Я не замечал хода времени, а голову пронизывала терзающая меня боль, боль, из-за которой перед глазами плыли красные, синие, зеленые, желтые пятна, боль, из-за которой мне казалось, что я в последней агонии схожу с ума. Вдруг чья-то холодная рука опустилась на мою голову, и мягкий голос произнес:

— Все хорошо, Лобсанг. Все хорошо. Отдыхай. Отдыхай, спи!

Мир вдруг превратился в большую пушистую подушку. Она была мягкой, как лебединый пух, и я погрузился в нее, благодарный и спокойный. Я снова перестал замечать происходящее вокруг. Моя душа парила где-то в пространстве, в то время как измученное тело отдыхало на земле.

Должно быть прошло много времени, прежде чем я снова пришел в себя. Я открыл глаза, и в них хлынул вечерний свет. Рядом со мной сидел Наставник и держал меня за руку. Я слабо улыбнулся, и Лама улыбнулся в ответ. Затем он взял со стоявшего рядом столика чашку с каким-то сладко пахнущим напитком. Слегка прижав ее к моим губам, он сказал:

— Выпей, это должно тебе помочь!

Я выпил и почувствовал такой прилив сил, что даже попытался сесть. Но для меня это усилие оказалось непомерным, — я почувствовал, как большая дубина опустилась на мою голову, в глазах засверкали яркие звезды, и я отказался от своей попытки.

Вечерние тени удлинились, снизу послышался приглушенный шум, похожий на шум морской раковины. Я знал, что вот-вот должна начаться служба. Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп, сказал:

— Я должен на полчаса уйти, Лобсанг, чтобы предстать перед Высочайшим. Но твои друзья, Тимон и Юлгай, присмотрят за тобой в мое отсутствие и при необходимости позовут меня.

Он пожал мою руку, поднялся и вышел из комнаты.

Передо мной появились два знакомых лица, немного испуганных и сильно возбужденных. Мои друзья присели, и Тимон стал рассказывать:

— О, Лобсанг! Здесь столько всего произошло. Старший по кухне получил хороший нагоняй за то, что он сделал!

— Да, — добавил Юлгай, — и его выгнали из монастыря за излишнюю и чрезмерную грубость. Его только что вывели из монастыря! От возбуждения у них заплетались языки.

— Я думал, ты умер, Лобсанг, — снова заговорил Тимон, — у тебя кровь текла так сильно, словно у убитого яка.

Я не мог не улыбнуться, глядя на них. Такие события были редкостью в однообразно-серой жизни монастыря, и голоса моих товарищей выдавали охватившее их волнение. Я и не думал обижаться на них, потому что вел бы себя так же, окажись жертвой кто-то другой. Я улыбнулся им, и в это время на меня накатилась гнетущая усталость. Я закрыл глаза, чтобы несколько секунд отдохнуть, и снова провалился в беспамятство.

На протяжении нескольких дней, возможно семи или восьми, я лежал, и мой Наставник был моей нянькой. Если бы не его заботы, я бы не выжил. Для жизни в монастыре нежность и доброта не являются необходимыми, здесь действительно выживают наиболее приспособленные. Лама был добрым и любящим человеком, но даже у него была особая причина заботиться о моей жизни. Как я уже упоминал раньше, у меня в жизни было особое задание, и я предположил, что все лишения и страдания, которым я подвергался, были предназначены для того, чтобы сделать меня тверже. Согласно некоторым пророчествам — а я был знаком с несколькими, — моя жизнь должна быть преисполнена страданиями и горестями.

Но все-таки жизнь состояла не только из мук. Когда мое состояние улучшилось, у меня появилось много возможностей для бесед с Наставником. Мы разговаривали о многих вещах, обсуждали общие дисциплины и более специфические предметы. Мы также имели дело с различными оккультными науками. Помню, я однажды сказал:

— Это, наверное, прекрасно, благородный Лама, быть библиотекарем и владеть всеми знаниями в мире. Я, вероятно, стал бы библиотекарем, если бы не все эти пророчества насчет моего будущего.

Мой Наставник улыбнулся мне:

— У китайцев есть пословица: рисунок стоит тысячи слов, Лобсанг, но я тебе скажу, что сколько бы книг ты ни прочел и сколько бы картин ни увидел, ничто тебе не заменит личный опыт и знания.

Я посмотрел на Наставника, чтобы увидеть, не шутит ли он, а затем вспомнил японского монаха Кэндзи Тэкэучи, который почти семьдесят лет изучал печатное слово и потерпел неудачу при попытке понять что-нибудь из прочитанного или применить свои знания на практике.

Наставник прочел мои мысли и сказал:

— Да! Этот старый человек глуп. Читая все подряд и не понимая ничего из прочитанного, он заработал себе умственное расстройство. Этот монах вообразил себя великим человеком, духовно всех превосходящим. Хотя на самом деле он бедный старый слепец, способный обмануть только самого себя.

Лама грустно вздохнул и добавил:

— Он духовный банкрот, знающий все и в то же время не знающий ничего. Неразумное и беспорядочное чтение всего подряд опасно. Этот человек считает себя последователем всех великих религий, но не понимает ни одной из них и при этом считает себя духовным человеком.

— Благородный Лама! — спросил я. — Если читать книги столь вредно, тогда для чего они существуют?

Наставник некоторое время смотрел на меня невидящими глазами. (Ага! — подумал я. — А на этот вопрос у него нет ответа!) Затем он опять улыбнулся и произнес:

— Но, мой дорогой Лобсанг, ведь ответ так очевиден! Читай, читай и снова читай, но не позволяй никакой книге главенствовать над твоими проницательностью и интуицией. Книги предназначены для руководства, для обучения или даже для развлечения. Но книга — это не Мастер, за которым надо следовать слепо и без размышлений. Ни одна личность, обладающая интеллектом, не должна быть порабощена ни книгами, ни словами других.

Я сидел и кивал головой.

— Да, это имеет смысл. Но тогда зачем возиться с книгами?

— Книги, Лобсанг? — сказал Наставник в ответ на мой вопрос. Конечно, книги нужны! Библиотеки мира содержат огромное количество знаний, но только идиот может сказать, что человечество порабощено книгами. Они существуют лишь в качестве ориентира для человечества, для наведения справок и для разумного использования. Действительно, неразборчивое чтение книг может принести вред, они могут создать у человека впечатление, что он более значителен, чем есть на самом деле, и таким образом завести его на ложный путь, путь, на котором он не получит ни знаний, ни ума, чтобы завершить дело своей жизни.

— Но, благородный Лама, — спросил я снова, — как же использовать книги?

Мой Наставник сурово посмотрел на меня и ответил:

— Ты не можешь побывать везде и учиться у всех величайших Мастеров мира, а печатное слово — книги, могут принести их учение к тебе. Ты не должен верить всему прочитанному, более того, большие писатели и не говорят, что ты должен безоговорочно верить. Тебе надо полагаться на свои суждения и использовать их мудрость лишь как указатель на то, что может стать и твоей мудростью. Могу уверить тебя, что человек, не готовый изучать какой-либо предмет, может сильно навредить себе изучением книг, как это уже бывало много раз при попытках преодолеть карму изучением чужих слов и работ. Это бывает тогда, когда читатель находится на низкой ступени духовного развития. В этом случае при изучении вещей, для восприятия которых он еще неподготовлен, вместо ускорения духовного развития можно получить противоположный эффект. Я знаю много таких случаев, и наш японский друг — только один из них.

Наставник позвонил, чтобы нам принесли чай, который казался необходимым приложением ко всем нашим дискуссиям. И когда монах-слуга принес чай, мы возобновили наш разговор.

— Лобсанг! — продолжил Лама. — Тебя ждет очень необычная жизнь, поэтому твое обучение будет ускорено. Твои телепатические способности будут усиливаться всеми методами, которыми мы владеем. Теперь я хочу сказать, что всего через несколько месяцев ты будешь учиться при помощи телепатии и ясновидения. Ты будешь изучать величайшие книги и литературные шедевры независимо от того, на каких языках они написаны.

Я, наверное, открыл от удивления рот — как можно изучать книги, не зная языка? Этот вопрос привел меня в сильное недоумение, но вскоре я получил ответ.