Верлинов деликатно откашлялся.

– Как все вы, уважаемые коллеги, помните, суть проводимой моим отделом операции состоит в том, чтобы дать повод для парламентского расследования противозаконной деятельности Министерства обороны. Если повод будет серьезным и привлечет внимание общественности, то маховик расследования удастся раскрутить настолько, что начнется настоящий звездопад и с ключевых постов уйдут люди, представляющие существенную опасность.

Верлинов сделал паузу и обвел собравшихся взглядом. Все слушали внимательно, кроме будущего министра иностранных дел, озабоченно рассматривающего свои часы.

– Это даст нам двойную выгоду: устранение наиболее реальных конкурентов, претендующих на власть, и ликвидацию возможности противодействия нашим собственным попыткам. Потому что возбуждение процедуры импичмента может быть реально пресечено не Конституционным судом, а автоматчиками и танками. Если же мы добьемся своего, то никто, абсолютно никто не осмелится отдать приказ! Воля командиров всех уровней будет парализована, и при отсутствии личной заинтересованности никто не станет рисковать! Народ проголосует за перемены – тут нет сомнений. Возможны отдельные эксцессы, но у нас есть силы для их локализации.

– Все это правильно, но, как верно заметил «Петр Петрович», чего же мы ждем? – спросил худощавый, интеллигентного вида молодой человек – будущий спикер. – У нас есть несколько известных журналистов, представляющих солидные газеты, они могут взорвать любую сенсационную бомбу!

Верлинов отрицательно покачал головой:

– Сколько таких бомб взрывается каждую неделю – и что? Здесь нужен серьезный, точный, абсолютно достоверный материал. И самое главное: он должен исходить от совершенно нейтрального, не связанного ни с какими группировками, далекого от политики человека. И еще более важное: этот человек не должен ничего знать о наших планах и не должен рассказать – под пыткой, на «детекторе лжи», под действием «сыворотки правды», – что ему кто-то специально передал разоблачительные материалы.

– Как же можно такого достигнуть? – оторвался от часов при упоминании пыток претендент на пост министра иностранных дел.

– Только одним способом. Надо, чтобы наш человек вообще ничего не знал.

– Загипнотизируете вы его, что ли?

– Нет. Просто манипулируем им, а он думает, что действует самостоятельно. Представьте проходную пешку на шахматной доске. Если бы она умела думать, то искренне бы считала, что сама ухитрилась обеспечить победу. А о гроссмейстере, который довел ее до ферзевого поля, она ничего не подозревает. И не сможет никому рассказать, хоть жги ее заживо!

Генерал Верлинов едва заметно улыбнулся.

– И у вас есть такая пешка? – рокочуще спросил кандидат в президенты.

– Да, есть, – ответил гроссмейстер. – И первые ходы уже сделаны. И открылась возможность великолепной комбинации. Представляете, если поводом к расследованию послужит нота правительства могущественной державы?

Удивленные и одобрительные реплики выразили настроение будущих руководителей России.

Верлинов тяжело вздохнул.

– Теперь о конкретных деталях... Прикрываясь столом, он проделал необходимые манипуляции и открыл кейс.

– Во-первых, мною подобраны кандидатуры министров внешней и внутренней безопасности, охраны порядка и обороны.

Генерал извлек тонкую стопку машинописных листов.

– А вот планы мероприятий по основным направлениям деятельности нового правительства.

В каминном зале наступила заинтересованная тишина, только будущий министр иностранных дел продолжал заниматься остановившимися электронными часами.

Виктор Юркин был довольно известным журналистом. Когда-то он считался «левым», потом терминология изменилась, и он получил ярлык демократа, причем слово имело разные интонации и эпитеты – в зависимости от того, к какому осколку некогда монолитного советского народа принадлежал тот, кто его произносил.

Юркин действительно выполнял весь демократический набор: выступал против коррупции должностных лиц и за отмену смертной казни, за повышение жизненного уровня населения и против великодержавной политики, за правопорядок и против КГБ, МВД, МБ, ФСК и прочих силовых структур, этот самый правопорядок обеспечивающих. Он требовал полного раскрытия преступлений и одновременно добивался упразднения института секретных агентов, от которых, в подавляющем большинстве случаев, и зависит раскрытие.

Выступления за обуздание обнаглевших бандитов сочетались с призывами поставить на место распоясавшуюся милицию.

Все требования и призывы Юркина были правильными, но неверными, потому что входили в противоречие не только между собой, но и с логикой и реалиями современной жизни.

К тому же постоянный анализ обстановки в стране уже давно не представлял ни для кого интереса: она и так была предельно ясна, ибо каждый гражданин ощутимо прочувствовал ее на собственной шкуре.

Но, как хороший газетчик, он умел добывать «фактуру», повествуя о тайных и явных аферах, закулисных скандалах и прочих жареных фактах. Каждый раз он ожидал расправы: ночевал у друзей и подруг, рассказывал коллегам об угрозах и спрятанном завещании, но ничего не происходило. Бомбы сенсационных разоблачений взрывались вхолостую, не вызывая ни малейшей реакции государственных органов и не причиняя вреда «героям» публикаций. Пару раз на него подавали в суд, добившись предельно завуалированных опровержений и символических материальных компенсаций.

Сейчас Юркин внимательно читал материал, который Каймаков, последовав совету Димки Левина, назвал: «Мыло для подземной войны».

– Неплохо, старик, неплохо, – сказал он, откладывая последний лист. – И фактура интересная, и слог нормальный. Ты раньше-то писал?

Каймаков кивнул.

– В институтскую многотиражку. И работа дает навык письменной речи.

– Неплохо, – машинально повторил Юркин, о чем-то размышляя.

– Конечно, вояки встанут на дыбы... Могут в суд потащить. Но раз у нас есть очевидец... Начнут меня в военкомат дергать да на сборы призывать... Плевать, спрячусь у Нинки.

Он вдруг внимательно взглянул на Каймакова.

– А про покушение ты придумал? Для остроты?

Каймаков возмутился.

– Сейчас я тебе покажу, что я придумал!

Он поднял стоящий на полу «дипломат», ткнул пальцем в следы кастета на крышке.

– Видишь?

Юркин разочарованно присвистнул.

– Слабо, старик. Очень слабо. Чем угодно поцарапать можно.

– Это еще не все...

Каймаков раскрыл чемоданчик, сунул руку в узкое отделение для бумаг и, вытащив газетный сверток, положил на стол.

– Разворачивай! Только не пугайся.

Юркин осторожно развернул газету и присвистнул еще раз.

– Ну и что?

Каймаков потерял дар речи.

Вместо зловещего кастета и окровавленного шила он увидел два куска кафельной плитки и длинный, блестящий, совершенно новый гвоздь.

– Это совсем не то, – растерянно бормотнул он и полез в «дипломат», хотя глубоко в сознании понимал: это не ошибка, подобранные по конфигурации и весу предметы не случайно оказались там, куда он их не клал, это акция, значит, он все время находится под наблюдением и контролем злых сил, ведущих с ним чудовищную игру... Но все же он рылся внутри, переворачивал бумаги, перчатки, вязаную шапочку и другие привычные вещи, надеясь, что произошло недоразумение, которое сейчас разъяснится.

– Эй, что с тобой? – встревоженно спросил Юркин. – Ты побелел как бумага...

– Подменили, – невнятно сказал Каймаков, оставляя «дипломат» в покое.

Безобидные предметы в подброшенном свертке сейчас казались более зловещими, чем орудия неудавшегося и вполне успешного убийства.

– Здесь были подтверждения покушения, вещественные доказательства. Не знаю, куда они делись, – оглушенно повторял Каймаков.

Межуев, прослушивавший пленку через несколько часов, знал это наверняка: он лично получил кастет и шило от Мальвины и запер в свой сейф.

– Да ерунда – если что-то было, куда бы оно пропало, – продолжала пленка голосом Юркина, который, впрочем, звучал не вполне искренне.