– Ты так добр, Генрих, – мягко сказал он, направляясь к брату.

Генрих вздрогнул от удивления. Он так увлекся, негромко объясняя д'Арси, что тому предстояло сделать, что не заметил, как вошел его брат. И теперь, как и всегда, когда Ричард успевал трижды заподозрить Генриха и трижды убедиться в обратном, он сразу же стал искать на лице короля признаки его вины. Но оно было таким, что Ричарду ничего не оставалось, как только порицать себя самого: он видит недоброе там, где есть всего лишь удивление. Граф взял руку Генриха и поцеловал.

– Я так признателен тебе. Ты делаешь для меня то, о чем я даже не просил, хотя и хотел. Спасибо, дорогой брат.

Генрих почувствовал облегчение и радость от того, что Ричард, по-видимому, еще ничего не знает. Он заключил брата в объятия и стал пылко уверять в своем желании всегда угождать ему. Он жестом приказал д'Арси выйти и дожидаться приказа в приемной. Затем усадил Ричарда и осведомился, не хочет ли тот есть или пить.

– Нет, – ответил Ричард, улыбаясь. – Я наконец, отправил этого молодого глупца, Раймонда в постель. Хочу еще раз поблагодарить тебя, Генрих, за все сделанное тобой, за то, что ты так быстро отправляешь этот приказ, и за то, что послал Раймонда в Марлоу.

– Но я… – Генрих был потрясен. Оказывается, Ричарду псе известно, и тем не менее он доволен.

– Ты был совершенно прав, когда послал его, не поставив меня об этом в известность, – продолжал Ричард. – Как полагает Раймонд, я пришел бы в ярость, предполагая худшее, тогда как ты имел в виду… и в самом деле сделал… наилучшее. Иногда я кажусь себе таким умным, что сплошь и рядом оказываюсь дураком.

– Нет-нет, – сказал Генрих брату, – ты очень умен, Ричард, но просто немного спешишь иногда.

Он сиял от гордости и удовлетворения, довольный Ричардом, Раймондом и даже сэром Вильямом. В каком-то смысле он был доволен и сэром Моджером, хотя тот оказался мерзавцем, заслуживавшим кары. Все шло превосходно. И хотя Генрих еще раз встревожился, когда Ричард упомянул о своем намерении собрать армию для проведения в жизнь приказа брата, он заставил себя улыбнуться. Он одобряет этот план, если Ричард считает, что на все уйдет не более недели. Тогда, полагал Генрих, Марлоу очистится от Мод-жера и его отрядов наемников.

Чтобы попасть из Марлоу в Лондон, можно скакать напрямик через всю страну, даже если не знаешь дороги. Обратный путь из Лондона в Марлоу не так-то прост. Поэтому, когда Филип д'Арси двинулся со своим отрядом на рассвете, он знал, что ему следует все время идти вдоль Темзы. Он никогда не был в Марлоу и выбрал самый надежный путь; если он не найдет крепость, то потеряет время и не сможет оказать никакой помощи.

Его отряд продвигался быстро, хотя людей и не подгоняли. Филипп д'Арси знал, что несмотря на все их усилия, они все равно не попадут в Марлоу до ночи, а у него не было намерения достичь лагеря противника после захода солнца. Поэтому, когда какая-то лошадь потеряла подкову, Филипппп сбавил темп, увидев, как отстал всадник. Он разрешил людям отдохнуть, пока не найдут кузницу и не подкуют животное. По его мнению, ничего серьезного не случилось.

Как раз в это время Вильям и протрубил в рог. Люди в крепости услышали его, так как были предупреждены и прислушивались. Элис и Элизабет оставили свои дела и посмотрели друг на друга.

Дел у них было много. Элизабет готовилась ухаживать за ранеными, а Элис – к последней отчаянной попытке защитить крепость. Они боялись, что так и будет, но столь быстрая сдача стен врагу потрясла их. Тем не менее обе сохраняли спокойствие. Элис знала: ей нечего бояться, ее планы сбывались. Элизабет тоже ни о чем не тревожилась. Она будет жить и умрет вместе с Вильямом. Она хотела жить, но не боялась и умереть с ним.

Сигнал вызвал яростный всплеск активности защитников крепости. Огромные деревянные ставни, закрывавшие окна крепости, заперли тяжелыми засовами, бочками из-под воды завалили окованную железом дверь, отрезав зал от наружной лестницы, а с нескольких бочек с маслом, стоявших недалеко от лестничной площадки на пути в башенную пристройку, сняли крышки. Эта лестница, в отличие от каменной, соединявшей этажи башни, была деревянной. Зажгли факелы и закрепили их по обеим сторонам дверного проема; подготовили и запасные факелы.

Эта работа выполнялась теми, кто был покрепче. Пожилые люди толкли лечебные травы, приготовляя лекарственное питье и мази по указаниям Элизабет. Те, кому не по плечу была и эта работа, просто молились. В их числе был и Мартин. Он не настолько ослаб и мог бы заниматься лекарствами для раненых, но не решался из-за боязни, что его сочтут нечистью, способной загрязнить целебные средства и сделать их бесполезными или даже несущими смерть. Мартин отгонял от себя эти мысли, уповая на доброту Господа, однако они не покидали его и грозили целиком завладеть им. При звуках рога Мартин начал заикаться и наконец замолчал.

Несколько минут он оставался на коленях, потом бросил пустой взгляд на людей, суетившихся и готовивших Марлоу к последней попытке выстоять. Он ошибался, думал Мартин. Аббат Мартин и аббат Ансельм оказались не правы. Они старались заставить его поверить и учили, что внешность не отражает душу человека. Всю жизнь он старался поверить в это, искоренить зло из своей души, чтобы предстать перед глазами Господа честным и прекрасным, пусть даже его тело такое безобразное и скрюченное.

Всего лишь несколько недель назад Мартин еще надеялся, что аббаты, спасшие его и относившиеся к нему по-доброму, правы. Аббат Пол, заставивший его уйти, сказал, что не может быть души в таком искривленном теле и только смерть избавит его от мучений. Это душа дьявола и пучина зла. Именно зло в Мартине губительно для аббатства, заявлял аббат, а не его слабость.

Когда Мартин валялся на дороге, умирающий, он все еще хотел знать, правда ли это. Но потом его подобрал сэр Вильям, и жизнь стала наполненной достатком, добротой и любовью. Он почти не думал над жестокими словами аббата Пола, предпочитая верить тому, что Бог обезобразил его, но не покинул и привел одному ему известными путями туда, где он мог стать добродетельным и умереть в покое. Теперь, стоя и наблюдая, как люди готовились умирать, хотя никто из них и не подозревал об этом, Мартин стремился понять, не было ли его спасение и счастливая жизнь в течение многих лет еще одной западней или обманом дьявола?

Не то ли это зло, которое капля за каплей подтачивало Марлоу? Похоже, что так. После стольких лет сопротивления сэр Вильям, его величайший благодетель, впал в грех, совершив прелюбодеяние с женщиной, которую любил так долго и искренне. Маленькая Элис, чистая и безупречная, как золото, отбросила кротость и повиновение, требуемые от женщин, и твердо, с горящими ненавистью глазами заявила, что готова совершить смертельный грех – убийство. А теперь и Марлоу, и все, кто здесь находится, обречены на гибель. Не он ли источник этого опустошения?

Есть ли возможность, спрашивал себя Мартин, искупить то зло, которое он создает? Он знал: Бог сильнее дьявола. Он знал, что не желает зла, даже тем, кого ненавидит, а еще меньше тем, кого любит. Конечно, должна быть какая-то причина, по которой Бог даровал ему возможность появиться на свет, даже если это замысел дьявола. Бог сильнее. Если бы не было такой причины, не было бы и Бога. И все же человек наделен собственной волей, и его долг – найти свой путь в жизни, отыскать ее смысл. Итак, подумал Мартин, инстинктивно отступив в темный угол, где он никому не мешал, он должен узнать, почему появился на свет, не потому ли, что Бог существует, и тут нет никаких сомнений.

Только очень тяжело думать об этом, сознавая свою вину и ненависть к Моджеру, который определенно несет еще большее зло, ибо скрытое зло гораздо страшнее, чем зло обнаженное… Вот где ответ! Его, носителя неприкрытого зла, привели сюда, чтобы избавить мир от зла замаскированного. Все правильно! Все справедливо! Бог милостив!