— Вам не кажется странным этот Пелерин? — спрашивал Бэкона какой-то посетитель. — Вечно молчит, всех сторонится…

— Он посвятил себя разгадке тайн природы, — сказал Бэкон, — в этом его радость…

«Я рассказал им все, что смог вспомнить, — подумал Вис. — Даже о магнетизме рассказал».

— Но все-таки — откуда он? — настаивал посетитель. — Кто он?

— Это неважно, — ответил Бэкон. — Гораздо важнее его «Письмо о магнетизме»…

— А вы верите, что он ничего не скрывает?

— Он ничуть не скрывает того, что знает, — спокойно возразил Бэкон. — Он сведущ в естествознании, в медицине, в алхимии, а также во всех прочих земных и небесных науках…

Вис улыбнулся. Ну что он знал?! Он даже не мог управлять собственным волевым импульсом, чтобы попасть в нужный год. Вот и странствовал наудачу, из эпохи в эпоху… И вдруг в его душу начал закрадываться страх. А что если не суждено ему вернуться в ту золотую осень, откуда он начал свой путь? Что если суждено ему окончить свои дни здесь, среди невежественных людей, которым даже его скудные знания кажутся мудростью, или скитаться по векам, как бродяга, без имени, без пристанища…

Вис снова услышал голос Бэкона:

— …что же касается почестей и наград, то он их презирает, потому что они могли бы отвлечь его от науки…

Вис устыдился. Ведь на самом деле он ничего не совершил, просто слонялся по времени без всякой пользы. Он ничего толком не знал.

Он решил отказаться от незаслуженной славы и снова передвинулся куда-то во времени.

В первое мгновение ему показалось, что он попал в тот самый год, где встретил прекрасную девушку. Но на календаре значилась другая дата — на тридцать лет раньше. Всего тридцать лет! Это было уже так близко! И кафе, в котором он материализовался, было совсем такое же, как то, в котором он встретил девушку.

Вис шмыгнул в коридор, быстро стащил с себя тяжелую средневековую одежду и остался в штанах и рубахе. Он перебросил одежду Пелерина через руку, вышел из кафе и направился к музею древней культуры.

Конечно, у него тут же купили и костюм, и горсть древних британских монет, но странно — Вису сделалось грустно от того, что он научился добывать деньги. В этом грустном настроении он вернулся в кафе, съел мороженое и пошел бродить по городу. Газеты кричали о полете на Луну, над крышами проносились какие-то летательные аппараты, все выглядело довольно красиво, но Вису было невесело.

Здесь он не мог быть ни колдуном, ни мудрецом, ни толкователем снов. Деньги кончились через неделю. Вис отправился в Академию наук. С большим трудом пробился он к известному математику. Выложил ему всю правду. Математик улыбнулся:

— Если вы так хорошо изучили будущее, то вам прямая дорога в издательство фантастической литературы. Мы даем только научные советы…

Вис побрел в парк. Постоял у фонтана, посидел на скамейке, полистал забытый кем-то фотожурнал. Потом набрался духу, пошел в другой институт и заявил, что он — потерпевший крушение космонавт с летающей тарелки. На этот раз его отправили в психиатрическую клинику. И ему опять пришлось исчезнуть.

Он начал скитаться по времени, словно бежал от самого себя, — ни в одной эпохе не задерживался больше чем на сутки.

Однажды он снова оказался в том городе, где ел мороженое. На этот раз у него был другой план. Он пошел в издательство и предложил написать книгу о путешествиях во времени. Ему дали машинистку и заключили с ним договор. Он стал диктовать по десяти часов в день, и вскоре книга была готова.

Какое-то время Вис радовался, что наконец смог рассказать людям правду. Потом книгу расхвалили критики, посыпались приглашения на собрания, заседания, встречи с читателями. Вис уж подумывал о том, чтобы остаться в этом веке, но его опять стала одолевать тоска.

Однажды он сидел на каком-то заседании и поймал себя на том, что не слушает скучный доклад, а вспоминает ту девушку, на поиски которой пустился. Он почувствовал отвращение ко всему окружающему. Какую-то секунду он колебался, а затем снова ринулся в необъятный простор времени.

И вдруг — наконец-то! — оказался на берегу морярядом с любимой!

Мгновение остановилось. Вис был счастлив. Он хотел одного — остаться здесь.

Но немедленно перед ним возникли двое. И он услышал их мысли.

«Вис, тебе позволяли забавляться до тех пор, пока это не угрожало ходу истории…»

«Я виноват», — впервые подумал Вис.

«Если ты перепутаешь два предмета, принадлежащие разным эпохам, — мысленно ответили двое, — это в конце концов лишь детская забава. Самое большее, что может случиться, — путаница в археологии. Но сейчас… Подумай, ты хочешь стать собственным предком!»

«Но если все-таки… — подумал Вис. — Что тогда?»

«Нельзя! — испуганно ответили двое. — Мы забираем тебя на планету вне времени».

Вис стоял, держа девушку за руку.

«Отпусти ее!» — потребовали двое.

Вис безвольно разжал руку.

— Как ты сюда попал? — спросил Виса один из исправляющихся на вневременной планете.

Вис рассказал ему о своих скитаниях.

— Чего же ты грустишь? — спросил товарищ. — Разве здесь плохо?

На этой планете было все, что нужно человеку. Здесь были лаборатории и театры, спортивные сооружения и заповедники. Запрещались здесь только путешествия во времени.

— Я бы отдал все, — признался Вис, — лишь бы стоять с ней на берегу моря…

— Не грусти, — успокаивал его товарищ. — Когда-нибудь ты возвратишься на свою планету, в свое время…

— Я поступал неправильно, — сказал Вис, сорвав травинку. — Если б я побольше знал, я мог бы заняться пересадкой времени…

ДЖЕК ФИННЕЙ

БОЮСЬ…

Я боюсь, я очень боюсь, и не столько за себя — мне, в конце концов, уже шестьдесят шесть, и голова у меня седая, — я боюсь за вас, за всех, кто еще далеко не прожил положенного ему срока. Боюсь, потому что в мире с недавних пор начались, по-моему, тревожные происшествия. Их отмечают то тут, то там, о них толкуют между прочим — потолкуют, отмахнутся и позабудут. А я-таки убежден — отмахиваться нельзя, и если вовремя не осознать, что все это значит, мир погрузится в беспросветный кошмар. Прав ли я — судите сами.

Однажды вечером — дело было прошлой зимой — я вернулся домой из шахматного клуба, членом которого состою. Я вдовец, живу один в уютной трехкомнатной квартирке окнами на Пятую авеню. Было еще довольно рано — я включил лампу над своим любимым креслом и взялся за недочитанный детектив; потом я включил еще и приемник и не обратил, к сожалению, внимания, на какую он был настроен волну.

Лампы прогрелись, и звуки аккордеона — сначала слабенькие, затем все громче — полились из динамика. Читать под такую музыку — одно удовольствие, и я раскрыл свой томик на заложенной странице и углубился в него…

Тут я хочу быть предельно точным в деталях; я не заявляю, нет, будто очень вслушивался в передачу. Но знаю твердо, что в один прекрасный момент музыка оборвалась и публика зааплодировала. Тогда мужской голос — чувствовалось, что аплодисменты ему приятны, — произнес с довольным смешком: «Ну ладно, будет вам, будет», — но хлопки продолжались еще секунд десять. Он еще раз понимающе хмыкнул, потом повторил уже тверже: «Ладно, будет», — и аплодисменты стихли. «Перед вами выступал Алек такой-то и такой-то», — сказал радиоголос, и я опять уткнулся в свою книжку.

Но ненадолго — голос, принадлежавший, видимо, человеку средних лет, привлек мое внимание снова; может, тон его изменился, потому что речь зашла о новом исполнителе: «А теперь выступает мисс Рут Грили из Трентона, штат Нью-Джерси. Мисс Грили — пианистка, я угадал?..» Девичий голосок, застенчивый, едва различимый, ответил: «Вы угадали, Мейджер Бауэс…» Мужчина — теперь я наконец-то узнал его уверенный монотонный говорок — спросил: «И что же вы нам сыграете?» «Голубку», — ответила девушка. И мужчина повторил за ней, объявляя номер:

— «Голубка»!..

Пауза, вступительный аккорд фортепьяно — я продолжал читать. Она играла, я слушал в пол-уха, но все же заметил, что играет она неважно, сбивается с ритма — может, от волнения. И тут мое внимание сосредоточилось нацело и бесповоротно: из приемника прозвучал гонг. Девушка взяла неуверенно еще несколько нот. Гонг, дребезжа, ударил опять, музыка оборвалась, по аудитории прокатился беспокойный шумок. «Ну ладно, ладно», — произнес знакомый голос, и мне стало ясно, что этого-то я и ждал, я знал, что это будет сказано. Публика успокоилась, и голос начал было: