Десанты на территории Швеции тоже производили впечатление и оказывали влияние на ход переговоров. Петр извещал адмирала Апраксина, руководившего десантными операциями: «Шведские министры гораздо сходнее стали, нежели пред тем были». Увидев, что шведские уполномоченные стали сговорчивее, царь велел прекратить военные действия: «По всему можно видеть, что галерного действа не будет».
Переговоры подходили к благополучному концу. Получив на этот счет извещение от Брюса, Петр сказал: «Из Ништадта благоприятны ветры нам дуют». Царь обдумывает, как отметить событие, подводившее итоги напряженнейшей борьбы страны за выход к морскому побережью. Он пожелал, чтобы весть о мире была объявлена им самим, чтобы никто в России раньше его не узнал о мирном договоре. Он пишет уполномоченным: «Сие известие мне первому привезть в Петербург, понеже не чаю, кто б более моего в сей войне трудился, и для того с сим никому являться не велите, кроме меня. Также чтоб и партикулярных писем с конгресса о том ни от кого не было от наших людей». Меншикову Петр поручает исподволь готовиться к торжествам.
Мирный договор был подписан 30 августа. Царь получил известие об этом 3 сентября, находясь на пути в Выборг. Курьер с Ништадта вручил ему пакет с подлинным трактатом. Брюс и Остерман писали: «Мы оной перевесть не успели, понеже на то время потребно было, и мы опасались, дабы между тем ведомость о заключении мира не пронеслась». Ему стоило много труда удержаться от того, чтобы не поделиться новостью с окружающими. Но все же выдержал искушение, лег спать, глаз, однако, не сомкнул: вспоминал о долгом и нелегком пути к победе, добытой невероятно тяжкими трудами, потом и кровью.
Утром отправился в столицу, и с вошедшей в Неву бригантины ежеминутно раздавались пушечные залпы. Петр, стоя на палубе, в промежутке между залпами сообщал населению радостную весть. Весь день 4 сентября при звуках труб и литавр, покрытых белой тафтою, трубачи и всадники с белыми шарфами через плечо и белыми знаменами с изображением масличной ветви и лаврового венка разъезжали по улицам города и объявляли о заключении мира.
Война продолжалась 21 год. Петр назвал ее «троевременной кровавой и весьма опасной школой». Почему «троевременной»? Петр пояснял: «Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно, но наша школа троекратное время была. Однако ж, слава богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно». Он считал, что Россия никогда ранее «такого полезного мира не получала. Правда, долго ждали, да дождались». В этом Петр был прав. Приморские приобретения возводили Россию в иное качественное состояние, превращали ее в морскую державу. По Ништадтскому договору к ней отходили Эстляндия, Лифляндия, Ингерманландия, города Выборг и Кексгольм. Швеция выговорила право беспошлинно закупать в Риге и Ревеле хлеб на 50 тысяч рублей и компенсацию за Лифляндию в сумме двух миллионов ефимков.
В сентябре столица праздновала победу. Почти весь месяц устраивались маскарады, танцы, фейерверки. По вечерам зажигали иллюминации. Петр в костюме голландского матроса выбивал барабанную дробь и, по словам очевидца, исполнял свое дело превосходно. Царь находился на вершине счастья. Своей безмерной радости он и не скрывал: он пел песни, танцевал на столах. Еще бы, долгожданная победа была достигнута. По этому поводу сказал: «Сия радость превышает всякую радость для меня на земле».
В октябре празднества в столице завершились торжественной церемонией поднесения царю титула Петра Великого, отца отечества и императора всероссийского. Все девять сенаторов подписали обращение к царю с просьбой принять этот титул, «как обыкновенно от Римского Сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены».
22 октября Петр вместе с вельможами присутствовал на обедне в Троицком соборе. После обедни был зачитан мирный договор, а затем Феофан Прокопович в честь заключения мира произносит проповедь, в которой рассказывает о всех знаменитых делах Петра, достойных присвоения ему титула Великого и императора всероссийского.
В заключение к царю обратился с речью старейший из сенаторов, канцлер Головкин. Оратор утверждал, что «токмо единые вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на феатр славы всего света и тако рещи из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены».
Отвечая, Петр выразил удовлетворение заключенным миром, но предупредил слушателей: «Надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою». Далее он сказал: «надлежит трудитца о пользе, и прибытке общем, который бог нам пред очи кладет как внутрь, так и вне, от чего облегчен будет народ». Раздавались залпы сотен пушек Адмиралтейства, Петропавловской крепости и 125 галер, введенных в Неву. По словам очевидца, «все казалось объято пламенем и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться».
В ноябре праздничное настроение жителей столицы омрачило стихийное бедствие — небывалое наводнение. «Невозможно описать, — читаем в дневнике современника, — какое страшное зрелище представляло множество оторванных судов, частью пустых, частью наполненных людьми; они неслись по воде, гонимые бурей, навстречу почти неминуемой гибели. Со всех сторон плыло такое огромное количество дров, что можно было бы наготовить их на целую зиму. Ураганный ветер срывал с крыш черепицу, валил могучие деревья, разрушал дома».
Как только появился санный путь, Петр выехал в Москву. Туда же отправился двор, вельможи, генералитет, чтобы отметить заключение победного мира. На этот раз царь ехал в огромных санях, обитых кожей, с окнами и прекрасно оборудованных внутри. Покрытие спасало от ветра, а медвежьи шкуры и медные фляги, наполненные горячей водой, сохраняли тепло и обогревали ноги. Внутри саней находилось множество карманов для дорожных вещей, а у изголовья стояла аптечка и инструменты.
Празднество в старой столице продолжалось несколько недель. Заснеженные улицы Москвы были превращены как бы в каналы, по которым двигались запряженные лошадьми сани с макетами кораблей. При попутном ветре использовались паруса, «корабли» выполняли различные маневры. На палубах сидели в масках и маскарадных костюмах сенаторы, высшие офицеры, иностранные послы, придворные дамы. Грандиозный маскарад, по мысли его организатора — царя, должен был символизировать превращение России в морскую державу, выход ее к морским просторам.
