В коридоре стало тихо. Келефин и Куругорм совершенно одинаково приоткрыли рты, Логан, не рискуя поднимать голову, быстро-быстро отполз в сторону, по стеночке же поднялся на ноги и ретировался, затерявшись в толпе адептов.

Молчание Рихтера можно было трактовать по-разному, но ничего хорошего оно уж точно не предвещало. Даже элементаль поспешила спрятаться в косяк, даром что ей-то наверняка ничего не грозило.

Из-за плеча Эгмонта выглянула Шэнди Дэнн. В коридоре разом стало еще тише, хотя прежде казалось, что тише уже попросту некуда.

— Энтузиазм ваших адептов, коллега, заслуживает одобрения, — задумчиво сказала некромантка, и те студенты, которые стояли дальше, сочли за благо незаметно исчезнуть, пока она не завершила мысль. — Можно сказать, он прямо пропорционален вашему. Сие похвально, весьма похвально. Но все-таки не стоит забывать о правилах общежития. Вряд ли кому-то понравится, если мои ученики начнут отрабатывать заклинания в коридорах… — Она помолчала и закончила, обводя нас жестким взглядом: — Особенно если учесть, что экспериментальный материал находится в активной фазе преимущественно по ночам! Так что давайте лучше будем взаимно вежливы, это гораздо выгоднее.

Возражающих не нашлось. Рихтер, после знакомства со стеной изъяснявшийся куда короче, по-простому махнул рукой, и мы быстро отправились на лекцию к Фенгиаруленгеддиру. Как бы трудно гном ни изъяснялся, у него было на порядок безопаснее.

Позади процессий тащился вампир Логан, поочередно потирая ушибленные места и вполголоса ругаясь по-гномийски. Я с интересом прислушивалась, но нового пока ничего не открыла.

Ну а вечером…

Вечером в магзале было не протолкнуться.

А потом пазимник как-то разом взял и кончился.

Точнее — случился Савайн.

Снаружи, за окнами, падал мокрый снег; я мрачно смотрела во двор, водя пальцем по цветному стеклу. Стояла погода, на мой взгляд, самая мерзкая из всех возможных — я как-никак родилась в иных краях, где осень была не в пример ласковее и теплее. За время, проведенное в не шибко-то и северном Лыкоморье, я так и не сумела привыкнуть к здешним холодам. Зима всякий раз начиналась для меня неожиданно.

Вот и сейчас — еще полторы недели назад на улице стоял пазимник, листья мирно желтели и краснели, расцвечивая школьный двор этими двумя колерами. Эльфы только вздыхали, глядя, как гном-завхоз, ругаясь в бороду, сметает всю эту красоту в кучу и после испепеляет ее единой искрой. А в прошлое воскресенье с севера подули ледяные ветры, мигом содравшие с деревьев всю оставшуюся листву. Небо затянуло серым, оттуда немедленно повалил снег — белый и пушистый, вызвавший у эльфов очередные неуемные восторги. Я утешила себя мыслью, что этот снег — первый, а значит, растает через пару дней.

Ага, держи карман шире! Ни мрыса он не таял, только еще больше валил из туч; к пятнице он уже лежал этакими славными сугробами, а в ночь на субботу разыгралась самая настоящая, хотя и маленькая, метель. Она так стучала в запертые ставни, что Полин стонала во сне, невнятно бормоча что-то вроде: «Ну хватит долбиться, заходи уже!»

А сейчас был вечер, и была суббота. И было тридцать первое пазимника, испокон веку отмечавшееся в Лыкоморье под благозвучным названием Савайн.

Откуда в почти поголовно словенской стране вдруг взялось заграничное празднество — знают одни только боги. Хотя… иностранцев здесь тоже всегда хватало, даже и из людей — почти все наши магистры были родом из Западного Края, а иные даже и из Западных Земель. Про эльфов, гномов и вампиров, так и быть, промолчим. Уже который год Словенское Общество било в набат, утверждая, что страна вот-вот сгинет с политической карты, оставив после себя лишь горстку истинных лыкоморцев да кучу иноземных проходимцев. Утверждалось также, что проходимцы эти спят и видят, как бы окончательно подорвать оплот лыкоморской государственности; иные доброхоты из Общества даже пробрались к царю, высказав ему на личной аудиенции все, что думали касательно исторического пути державы. Царь, говорят, отнесся к доброхотам с прохладцей: еще бы, иноземцы жили здесь не первый век, а держава все еще стояла. Это еще вопрос, кто исчезал — чем больше иностранец жил в Лыкоморье, тем меньше, собственно, в нем и оставалось иностранного. Лыковку хлестали по крайности так, как делать это умеют только подлинные аборигены. Да и потом, ни один царь не терпит, когда ему начинают советовать, как лучше. Наш так в особенности…

Все это нам рассказал магистр истории, многоуважаемый волхв Легкомысл. Сам он, понятно, тоже входил в Общество, а судя по тому, сколь рьяно отстаивал его идеалы, то запросто мог принадлежать и к доброхотам-цареискателям. Историю он вел всеобщую, но упирал на то, что Лыкоморье есть единственный и истинный свет в окошке у прочих нехороших стран. Чужое он недолюбливал, чужаков — тем более. Говорили, что на экзаменах Легкомысл валит всех, кто не сумеет доказать свое лыкоморское происхождение до двенадцатого колена без шпаргалки. Но я не боялась: во-первых, внешность у меня, за исключением глаз, была чисто лыкоморская, а во-вторых, волхв предпочитал не трогать наш факультет. Несмотря на имя, он был весьма дальновиден и с Рихтером связываться не рисковал.

Даром что тот тоже был чужеземец.

Однако вернемся к Савайну.

Может быть, занесли его в Лыкоморье странствующие рыцари, сильно уважающие новенькое. Может, придворные дамы, любительницы всего экзотического, тем более жутковатого. А может быть, праздник пришел сам, так сказать, по культурному обмену, ибо в Западных Землях вот уже который год гадали, откуда там взялся словенский Семик. Неважно, в общем, откуда он взялся, — главное, что он был.

И теперь вся Академия разбрелась кто куда: иные по комнатам, иные по трактирам — отмечать столь радостное событие. Особенно радовались некроманты. «Профессиональный праздник!» — картинно ухмылялись они, нежно поглаживая изображение какой-нибудь торжествующей нежити.

Боевые маги в лице Хельги тоже не теряли времени даром. Насколько я знала, он с Анжеликой де Моран, его давешней пассией, с которой они то сходились, то расходились, собрались в какой-то из приличных городских трактиров, где предполагались концертная программа, заезжие менестрели и прочие атрибуты праздника.

Да и алхимичкам было полное раздолье. Это я узнала пять минут назад, когда меня изгнали из моей же комнаты. Взамен меня Полин привела туда подружек, которые мигом занавесили окна, зажгли вонючие свечи и вытащили из карманов кучу гадательных атрибутов. Зеркала сняли со стен, установили под углом; в тазик пустили плавать ореховую скорлупку; из рукава извлекли колоду карт, и вот уже какая-то вампирша с горящими глазами слушала мрачный рассказ про бубнового валета, злую трефовую даму, спровоцированную последней дальнюю дорогу и маячащий в конце таковой казенный дом.

Все это мне пересказывала элементаль, с удовольствием наблюдавшая за разыгрываемым спектаклем. Говорила она хорошо, красочно, но мне все-таки надоело; оставив ее наслаждаться бесплатным цирком, я отправилась бродить по полупустой школе.

Говорят, в эту ночь по небу ездит Дикая Охота. Вот только мало кто в нее верит — разве что в провинции, подальше от многоопытной столицы. Сегодня будут гулять всю ночь напролет… что за беда, если утром кого-нибудь недосчитаются?

Ну, меня-то фэйри точно не тронут. К заразе зараза не пристает. Подумав, я завернулась в плащ и пошла к выходу, собираясь отметить праздник «Под пентаграммой».

На улице было мерзко — я не ошиблась, там стояла классическая погода на Савайн, то есть дул ледяной ветер, поднимавший в воздух с сугробов колкую снежную пыль. Мой плащ сдался без боя, и я промчалась по улице с рекордной даже для меня скоростью.