— Взгляните, — воскликнула Элизабет, — взгляните, Луиза! Поспешите к окну и полюбуйтесь этой волшебной переменой!

Мисс Грант, простояв несколько мгновений у открытого окна, сказала тихо, словно не доверяя собственному голосу:

— Да, перемена чудесная! Не понимаю, как ему это удалось за такой короткий срок.

Элизабет удивленно посмотрела на нее, ибо никак не ожидала услышать от дочери священника такое сомнение во всемогуществе творца, но удивилась еще больше, обнаружив, что кроткий взор голубых глаз мисс Грант был обращен не на величественные картины природы, а на изящно одетого молодого человека, который, стоя у крыльца, о чем-то беседовал с судьей. Ей пришлось посмотреть еще раз, прежде чем она узнала молодого охотника в одежде хотя и скромной, но нисколько не похожей на грубые куртки фермеров и охотников, — это был обычный костюм молодых людей ее собственного круга.

— В этой волшебной стране, кажется, нет числа чудесам, — заметила Элизабет, — и такая перемена не менее удивительна, чем все остальные. Актеры столь же неподражаемы, как и декорации.

Мисс Грант покраснела и отвернулась от окна.

— Я простая провинциальная девушка, мисс Темпл, и боюсь, что я буду для вас неинтересной собеседницей, — сказала она. — Я.., я не всегда понимаю то, что вы мне говорите. Но, право же, я думала, что вы указываете мне на перемену в мистере Эдвардсе. И она еще более удивительна, если вспомнить его происхождение. Говорят, он наполовину индеец.

— Он благородный дикарь… Однако нам пора спуститься и угостить сахема note 51 чаем — ведь он, наверное, потомок Короля Филиппа, а может быть, даже внук Покахонтас note 52.

В зале девушек встретил судья Темпл, который отвел свою дочь в сторону и сообщил ей о перемене в наружности нового обитателя их дома, впрочем, ей уже известной.

— Ему, очевидно, не хочется говорить о своем прошлом, — продолжал Мармадьюк, — но, насколько я понял из его слов, он знавал лучшие дни, и это же подтверждается его манерами. Я склонен согласиться с мнением Ричарда относительно его происхождения — купцы, торгующие с индейцами, часто воспитывают своих детей самым похвальным образом и…

— Да, да, папочка, — перебила его дочь, смеясь и опуская глаза, — все это очень мило, но, раз я не понимаю ни слова на языке мохоков, ему придется говорить по-английски, а за его поведением, я думаю, вы сумеете последить.

— Конечно. Однако, Бесс, — сказал судья, мягко удерживая ее за руку, — не надо говорить с ним о его прошлом. Он просил меня об этом, и очень горячо. Возможно, у него дурное настроение из-за раны, но, так как она скоро заживет, оп, надеюсь, впоследствии станет более общительным.

— Ах, сударь, я не слишком страдаю той похвальной тягой к знаниям, которая зовется любопытством. Я буду считать его сыном какого-нибудь знаменитого вождя — Маисового Стебля или Маисового Торговца, а может быть, и самого Великого Змея — и обращаться с ним, как подобает, пока ему не заблагорассудится сбрить свои красивые волосы, позаимствовать полдюжины моих лучших сережек, закинуть ружье за спину и исчезнуть так же неожиданно, как он появился. Итак, идемте, сударь, ибо нам не следует забывать о долге гостеприимства на тот короткий срок, пока он с нами.

Судья Темпл улыбнулся шуткам дочери и, взяв ее под руку, направился с ней в столовую, где уже сидел молодой охотник, чей вид, казалось, говорил, что он твердо решил сделать свое появление в этом доме как можно более незаметным.

Таковы были происшествия, которые привели в дом судьи Темпла этого нового его обитателя, и теперь мы на время оставим его там, пока он с большим старанием и умением выполняет разнообразные поручения, которые дает ему Мармадьюк.

Визит майора Гартмана кончился, и он на три месяца распрощался со своими любезными хозяевами; мистер Грант часто отправлялся в длительные поездки по приходу, и дочь его стала постоянной гостьей в доме судьи; Ричард со всей живостью увлекающейся натуры приступил к выполнению своих новых обязанностей; Мармадьюк был занят перепиской с желающими приобрести у него ферму, и зима прошла очень быстро. Главным местом развлечения молодежи было озеро, и девушки много раз наслаждались там чистым лесным воздухом, катаясь в маленьких одноконных санях, которыми правил Ричард, а когда лед очищался от снега, их сопровождал на коньках Эдвардс. Сдержанность молодого человека со временем постепенно исчезла, хотя внимательный наблюдатель мог бы заметить, что его часто охватывает какое-то горькое и жгучее чувство.

В течение зимы Элизабет видела, как на склонах холмов появлялось все больше новых вырубок там, где поселенцы, по местному выражению, «ставили свою палатку»; а проезжавшие через поселок бесчисленные сани, нагруженные пшеницей и бочонками с поташом, ясно показывали, что труд этот не пропадает зря. Короче говоря, вся округа являла собой картину благоденствия, и по дорогам сновало множество саней. Одни были нагружены скромным скарбом, над которым виднелись веселые лица женщин и детей, радующихся новым местам. А навстречу им мчались на рынок в Олбани другие, с товарами местного производства, и при виде их многие решали отправиться в эти дикие горы в поисках довольства и счастья.

Жизнь в поселке кипела. Ремесленники богатели, потому что богатела вся округа, и с каждым днем какие-то новшества все более увеличивали его сходство с настоящим городом. Человек, перевозивший почту, начинал поговаривать о том, что собирается завести почтовую карету, и за эту зиму он уже несколько раз сажал пассажира в свои двухместные сани, чтобы отвезти его по заснеженным дорогам к Мохоку, где дважды в неделю с быстротой молнии проносился дилижанс, управляемый умелым кучером «с побережья». Ранней весной, торопясь захватить санную дорогу, «из старых штатов» в поселок начали возвращаться семьи, ездившие туда повидаться с родственниками, и нередко их сопровождали все соседи этих родственников, соблазненные их рассказами и покинувшие фермы в Коннектикуте и Массачусетсе, чтобы попытать счастья в лесах.

Тем временем Оливер Эдвардс, чье неожиданное возвышение никому не показалось удивительным в этой молодой стране, привыкшей ко всяким переменам, все дни напролет усердно занимался делами Мармадьюка, по ночевал он нередко в хижине Кожаного Чулка. Хотя .встречи охотников были окружены какой-то тайной, все трое, казалось, очень ими дорожили. Правда, могиканин редко приходил в дом судьи, а Натти никогда там не появлялся, но зато Эдвардс, едва у него выпадал свободный час, отправлялся в свое прежнее жилище, откуда нередко возвращался уже глубокой ночью, в метель, а когда сильно запаздывал и в доме уже ложились, — на рассвете.

Те, кто знал об этой его привычке, иной раз задумывались, почему он так часто посещает индейца и Натти, но вслух своих недоумений не высказывали, и только Ричард порой шептал кому-нибудь на ухо:

— В этом нет ничего удивительного. Метис не может отвыкнуть от дикарских обычаев, а, этот малый цивилизовался куда больше, чем можно было ждать от человека его происхождения.

С приближением весны огромные сугробы, которые из-за бурь и постоянной смены оттепелей и морозов стали такими крепкими, что, казалось, еще долго должны были держать землю в своих унылых объятиях, начали поддаваться действию теплого ветра и яркого солнца. Порой словно открывались врата небес, над землей веял мягкий ветерок, пробуждая живую и неживую природу, и несколько часов все глаза сияли весенней радостью, все поля улыбались весенней улыбкой. Но вот с севера снова налетала ледяная буря, погружая все в оцепенение, такое же холодное и угрюмое, как черные и мрачные тучи, закрывавшие солнце. Такие битвы между весной и зимой все учащались, а земля, предмет и жертва этого спора, медленно теряла сияющий зимний убор, не одеваясь в зеленый наряд весны.