Расставание было столь же неожиданным, как и встреча. Разъяренный король, не простившись, выбежал из шатра визиря и поскакал к крымскому хану уговаривать возобновить военные действия. Хан, однако, не осмелился нарушить предписаний визиря.
Ярость шведского короля можно понять. Он считал, что упущен последний шанс взять реванш и здесь, на Пруте, вернуть свою утраченную под Полтавой репутацию непобедимого полководца и многое, если не все, из того, чего лишилась Швеция за десять с лишним лет войны. Надежды иллюзорные, ибо тщетно было уповать на иррегулярные войска турок, боевые порядки которых напоминали движение толпы вооруженных людей, если он не мог достичь желаемого силами великолепно обученной и испытанной во многих сражениях шведской армии.
Гнев шведского короля легко объясним еще и потому, что его личные интересы, как и интересы Швеции, мирный договор учел в минимальной степени. По условиям Прутского мирного договора Россия возвращала Турции Азов в таком состоянии, «в каком оной из его салтанова величества владения взят» в 1696 году. Вновь построенные города (Таганрог, Каменный Затон) подлежали разорению и не должны были заселяться подданными обеих стран. Россия обязалась не вмешиваться в польские дела, а также обеспечить безопасный проезд Карла XII в Швецию.
Договор, как мы убедились, отражал реальную обстановку, сложившуюся на Пруте. Блеск бриллиантов, быть может, и соблазнял жадные взоры визиря, делая его более покладистым, но решающее слово принадлежало армии, чей боевой дух не был сломлен тяжелыми испытаниями.
Прутский поход окончился неудачей. Петр тяжело переживал исход кампании. В бессонные ночи он воспроизводил в памяти все перипетии злополучного похода. На каком этапе был допущен просчет, когда следовало прервать поход, вернуться к своим границам, чтобы возобновить его в следующем году, использовав время для более тщательной подготовки? Чем дальше царь предавался размышлениям, тем больше убеждался в том, что походом на юг он принял единственно правильное решение. Шведы к тому времени были изгнаны из Прибалтики, и наступательные операции на севере могли быть предприняты только при наличии сильного флота, но его создание находилось лишь в самом разгаре, и русские эскадры еще не рисковали встречаться со шведскими кораблями, безнаказанно бороздившими воды Прибалтики.
Возникали другие вопросы: надо ли было возлагать столько надежд на Кантемира и Бранкована? Как случилось, что ни он, царь, ни его генералы не имели представления ни о численности войск противника, с которым предстояло сражаться, ни о его приближении; стоило ли ослаблять главную армию отправкой корпуса Ренне для выполнения самостоятельной задачи; не была ли в этом походе повторена ошибка Карла XII, опрометчиво бросившего свою армию на Украину в расчете на военную и продовольственную помощь Мазепы? Вспоминались собственные мысли, которые он внушал своим генералам: «всегдашняя удача много людей ввела в пагубу», или: «искание генерального боя зело суть опасно, ибо в один час может все дело опровержено быть».
Быть может, царь наедине с собой дал ответы на все вопросы, но предпочел их вслух не высказывать. Лишь однажды в разговоре с датским послом он мимоходом заметил, «что если бы не послал генерала Ренне с 9000-ми кавалерии в поход в Мунтианы или Молдавию, то ни за что не вступил бы в переговоры с неприятелем, но имея при себе около 30 000 человек и почти лишенный кавалерии, не решился дать сражение туркам, коих было более 100 000, главным образом конницы».
Оставив визирю подканцлера Шафирова и Михаила Борисовича Шереметева, сына фельдмаршала, в качестве заложников выполнения условий договора, армия переправилась через Прут и двинулась к границе. Юст Юль записал в дневнике: «Как только вся армия перешла через Днестр, царь приказал отслужить благодарственный молебен и торжествовать салютными залпами чудесное свое избавление на Пруте, устроенное богом». В тот же день, 14 июля, Петр отправился на лечение в Карлсбад, а затем поехал в Торгану на свадьбу: царевич Алексей вступал в брак с свояченицей австрийского императора Шарлоттой.
Вместо победной реляции Петру пришлось с берегов Прута отправлять предписания о выполнении условий договора. Азовскому губернатору царь велел готовить к сдаче Азов, разорить Таганрог, а киевскому губернатору приказано сровнять с землей Каменный Затон. Неудачу он не афишировал, но и не скрывал. «Хотя я николи б хотел, — извещал царь сенаторов о случившемся на Пруте, — к вам писать о такой материи, о которой ныне принужден есмь, однакож, понеже так воля божия благоволила и грехи христианские не допустили». Упомянув о состоявшихся 8 и 9 июля сражениях с превосходившими силами турок, царь сообщал о заключении мирного договора. От заключительной фразы уведомления веяло оптимизмом и трезвой оценкой случившегося: «Сие дело хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однакож чаю сим лишением другой стороне великое укрепление, которая несравнительно прибылью нам есть». Под «другой стороной» Петр подразумевал Северную войну, для завершения которой получена возможность сосредоточить все силы, освободившиеся с южного театра.
Несомненно, однако, что результат Прутского похода оставил у царя неприятные воспоминания на всю жизнь. В «Истории Северной войны» сказано, что «сей марш против турков зело отчаянно учинен». Есть и признание, «что зело бедственен сей случай и печален», но странная логика заложена в рассуждении относительно того, что если бы русские войска одержали на Пруте победу, то эта победа принесла бы новые невзгоды: «ежели б получили викторию над неприятелем, тогда бы еще далее зашли и более бы прежде помянутому Иуде поверили и тако без сомнения злее было». Под Иудой здесь подразумевался Бранкован, много помощи обещавший Петру, но переметнувшийся на сторону турок.
С походом Петра на Прут связано еще одно загадочное событие, в тайну которого вряд ли удастся когда-либо продикнуть. Речь идет о завещании Петра, якобы составленном им 10 июля, то есть в кульминационный день Прутской эпопеи: «Господа Сенат! Сим извещаю вам, что я со своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в четырехкраты сильнейшею турецкой силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя божия помощи ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы по собственному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем. Но если я погибну, и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшего мне в наследники».
