Линет понимающе кивнула. – Так вот почему Алан был послан в учение не к королю, как подобало бы положению его отца, а к вассалу. К Озрику…

Райс без тени улыбки молча прикрыл глаза.

– О, ты ответил на многие вопросы, которые я даже не решалась задать… – Голос Линет в тишине пустой залы звучал отчетливо и ясно. – Мне даже стало понятно, почему отец согласился выдать меня за этого… сакса.

Райс медленно покачал головой.

– Увы, хотя на первый взгляд это и понятно, но на самом деле все не так просто. Видишь ли, письменные клятвы имеют свою силу как оружие лишь до тех пор, пока жив священник, их составивший. А отец Бертран умер на исходе этой зимы. Именно его смерть развязала твоему отцу руки настолько, что он рискнул занять Абергель… Алан тоже был вызван домой неспроста… Правда, бедному мальчику пришлось поплатиться за это двумя неделями заложничества… Словом, я полагаю, что Годфри решил, будто старый документ отныне безопасен. Кто поверит притязаниям сакса, когда прошло уже столько времени? Должно произойти чудо, не иначе.

– Но ведь отец в самом деле намеревался обручить меня с Озриком! Я просто уверена в этом! – Смущаясь, Линет все же настаивала на своем утверждении, и брови ее то разлетались, то соединялись в каштановую ровную линию.

– В этом я не сомневаюсь, – снова со злой усмешкой подтвердил Райс. – Сомневаюсь я лишь в том, что тому причиной старинный пергамент.

И его дальнейшие объяснения повергли девушку уже в окончательное смущение и удивление.

– Я видел Озрика на флангах недавнего побоища у Абергеля – он не принимал в битве ни малейшего участия. Думаю, что твой отец выставил его участие в битве со мной – его родным племянником! – самым главным условием вашей помолвки. В противном случае Годфри никак не мог бы рассчитывать на помощь сакса: такие люди, как Озрик, не прощают оскорблений. А отец твой нанес их ему за последнее время уже дважды – во-первых, отозвав Алана с намерением сместить наставника и, во-вторых, отказав ему в твоей руке в первый раз.

Райс умолк, внимательно наблюдая, как на открытом личике Линет отображаются все ее раздумья, а перед полуприкрытыми глазами встают образы людей давно знакомых, но о которых она так мало знала. Успокаивать девушку принц по-прежнему боялся и посчитал за лучшее не вдаваться более ни в какие подробности, равно как и оставаться с Линет наедине. Осторожно отпустив ее руки, он быстро поднялся.

– Я должен пойти проверить людей, несущих стражу на восточной границе, – и с этими непонятными словами Райс вышел из дома не оглядываясь, так как боялся увидеть смертельно раненные его уходом медовые глаза.

С уходом принца Линет охватила даже не тоска, а жгучий страх за него, ибо могучий Уэльский Орел улетел туда, где поджидало его слишком много опасностей и бед. Упорство и гнев отца Линет знала слишком хорошо, и теперь она была абсолютно уверена, что он ни за что не отступится от своей цели увидеть принца Гриффина мертвым.

Но если несколько дней назад она могла реально что-то предпринять для спасения жизни возлюбленного, то теперь ей оставалось лишь молча и покорно ждать.

– Мы выглядим премилой парочкой! – слова Линет были ничуть не ядовитее обычных насмешек Райса. Одетая все в то же затрапезное домашнее платье, девушка уселась посередине деревянной скамьи напротив Грании, которая сидела сгорбившись, как будто она растеряла свою удивительную энергию.

День еще только начинался, но Оувейн уже снова явился в дом, чтобы опять увести Райса. Стычки на границе Рэдвелла и страны кимеров продолжались, то затухая, то вспыхивая вновь. Линет, знавшая, что отец скорее погибнет сам, чем отступится от намерения покончить с принцем Уэльским, заставила себя не думать об опасности, или же ее постоянными спутниками в течение долгих часов, а может, и дней будут тревога и ненужные слезы. Те же чувства испытывала и Грания, и всю долгую бесконечную ночь обе женщины провели в страхе за жизнь любимых и в тоске о несбыточной любви.

– Я восторгаюсь твоим решением вернуться в Ньювид-Фарм, несмотря на запреты Райса и даже Оувейна. – Линет решилась заговорить об единственном предмете, способном сейчас хотя бы как-то оживить Гранию. Она и действительно преклонялась перед ее силой воли и желанием во что бы то ни стало соединиться с любимым, родство с которым возвело между ними преграду, пожалуй еще более непреодолимую, чем между Линет и Райсом.

Поначалу Линет наивно удивлялась, почему эта пара просто-напросто не добьется папского разрешения на брак, но потом поняла, что это было далеко не так просто. Во-первых, вряд ли у них были деньги, чтобы купить это разрешение, а во-вторых, среди уэльсцев, в отличие от норманнов, слово папы едва ли являлось законом вообще, и потому, даже несмотря на высочайшую милость Рима, народ кимеров никогда не будет смотреть на союз мачехи с пасынком как на законный.

Грания тяжело подняла черные глаза, но в них не промелькнуло ни теплоты, ни энтузиазма. В свой последний короткий визит Оувейн ни разу не обратил на нее свой синий взгляд и не сказал ей ни слова; так продолжалось с того самого времени, как Грания, нарушив требования и брата и пасынка, все-таки перебралась на жительство в Ньювид-Фарм.

– Оувейн поклялся, что покинет дом сразу же после моего там появления, а сделал еще хуже! Он оставил там все свои вещи, но старается просто не замечать ни меня, ни Дэвида. Он уходит, когда я еще сплю, а возвращается лишь тогда, когда мы уже легли, – и неважно, сколько часов я просижу у очага в ожидании его возвращения.

Глаза Линет сурово потемнели, ведь она и сама точно так же страдала от холодности Райса; еще час назад она выбежала в зал, чтобы хоть на мгновение увидеть его в кровавой предрассветной дымке, – но напрасно! Лишь завидев ее, Райс резко поднялся и вышел, не подарив ей ни единого взгляда.

– И все же… – Линет снова обратилась к Грании своим самым мягким, самым задушевным тоном, – добиваясь своей цели, ты проявляешь такое мужество, о котором я и не мечтаю! Хотела бы я так храбро требовать любви у Райса!

Грания посмотрела на девушку таким бездонным, таким черным взглядом, что Линет на мгновение показалось, что на нее смотрит сам принц.

– Но я все еще ничего не добилась!

– А твоя железная воля? – тут же отозвалась Линет.

– Воля… Впрочем, у меня есть один план. – И Грания почти с ненавистью посмотрела на свои дрожащие пальцы, бесцельно постукивающие по голому столу. – Если уж Оувейн решил дома лишь ночевать – а смятые простыни в его спальне говорят о том, что он все же когда-то спит, – то я стану ждать его прямо там, в спальне! в темноте! в постели!

Правда, опытная Грания знала, что такая тактика еще не обязательно должна привести к окончательной победе, а в лучшем случае явится лишь первым шагом к ней, но ей было нечего терять. Однако, взглянув на заалевшее лицо юной норманнки, она поняла: надо все-таки объяснить девушке, что за любой триумф обычно приходится платить весьма дорого.

– Делая свой выбор, я знаю, на что иду и что нарушаю, и до тех пор, пока Оувейн не обручится со мной, – а он этого, пожалуй, не сделает никогда, ибо такой брак есть великий грех, – он будет постоянно терзаться бесчестьем, нанесенными его гордости, его достоинству, его имени. Я, разумеется, знаю, что этот упрямый дурак любит меня ничуть не меньше, чем я его, но вот только я не боюсь ради нашей любви опозорить свое честное имя…

– О! – Линет посмотрела Грании прямо в лицо. – Как я тебя понимаю! И, знаешь, проведя столько ночей в безумных мечтах, я пришла к такому же решению. – И, увидев закаменевшее при этих ее словах лицо Грании, Линет горячо принялась настаивать на своем решении. – Да-да, я с радостью воспользуюсь такой же возможностью хоть сегодняшней ночью! Неужели я уйду в монастырь, так и не насладившись его объятиями и ласками? Подумай: всего одна, одна ночь любви и тепла, а затем вечное холодное одиночество…