– Нам незачем ссориться. Мы не враги, леди Кенсингтон. У нас с вами одна и та же цель.
Кара нахмурилась.
– И какая же?
– Найти ответы на вопросы.
Пейнтер Кроу устремил на нее взгляд своих ясных голубых глаз, непроницаемый, но не холодный. Впервые Кара обратила внимание, какой же он красивый. Но только это была не красота фотомодели, а утомленная мужественность, которую американец носил легко и свободно. Его длинные прямые волосы были распущены; лицо, несмотря на ранний час, гладко выбрито. Кара ощутила тонкий аромат лосьона, приправленный мускусным бальзамом. Или это запах самого американца? Кара постаралась сохранить лицо бесстрастным, а голос – ровным.
– И на какой же именно вопрос, доктор Кроу, вы хотите найти ответ?
Он, не мигая, выдержал ее взгляд.
– О том же самом я могу спросить вас, леди Кенсингтон. Какую тайну хотите раскрыть вы? Определенно, вами движет нечто большее, чем чисто академический интерес к древним могилам.
Сверкнув глазами, Кара нахмурилась. Под таким взглядом увядали президенты международных корпораций. Однако доктор Пейнтер Кроу оставался невозмутимым. Наконец он начал подниматься по трапу – предварительно сделав одно загадочное замечание:
– Похоже, у каждого из нас есть тайны, которые нам хотелось бы сохранить. По крайней мере, до определенного времени.
Следом за Пейнтером Кроу к трапу подошла его напарница, доктор Корал Новак. Высокая, упругая, в ладно скроенном сером костюме. С таким же холщовым рюкзачком с личными вещами. Чемоданы и оборудование американских ученых уже были погружены в багажный отсек. Перед тем как ступить на трап, Корал Новак скользнула взглядом по самолету.
Кара хмуро проследила, как американцы входят в «лирджет». Хотя они выдавали себя за обычных ученых-физиков, работающих по контракту на американское правительство, Кара видела во всем печать армии: крепкое, атлетическое телосложение, жесткие проницательные взгляды, отутюженные костюмы. Американцы двигались синхронно, хотя это и не бросалось в глаза: один находился впереди, а второй прикрывал его сзади. Возможно, они сами даже не сознавали этого.
И еще не надо было забывать настоящее сражение, произошедшее в музее. Кара получила подробный отчет: убийство Райана Флемминга, попытка похищения железного сердца. Если бы не вмешательство двух американцев, все было бы потеряно. Несмотря на то что доктор Кроу выдавал себя не за того, кем был на самом деле, Кара была перед ним в долгу – и дело было не только в спасении загадочной реликвии.
Кара выжидательно посмотрела в сторону аэровокзала. Из его дверей на бетонное поле шагнула Сафия и поспешила к самолету, волоча за собой чемодан на колесиках. Если бы в момент нападения на Британский музей там не оказалось этих американцев, Сафии сейчас не было бы в живых. Однако та ночь не прошла для подруги Кары бесследно. Ужас, кровь, смерть надломили что-то в Сафии. Она разом перестала возражать против участия в экспедиции, но упорно не желала объяснять перемену настроения. На все расспросы неизменно следовал краткий ответ: «Теперь это уже не имеет значения».
Сафия подошла к самолету.
– Вы ждете только меня?
Все остальные уже поднялись на борт. Кара протянула было руку к багажу, однако Сафия, захлопнув выдвижную рукоятку, подхватила чемодан.
– Я сама.
Кара не стала возражать. Она знала, что в нем находится железное сердце, упакованное в футляр, выложенный изнутри мягкой пористой резиной. Сафия не подпускала к реликвии никого – не столько оберегая, сколько считая ношей, которую она должна нести сама. Кровавый долг возложен на нее одну. Это она сделала открытие, и вся ответственность лежит только на ней.
Чувство вины траурным одеянием окутывало подругу Кары. Райан Флемминг, к которому Сафия относилась очень хорошо, был убит у нее на глазах. Ради какого-то куска железа, найденного ею.
Вздохнув, Кара начала подниматься по трапу. Тель-Авив повторяется сначала. Тогда никто не смог утешить Сафию. И сейчас происходит то же самое.
Остановившись наверху трапа, Кара обернулась, бросив последний взгляд на затянутый туманной дымкой Лондон, который начинали окрашивать в золотистый багрянец первые лучи поднимающегося над Темзой солнца. Она попыталась отыскать в своем сердце чувство утраты, но обнаружила только песок. Англия не была ей настоящим домом. Никогда не была.
Повернувшись к Лондону спиной, Кара вошла в салон самолета. Из двери пилотской кабины выглянул летчик.
– Мэм, диспетчер дал разрешение на взлет.
Кара кивнула.
– Хорошо, Бенджамин.
Не дожидаясь, когда за ней закроют дверь, она прошла в главный салон. Этот «лирджет» переоборудовали в соответствии с ее собственными потребностями. Салон, отделанный изнутри кожей и деревом, был разделен на четыре части. В хрустальных вазах, закрепленных на столиках, стояли свежие цветы. В дальнем конце салона размещался длинный бар из красного дерева, купленный в антикварном магазине в Ливерпуле. За баром раздвижные двери обозначали вход в личный кабинет и покои леди Кенсингтон.
От Кары не укрылось, как Пейнтер Кроу, увидев салон, удивленно поднял брови. Она самодовольно улыбнулась. Определенно, на свое жалованье ученого, даже подкрепленное выплатами от правительства, американец не мог позволить себе подобной роскоши. Стюард, выполняющий функции дворецкого, предложил Кроу бокал содовой со льдом. Кроу обернулся, позвякивая кубиками льда.
– Что, и никакого арахиса, обжаренного в меду? – пробормотал он, проходя мимо Кары. – А я полагал, мы летим первым классом.
Кара не отводила взгляда, пока он устраивался рядом с доктором Новак. Она почувствовала, как ее торжествующая улыбка поблекла. Дерзкий ублюдок…
Пилот объявил взлет, и все стали занимать места. Сафия устроилась в одиночестве. Американский аспирант Клей Бишоп уже сидел в противоположном конце салона, пристегнувшись и прильнув к иллюминатору. Он натянул наушники, подключенные к портативному плееру у него на коленях, и полностью отключился от окружающего мира.
Убедившись, что все готовы, Кара подошла к бару. Там ее уже ждал бокал любимого вина: охлажденное шардоне из знаменитого своими виноградниками французского замка Сен-Себастьян. Первый глоток Каре позволили сделать в день ее шестнадцатилетия перед выездом на ту самую охоту. С тех пор она каждое утро выпивала бокал шардоне в память об отце. Кара покрутила бокал, вдыхая терпкий аромат вина, отдающий персиком и дубовыми листьями. Даже по прошествии стольких лет этот запах тотчас же вернул ее в то утро, полное светлых обещаний. Она снова услышала смех отца, рев верблюдов вдалеке, шепот ветерка, разбуженного поднимающимся над горизонтом солнцем.
Кара медленно потягивала вино, борясь с сухостью во рту. У нее гудела голова от двух сильнодействующих таблеток, которые она проглотила, как только проснулась два часа назад. Губами молодая женщина ощущала едва заметную дрожь пальцев, сжимающих бокал. Нельзя пить алкогольные напитки одновременно с приемом лекарств. Но это лишь один бокал шардоне, которым она должна почтить память отца.
Опустив бокал, Кара поймала на себе взгляд Сафии. Лицо подруги оставалось непроницаемым, однако в глазах горело беспокойство. Кара, не моргнув, спокойно выдержала взгляд. В конце концов Сафия отвернулась и уставилась в иллюминатор.
У подруг не было слов, чтобы утешить друг друга. Теперь больше не было.
Пустыня похитила частицу их жизней, частицу их сердец. И обрести их снова можно будет только среди песков.
11 часов 42 минуты
Маскат, Оман
Омаха в бешенстве вышел из здания Министерства национального наследия, яростным толчком распахнув перед собой дверь. Створка, отлетая обратно, едва не ударила в лицо спешившего следом за Омахой брата Денни.
– Омаха, успокойся.
Старший брат ответил гневной тирадой:
– Проклятые бюрократы! Здесь нужно получить разрешение даже на то, чтобы вытереть задницу в сортире!
