— Скорее, — торопил Клоподав.

— До свиданья, сэр, — вежливо сказал Билл. — И большое спасибо за… — Но Рубен Чоутсби его уже не слушал.

— Что за спешка? — строго спросил Билл, когда подошел к лифту.

— О люди, — вздохнул Клоподав. — Не все ли равно, почему надо спешить. Ты меня слушай, беги в банк и получай деньги по чеку.

Билл послушался Клоподава и примчался в банк с такой же скоростью, с какой недавно несся к ратуше и к старику Чоутсби. Дверь банка уже закрывалась, он протиснулся в нее ровно в три часа. Еще секунда, и его бы не пустили.

Билл предъявил чек к оплате и с удовольствием отметил, как у кассира глаза на лоб полезли, когда он увидел сумму. Затем Билл задержался еще на несколько минут, не в силах отказать себе в удовольствии открыть новый счет на Исследовательскую лабораторию Хитченса.

Наконец он снова уселся в машину, где мог спокойно побеседовать со своей трубкой.

— Ну, — спросил он, поворачивая к дому. — Так почему ты меня торопил?

— Твой старик опротестовал бы чек.

— Ты хочешь сказать — как только он попал бы в карусель? Но ведь я ему ничего не обещал. Я просто продал ему завтрашнюю газету. Я же не гарантировал, что он на ней разбогатеет.

— Это все так, но…

— Знаю, знаю, ты меня предупреждал. Но все-таки я тебя не понимаю. Р. Ч., несомненно, бандит и разбойник, но в денежных делах он более или менее честен. Он не стал бы опротестовывать чек.

— Не стал бы?

Машина остановилась у светофора. Разносчик газет у перекрестка размахивал свежими листами и вопил:

— Экстренный выпуск!

Билл краем глаза глянул на заголовок, вздрогнул и тут же достал из кармана монету и протянул газетчику. Схватив экстренный выпуск, он завернул в тихий переулок, затормозил и прочел на первой странице:

На спортивной странице: Алхазред выиграл четвертый заезд. Платили двадцать к одному. Некрологи — те же люди, что были и в той газете. Он вернулся на первую страницу и прочел число: 22 августа. Завтра.

— Я тебя предупреждал, — объяснял ему Клоподав. — Я же говорил тебе, что я не такой сильный, чтобы ездить далеко в будущее. Я не всемогущий джин. Кроме того, от таких путешествий у меня жутко чешется память. Я отправился в будущее и достал тебе газету, на которой завтрашнее число. А каждый, у кого хоть что-нибудь есть в голове, знает, что газеты за вторник выходят в понедельник после обеда.

На минуту Билл потерял способность рассуждать: его магическая газета, его газета ценой в пятнадцать тысяч долларов продавалась на каждом углу. Не удивительно, что Р. Ч. опротестовал бы чек. И тут Биллу открылась другая сторона медали. И он расхохотался. Он хохотал и не мог остановиться.

— Поосторожнее! — крикнул Клоподав. — Ты уронишь мою трубку! Чего ты нашел в этом смешного?

Билл вытер слезы.

— Я был прав. Неужели ты не понимаешь, Клоподав? Человека нельзя поставить в безвыходное положение. Мои заклинания никуда не годились. Они годились только на то, чтобы вызвать тебя. Ты же, неудачник, неумеха, смог достать мне газету, которая была лишь жалкой подделкой под будущее, и, когда я пытался извлечь из нее какую-нибудь пользу, я попадал в бесконечную карусель. Ты был совершенно прав — из такой магии ничего достойного извлечь было нельзя. Но без всякой магии, просто используя человеческую психологию, зная человеческие слабости, играя на них, я заставил бандита с мыльным голосом оплатить исследования, которые он же сам запретил, и сделать для человечества больше, чем он сделал за всю свою жизнь. Я был прав, Клоподав. Человека нельзя прижать к стене.

Змейки Клоподава сплелись в скорбные узлы.

— О люди! — пискнул он. — И кому они нужны?

И спрятался в трубке.

Меня ввел в заблуждение смокинг, поэтому в первые две секунды я его не узнал. Возможный клиент, первый заглянувший ко мне за неделю, и выглядел он прекрасно.

Несмотря на что, что утром, в 9-45, на нем был смокинг. Там, где кончался рукав, были еще десять дюймов узловатой руки и шесть дюймов костлявой ладони. И брюками и носками видна была голая кожа. Но в целом выглядел он прекрасно.

Потом я посмотрел ему в лицо и увидел, что это совсем не клиент. Это мой дядя Отто. Красота кончилась. Как обычно, лицо у моего дяди Отто было как у ищейки, которую ближайший друг только что пнул в крестец.

Моя реакция была не очень оригинальная. Я воскликнул:

— Дядя Отто!

Вы тоже узнали бы его, если бы посмотрели ему в лицо. Пять лет назад, когда его портрет поместили на обложке «Тайм» (это было в 57 или 58), 204 читателя написали, что никогда не забудут это лицо. Большинство добавляли кое-что относительно кошмаров. Если хотите знать полное имя моего дяди, его зовут Отто Шлеммельмайер. Не торопитесь с выводами. Он брат моей матери. Моя фамилия Смит.

Он сказал:

— Торопись, мой мальчик, — и застонал.

Интересно, но не очень понятно. Я спросил:

— А почему смокинг?

Он ответил:

— Взял напрокат.

— Хорошо. Но почему вы в нем утром?

— А что, уже утро? — Он огляделся, потом подошел к окну и выглянул.

Таков мой дядя Отто Шлеммельмайер.

Я заверил его, что уже утро, и он с усилием заключил, что, должно быть, всю ночь бродил по улицам.

Отнял пригоршню пальцев от лба и сказал:

— Я так расстроился, Гарри. На банкете…

Пальцы немного поблуждали, потом собрались в кулак, который начал пробивать дыры в моем письменном столе.

— Но теперь все кончено. Отныне все будет по-моему.

Мой дядя Отто всегда говорит так, с того самого времени, как открыл эффект Шлеммельмайера. Может, это вас удивит. Может, вы думаете, что эффект Шлеммельмайера сделал моего дядю знаменитым. Ну, как посмотреть.

Он открыл эффект в 1952, и, возможно, вы об этом слышали. Если коротко, то он изобрел германиевое реле, которое отвечает на мысли, улавливая электромагнитное излучение клеток мозга. Он долгие годы работал, чтобы встроить такое реле в флейту, так чтобы она играла под воздействием мысли. Тогда все могли бы играть, не нужно никакого умения, только мысль.

Но потом, пять лет назад, парень из «Консолидейтид Армз» Стивен Виленд модифицировал эффект Шлеммельмайера и повернул его. Он изобрел поле ультразвуковых волн, которое через германиевое реле активизировало клетки мозга и убил крысу на расстоянии двадцати футов. И, как выяснилось позже, смог убивать и людей.

После чего Виленд получил премию в десять тысяч долларов и повышение по службе, а главные держатели акций «Консолидейтид Армз» получили и продолжают получать миллионы, когда правительство купило патент и разместило заказы.

Мой дядя Отто? Он получил портрет на обложке «Тайм».

После чего, все, кто оказывался близко от него, скажем, в нескольких милях, могли понять, что у него горе. Некоторые считали, что это потому, что он не получил денег; другие — из-за того, что его великое открытие стало средством убийства людей.

Вздор! Все из-за флейты! Вот что оказалось настоящим гвоздем в стуле его жизни. Бедный дядя Отто. Он так любил свою флейту. Всегда носил ее с собой, готовый продемонстрировать по первой просьбе. Когда он ел, она лежала рядом со столом в специальном ящичке, когда спал — была рядом. о утрам по воскресеньям физические лаборатории университета заполнялись ужасными звуками музыки под неумелым мысленным управлением: дядя Отто исполнял какую-нибудь слезливую немецкую песню.

Беда в том, что ни один изготовитель не желал к ней прикоснуться. Как только стало известно о ее существовании, союз музыкантов пригрозил, что ни один инструмент во всей стране не прозвучит; многочисленные компании по организации развлечений призвали своих лоббистов и выстроили в ряды для немедленных действий, даже старый Пьетро Фаранини сунул свою дирижерскую палочку за ухо и начал делать пылкие заявления для газет и надвигающейся смерти искусства.