то какой-то урон нанесет противнику. Подполковник настоял на своем. Вариант штабников приняли только на крайний случай, когда у батальона создастся безвыходное положение.

Выслушав сообщение лейтенанта Весенина, командиры разошлись по своим подразделениям. Я улегся под раскидистой елью, постелив под себя траву, которая росла здесь по пояс. Заснул мгновенно. Вечером, когда жара стала спадать, я как будто во сне услышал: «Рота, подъем!» А потом снова уснул. Кто-то толкнул меня сапогом по ногам. Тогда я вскочил, не понимая, в чем дело. Рядом стоял Ушаков.

— Что так разоспался? Сейчас батальон тронется, — сказал он.

Эх, сколько бы я дал за то, чтобы полежать еще пару часиков! Ноги и плечи отекли, ослабели. Пришлось разминаться. Раздалась команда: «Выходи на дорогу строиться!» Бойцы не спеша, вразвалку, пошатываясь шли к дороге и как-то лениво вставали в строй. Многие из них находились в полусне. Колонна тронулась.

— Сейчас бы хорошую строевую — весь сон бы разогнало! — сказал Ушаков.

Но в нашем положении петь нельзя. Мы должны делать все, чтобы противник не обнаружил батальон. Не успели пройти и трех километров, как батальон остановился. Мы снова с дороги углубились в лес.

Вернувшись от командира батальона, лейтенант Весенин сказал, что, пока мы отдыхали, группа разведчиков выясняла, что находится впереди нас. Через семь километров по дороге расположена большая деревня, а по соседству с ней разбросано несколько хуторов. В деревне до роты противника. Немцы выставили вокруг деревни заслоны с пулеметами, видно, очень боятся подразделений, выходящих из окружения.

Комбат принял решение разгромить врага. От каждой роты приказано выделить по отделению, чтобы скрытно подобраться к заслонам и бесшумно ликвидировать их. Если это не удастся, одновременно всеми силами атаковать противника, уничтожить его и продолжать движение по дороге. Уничтожение заслона с северной стороны деревни поручили моему отделению. Те, кому предстояла ликвидация заслонов, пошли вперед. Через двадцать минут тронулся и весь батальон.

Примерно километров через семь группа для ликвидации заслонов вышла на опушку. Мы стали оценивать пути подхода к пулеметным точкам. Немцы расположили их так, что скрытно подойти было очень трудно. От опушки до точки на 200 метров протянулся луг с низкой травой. Чтобы уточнить положение пулеметной точки с северной стороны деревни, нашему отделению пришлось по лесу сделать солидный крюк.

Пулеметная точка, которую нам предстояло уничтожить, находилась на бугорке, где стояла не то часовня, не то какой-то памятник. С тыла к пулеметной точке почти вплотную подходили огороды.

— Что будем делать? — спросил я сержанта Дремина.

— А черт его знает. Их ни прямо, ни справа, ни слева не сковырнешь. Если только с тыла, с огородов, — как-то безразлично ответил он.

— Пожалуй, это единственное разумное решение, — подтвердил я.

Но как пробраться в деревню, в огороды? Правее, в километре от точки, проходила ложбинка. Видимо, раньше это была канава, а сейчас она заросла травой. Мы, посоветовавшись, решили: двое бойцов по этой канаве проползут к огородам, а там по бороздам к пулемету и уничтожат фашистов гранатами. Бесшумно покончить с точкой не представлялось возможности.

Немцы здесь по сравнению с теми, что находились на выходе дороги к деревне, вели себя беспечно. Они, усевшись в кружок, чем-то занимались, не то играли в карты, не то что-то обсуждали. Вставали в полный рост. Видно, никто из них не ждал опасности с этой стороны, поскольку трехсотметровая чистая полоса, отделявшая от леса, надежно гарантировала их от всяких неожиданностей.

Мы залегли в кустарнике и напряженно наблюдали за канавой, но не могли обнаружить, как пробираются к огородам Дремин с двумя бойцами. Правая сторона не интересовала немцев. Один из них, видимо унтер, в бинокль внимательно и долго смотрел в нашу сторону. Мы замерли, вдавливаясь всем телом в землю. Но он не увидел ничего подозрительного, подошел к группе играющих в карты и уселся рядом. И так унтер периодически через десять минут в бинокль озирал лежащую впереди местность и снова усаживался в кружок.

Через тридцать минут мы заметили, как, пригнувшись, стремительно кто-то выскочил из канавы и исчез в огороде, за ним другой и третий. Мы облегченно вздохнули и все внимание перевели на группу немцев у пулемета.

Прошло время, и унтер снова взялся за наблюдение. Мы стали волноваться: почему Дремин не действует, ведь преодолеть расстояние на бросок гранаты требуется не более трех минут, а прошло уже не меньше пяти. Но вот немцы всполошились, и один за другим раздались четыре взрыва, унтер пошатнулся, выронил бинокль и упал. Растерявшиеся немцы также были поражены осколками гранат. В это время со стороны дороги донеслось громкое «Ура», и в общем гуле слились пулеметные и автоматные очереди. Мы поняли, что батальон атакует деревню.

В то же время увидели, что из-за амбаров крайних домов в сторону атакующих выехало пять бронетранспортеров. Из домов выбегали солдаты, строились и устремлялись в ту сторону, где идет бой. Мы, выскочив из своего укрытия, побежали туда, где Дремин с бойцами разделался с немецким постом. Группа с бугра смотрела в сторону, где разворачивался бой. Увидев нас, Дремин стал махать руками, чтобы мы бежали назад, и все трое бросились в нашу сторону.

— Что такое? — спросил я, когда поравнялся с Дреминым.

— Разведка подвела. В деревне не рота, там два батальона, не меньше и много бронетранспортеров. Батальону конец, нам, пока не поздно, улепетывать надо, — сбиваясь и задыхаясь, говорил Дремин.

И тут мы увидели панически бегущих бойцов. Около десятка бронетранспортеров давили их и резали из пулеметов. Мы бросились в лес и долго бежали в северовосточном направлении. Сбавили темп тогда, когда стали доноситься с поля боя лишь редкие выстрелы. Через два часа, изнуренные до предела, мы решили отдохнуть, расположившись в густых зарослях орешника. Прислушались, вокруг мертвая тишина. Развязали свои вещмешки и поняли, что продовольствия при скудном рационе хватит дня на три, не больше. У многих уже иссякли запасы махорки. На ручной пулемет у нас осталось четыре диска, на автоматы по три и по тридцать — сорок патронов на винтовку и карабин. У меня сохранился компас. Проверили — исправен.

Экономно перекусив, мы решили выспаться. Выставили часового. Я дал ему часы, чтобы он через два часа разбудил следующего бойца. Сержант Дремин отвел меня в сторону и сказал, чтобы я на дежурство поставил двоих. На мой вопрос «зачем?» ответил, что объяснит позже.

— А лучше я сам займусь организацией охраны, — сказал Дремин и выставил в охранение двух бойцов.

Один должен охранять с одной стороны, другой — с противоположной. Мы же расположились в середине. Проснулся, а вернее, разбудили меня в шесть утра. Я с трудом поднялся. Дежурный передал мне часы. Разбудили и Дремина. Оба бойца, сдавшие вахту, мгновенно уснули. Я хотел было занять место, где дежурил боец, передавший мне пост, но Дремин остановил меня:

— Вот тут сядем. Отсюда все обозревается, — сказал он, показав на бугорок с кустами.

— А почему ты в отдельности расставил часовых? — спросил я.

— Береженого бог бережет, — как бы нехотя протянул Дремин.

Он рассказал, что на одном из привалов в их роте часовой или переметнулся к противнику, или просто сбежал. Хорошо, что немцев рядом не было.