— Паруа, Турсла, дочь-мотылек, наполнена, и пусть дом и клан действуют по обычаю.

— Но она… она не была на призыве и выборе, не танцевала под луной,

— возразила Паруа.

— Она была послана моей мудростью, Паруа. Ты оспоришь это? — голос Мафры звучал холодно. — Она ушла ночью с моего благословения. То, что она искала — и нашла, — соответствует воле Вольта. Так открыло мое предвидение. Она вернулась наполненной. Я признаю это и данным мне Вольтом Даром провозглашаю это.

Паруа раскрыла рот, словно собираясь возразить, потом закрыла. Мать клана сказала. Сказала, что Турсла наполнена. И теперь никто не осмелится усомниться в этом. Паруа покорно склонила голову и поцеловала протянутую руку. Потом попятилась, не отрывая взгляда от Турслы, и девушка поняла, что хотя Паруа открыто не решилась спорить с матерью клана, но в глубине души она сохранила свое мнение.

— Мать клана, — быстро заговорила девушка, как только убедилась, что Паруа не может ее услышать, — я не знаю, чего ждут от меня.

— Это я могу сказать тебе, дитя-мотылек. Скоро появится тот, кого призовет Уннанна — призовет не голосом, но самим призывом. Кровные связи удержат его, привлекут сюда, как в ловушку или сеть. Но цель, с которой его привлекут… — в голосе Мафры зазвучали новые нотки. — Цель эта — конец, смерть. Но если его кровь будет пролита перед гробницей Вольта, она громко призовет к мести. И этот призыв обрушит на нас силы внешнего мира с огнем и сталью. Народ Вольта погибнет, и Торовы топи превратятся в проклятую пустыню.

Мы считаем детей общим достоянием. Никто не говорит о ребенке: это мой. Но во внешних странах это не так. Там нет домашних кланов, там люди делятся на более мелкие группы. И ребенок только двоих призывает на помощь

— ту, что родила его, и того, кто наполнил ее жизнью. Нам это кажется странным и неправильным. Это нарушение связей, в которых наша сила. Но люди живут по-разному.

Однако иной образ жизни дает и другие связи, которых мы не понимаем. Странные связи. Если кто-то поднимет руку на ребенка, то родившая его и тот, кто наполнил ее, будут охотиться на этого человека, как ящерица-вэк охотится на людей. А тот, кого призовет для своих целей Уннанна, — сын величайшего воина внешнего мира. Я боюсь за наш народ, дитя-мотылек.

Правда, что нас становится все меньше, что после каждого выбора можно насчитать лишь полруки детей. Но это наша печаль и, может, воля самой жизни. Проливать же кровь — нет.

— Но какова моя роль в этом, мать клана? — спросила Турсла. — Ты хочешь, чтобы я выступила против самой Уннанны? Но даже если ты назвала меня наполненной, разве к моим словам прислушаются? Она мать клана, и так как ты больше исходишь на лунные танцы, она проводит их.

— Это верно. Нет, я не налагаю на тебя каких-либо обязанностей, дочь-мотылек. Когда наступит время, ты сделаешь, что должна; ты сама узнаешь, потому что знание будет в тебе. Теперь дай мне руки.

Мафра подняла руки ладонями вверх, Турсла положила на них свои — ладонями вниз. И снова, как в тот раз, когда общалась с Ксактол, почувствовала, что в нее вливается энергия, и что она хочет ее использовать, но пока не знает как.

— Итак… — Мафра говорила шепотом, словно сообщала великую тайну. — Я с самого твоего рождения знала, что ты не отсюда, не все же как это странно!

— Почему это произошло именно со мной, мать клана? — спросила Турсла.

— А почему происходит многое, причины чего нам непонятны? Где-то существует главный рисунок, а мы — лишь часть его.

— Она тоже сказала так…

— Она? Думай о ней, мысленно нарисуй ее, дитя-мотылек, — теперь Мафра оживилась. — Представь ее себе ради меня! — приказала она.

Турсла послушно представила вращающийся песчаный столб и ту, которая сформировалась из него.

— Ты и вправду наполнена, дитя-мотылек, — спустя долгое время сказала Мафра со вздохом. — Наполнена знанием, которым, наверное, только ты обладаешь в этом мире. Хотела бы я поговорить с тобой об этом и том, что ты узнала. Но это невозможно. Это знание не предназначено для меня. И ни с кем не делись им, дочь-мотылек, даже если тебе захочется. Ведро, предназначенное для семян локута, как бы искусно ни было сделано, не удержит воду. Воду нужно держать в обожженных глиняных кувшинах. Теперь иди и отдохни. И живи так, как положено наполненным, пока не наступит твое время.

Турсла вернулась на свое место в доме клана — в маленькую загородку, которую отвели ей, когда она была еще ребенком, а не женщиной. Девушка задернула сплетенный из тростника занавес, который отделял ее от остальных, села на матрац и задумалась.

Слова Марфы не избавят ее от лунных танцев, но прекратят всякие попытки разговаривать с ней, как Аффрик. Любая такая речь, любой угрожающий жест со стороны любого мужчины любого дома будут немедленно наказаны. Ее освободят от многих видов работы. Единственная трудность — отныне ей не разрешается одной уходить с острова. Наполненные всегда находятся под охраной — ради их же безопасности.

Турсла провела руками по своему стройному телу. Много ли пройдет времени, прежде чем станет заметно, что ее живот не растет? Женщины наблюдательны в таких делах: рождение — их великая тайна, и они берегут ее. Может, она сумеет приспособить утолщение под одеждой. Наполненные часто просят необычную пищу, их привычки меняются. Может, она сумеет это использовать.

Но со временем истину все равно узнают. Что тогда? Насколько она знает, никто никогда не лгал по такому поводу. Это подрывает самые основы веры. Какое наказание сочтут для нее достаточным? Почему Мафра так поступила с ней?

Никто из торов, Турсла была в этом уверена, не воспримет идею наполнения знанием. Но ведь не она объявила об этом. Мафра, мать клана! Это сознательное нарушение обычаев, и ей нужно быть готовой и к другим нарушениям, на которые намекала Мафра.

Призыв ради крови. Турсла глубоко вдохнула. Но если она правильно поняла Мафру, это тоже нарушение обычая. Человеческое жертвоприношение? Однако даже Вольту никогда не приносили таких жертв — смерть человека, которая может привести к гибели всех Торовых топей и народа Торов. А какова ее роль во всем этом?

Она могла бы… Нет, что-то запретило ей. Еще не настало время открывать мозг, где хранится то, что она узнала от Ксактол.

Она должна набраться терпения и хорошо сыграть свою роль. Девушка отвела занавес и встала. Теперь ей нужны еда и питье. Неожиданно она почувствовала сильный голод и сухость во рту. И пошла на кухню, намеренная позаботиться о своем теле и запретив себе думать.

3

Прошло три дня. Турсла старалась держаться незаметно и проводила все время с челноком в руках, занятая своими мыслями. Клан принял слова Мафры

— да и как могло быть иначе? Турсле оказывали уважение, подобающее наполненным, приносили лучшую пищу и не тревожили, чего она явно хотела.

Но на третий день девушка очнулась от полутранса, который сама себе навязала, и попыталась разобраться в том, что узнала. Большей частью — только намеки. Но она была уверена, что эти намеки свидетельствуют о каком-то более глубоком знании, которое есть в ней, но которое она еще не может извлечь. А попытка сделать это привела только к усталости и тревоге, голова ее заболела, а сон не приходил.

Снов девушка тоже не могла больше призывать. Спала она теперь только урывками, скорее дремала и сразу просыпалась, стоило повернуться спящей за соседним занавесом.

Знание бесполезно, если не можешь добраться до него, с растущим беспокойством думала Турсла. Что же ее ждет?

Желая остаться наедине с этим страхом, который из искры быстро превращался в бушующий пожар, девушка встала со своего стула перед станком и вышла из дома Келвы. И приблизилась к группе женщин, прежде чем заметила их, так была поглощена своими мыслями.

Среди них стояла Уннанна, а остальные окружали ее, словно она налагала на них какие-то обязанности. Но вот она увидела Турслу, и легкая улыбка — улыбка, в которой не было доброты, — искривила уголки ее плотно сжатого рта.